Журавлева Н.С. Савватий Гинц. Литературная жизнь Перми начала 1920-х годов

Савватий Гинц. Литературная жизнь Перми начала 1920-х гг.

Савватий Михайлович Гинц (07. 05. 1903, г. Елец Орловской губ. – 18. 09. 1974, г. Пермь) – журналист, писатель, литературовед. Настоящая фамилия – Гинцбург, и в 1920-е гг. он еще именно так и подписывался. Родился в семье адвоката, которая в 1915 г. переехала в Пермь. Учился в мужской гимназии, затем в школе 2-й ступени. С 1919 г. – библиотекарь еврейской общины. В 1921 г. принят на работу в ГубРоста, позже в редакцию газеты «Звезда», где трудился более 30 лет литсотрудником, заведующим отделом, а с 1928 г. – ответственным секретарем. 1948-1951 гг. и 1958-1969 гг. – главный редактор Пермского областного книжного издательства. Однако в 1920-е гг. Гинцбург выступал главным образом как литератор, став одним из лидеров литературных объединений Перми: мастерская слова «Мы», «Литературное гнездо «Звезды»», Пермская ассоциация пролетарских писателей.

Первым послереволюционным литературным объединением Перми, не считая студий Пролеткульта (1918), можно назвать кружок саморазвития, располагавшийся при второй районной библиотеке[1]. Здесь собиралась молодежь, ищущая себя в поэтическом творчестве. «Нас было много «второрайонников» - и в Ленинграде, и на Дальнем Востоке, и в Ташкенте, и народ разный, разными путями пошел…»[2], – вспоминал Б. Н. Назаровский. «Нас объединяли «беседы между книжных полок, прогулки по темным улицам Перми, инсценировки и литературные суды, вечера у рояля»[3].

Ребята издавали литературные сборники, как правило, рукописные. В первом из них - «Второрайонное» (1921) – проявились типичные ошибки начинающих авторов: непрофессионализм, расплывчатость рифм и образов, а также и достоинства: искренность, простота, наивный романтизм. Преобладали темы любви, творчества, дружбы, что объясняется юностью поэтов. Потому отсутствуют призывы к социальному переустройству, не идёт речь ни о политике, ни о партии. Многие стихи посвящались завсегдатаям библиотеки («О девицах второрайонных», «Второрайонный калейдоскоп»)[4].

Второрайонники также использовали свой особый язык, для чего составили «Словарь непонятных и иностранных слов, встречающихся в обиходе второй районной библиотеки». Так, под «другими» подразумевались «не поэты». Складываются впечатление, что они живут в особом мире, далёком от советской действительности, где нет Гражданской войны, голода и всех бытовых неурядиц периода зарождения советской власти. Даже их видение марксизма как «упрощенного миропонимания» – пример безразличия к актуальным в государстве вопросам. Этих ребят вполне устраивала такое неформальное творчество: «кружок» для них означает «то, что имеет председателей и размножается в большом количестве», «собрание» - «то же, что и шум», «тема» - «трагическое восклицание по субботам», поэт – это «существо, имеющее обыкновение изъясняться раз в полгода»[5].

При этом они объясняли происхождение своих понятий. К примеру, утверждение, что «блин» – это «нечто вызывающее раздоры» – родилось из-за недовольства поэтов тем, что Боб (Борис) стряпал стихи так быстро, как блины. О самом «Бобе» друзья в шутку написали как о «лице, подающем надежды иметь сына-дегенерата»[6]. В будущем Гинц в соавторстве с этим Бобом – известным пермским журналистом и писателей Борисом Никандровичем Назаровским – написал книгу воспоминаний о пребывании А. П. Гайдара в Перми в 1920-е гг.[7].

Также сохранилось другое издание «Стихи. Первый сборник. Варасов, Верховенский, Гинцбург». Мотив разочарования в любви, юность и поэзия – главные темы для размышления. Взросление личности, внутренние переживания отдельно взятого человека, а не безликого коллектива – то, что волновало молодёжь. Это издание, как и лирический сборник стихов Н. Верховенского и Гинцбурга «Икар» (1922), предоставляют уникальную возможность проследить развитие их поэтического дара. Изданный в одном экземпляре, «Икар» является раритетом. В образе солнца, по вине которого погибает Икар, – любовь, приносящая не только радость, но и страдания. Многие стихи как подражание В. Маяковскому. Та же отточенность и обрывистость фраз, разбивка строк. У Гинцбурга:

…Оскалилась зубами

Моя любовь

И удалилась

Камнем в гущу мозгов…

Такое близкое знакомство с футуризмом не вызовет удивления: один из его лидеров, друг Маяковского В. В. Каменский был уроженцем Перми и никогда не прекращал контактов с родиной. Гинцбург был лично знаком с поэтом и, судя по тому, что написал про этого великого футуриста и авиатора книгу, достаточно близко[8].

Заметно оживилась литературная жизнь Перми в 1923 г., когда в газете «Звезда» появился новый сотрудник Ф. Михайлов. По его инициативе при редакции газеты возникла мастерская слова «Мы», вскоре ставшая ведущим литературным объединением города[9]. Коллектив уже через четыре дня включился в работу: читали стихи, прозу, разбирали цикл стихов Михайлова «Об улице». Первое мероприятие, вышедшее за рамки редакции, прошло через две недели в Коммунистическом клубе. В нем участвовали также композиторы, артисты и балетная труппа[10].

В итоге 30-ти вечеров, устроенных мастерской, через неё прошли 5 беллетристов и 10 поэтов, которыми прочитано было до 300 стихотворений и до 20 прозаических произведений. За всё время было проведено 8 авторских вечеров. На двух из них выступали Каменский, отдыхавший недалеко от Перми, и свердловский поэт-футурист Д. Ф. Виленский, проезжавший в Японию. Вечера мастерской посетило до 1500 человек. Устраивались вечера на предприятиях и в казармах.

Согласно уставу мастерская принимала платформу группы пролетарских писателей «Октябрь» (1922-1925). Однако, по признанию Гинцбурга, чёткой программы она не имела. Возможно, это обстоятельство позволило на время консолидировать самые различные литературные силы. Идейная размытость была порождена, с одной стороны, отсутствием опыта литературного строительства, а с другой – принципами, взятыми на вооружение у московских коллег. Вслед за «Октябрем» пермяки принимали «ритм, образ, звук» как единое целое, неразрывно связанное с содержанием. При этом отвергали формальное разделение на поэтические группировки (футуризм, имажинизм, символизм). Общественная значимость называлась главным критерием пролетарского произведения. Вслед за «Октябрем» пермяки ратовали за строительство классовой культуры и пролетарской литературы, отводя себе роль организатора «психики и сознания пролетариата в сторону создания коммунистического общества»[11]. Но, в отличие от москвичей, мастерская слова «Мы» однозначно заявила о разрыве с буржуазной поэзией[12].

Трудно определить, к какому художественному направлению поэты мастерской слова «Мы» была наиболее близки. Их объединяло стремление добиться «жизненности, современности и пролетарского мировоззрения»[13]. Несмотря на некое соответствие идеям Пролеткульта, многие авторы по духу и стилистике относят их творчество к футуризму[14].

Коллектив мастерской быстро обрастал молодежью. Критический анализ произведений как основа каждого собрания проходил в форме состязания: выступали защитник (Гинц) и оппонент (Г. Коротков). Здесь царила атмосфера искренности и демократизма. Под разбор попадали и сочинения руководителей мастерской, что нередко вызывало споры. Так, Коротков однажды весьма резко отреагировал на указанные «оторванность» и «непроникновение революцией». Собратья по перу также отмечали, что «субъективно, он с революцией, но …еще очень молод, неизвестно, какой дорогой он пойдет дальше»[15].

Издательской деятельности мастерская не вела, так как не было средств. Однако периодически выходила в газете «Звезда» страничка «Литературный день». Публиковались пермяки и в свердловском журнале «Товарищ Терентий», и в столичных журналах. Между тем в конце 1923 г. был издан сборник «Улица», куда вошли стихи Гинцбурга, И. Серебренникова, Г. Иванова, Короткова, Михайлова и др. Позднее Гинц вспоминал, что они были «проникнуты духом планетарности», который нередко доходил «до бытовых зарисовок»[16]. Местная печать встретила издание доброжелательно. Высокую оценку получило стихотворение «Край прикамский». Его автор А. Н. Спешилов – тогда студент худтехникума – в будущем станет крупнейшим пермским прозаиком. Стихи сборника отражали романтизм, динамику времени, дух нигилизма, но в тоже время – наивность, юношеский душевный порыв[17]. Однако со сборником приключилась странная история. В ноябре 1923 г. губполитпросвет сдал во вторую типографию заказ на печать одной тысячи экземпляров брошюры, но он пропал[18].

В этот период популярной формой литературной учёбы становились теоретические доклады. Один из них породил в мастерской слова «Мы» настоящую полемику. Так, в своём докладе П. Варасов «Что мы требуем от беллетриста?» сделал вывод: автору нельзя давать заказов. Его оппоненты, напротив, доказывали, что от заказов литераторы никогда не были свободны, хотя зачастую не были способны ответить на запросы момента и выполнить заказ. В результате диспута большинство участников приняли точку зрения, что «хороший же мастер слова, активно принимающий эпоху, может и должен исполнять заказы»[19]. Этот эпизод ярко показывал, что в начале 1920-х гг. далеко не все уральские литераторы простились с идеалами свободного творчества. Но ради справедливости следует признать, что большинство деятелей искусства и культуры в этот период уже работали «на заказ».

Между тем возможностей для творческого плюрализма в советской стране оставалось все меньше и меньше. После победы большевиков в Гражданской войне и особенно после смерти В. И. Ленина постепенно менялся политический курс, обострилась борьба за власть внутри партии. Государство всё чаще и чаще начинает использовать деятелей литературы и искусства государство в утилитарных целях – как проводников идей «культурной революции», нацеленной на формирование нового советского человека, преданного своей стране.

Вмешательство в вопросы творчества негативно отразилось и в судьбе мастерской слова «Мы». В январе 1924 г. переизбрали президиум, которому поручили возглавить научную работу в области слова и наладить связь с рабочими районами. А уже в апреле в коллективе произошел раскол. Часть авторов вошли в преобразованную организацию – «"Мы" (литературное гнездо "Звезды")», костяк которой составили Гинцбург, Е. Вечтомова, Е. Ранова, А. Красильников. Другие члены во главе с Варасовым создали объединение «Молодая гвардия».

«Литературное гнездо «Звезды»» с самого начала преимущественно ориентировали на помощь начинающим рабочим авторам, а не столько самостоятельные творческие эксперименты. Изменения произошли и в руководстве газетой «Звезда»: в ноябре 1924 г. был назначен новый редактор М. Туркин – большевик со стажем, участник революции 1905-1907 гг., в прошлом – секретарь губкома, затем заведующий отделом агитации и пропаганды. Ставка партийных органов, осуществивших замену редактора главного печатного органа Пермского губкома РКП (б), была верной. Во время его работы газета отличалась «большевистской конкретностью и целеустремленностью», укрепились ее связи с рабочими, был проведен первый пермский съезд рабселькоров[20].

Решение другой задачи – укрепление связи с производством – виделось в создании сети кружков при рабочих клубах. Был избран временный президиум организации: Южаков (от Совпартшколы), Костарев (от Шпагинских мастерских) и Орестов (от “Звезды”). Тот факт, что группу возглавили не сами писатели, а представители партийно-государственных учреждений, свидетельствует о политизации литературного процесса, который постепенно утрачивал самостоятельность и инициативу.

Создание пермского отделения «Молодой гвардии» проходило именно в период максимальной конфронтации литературных сил, что во многом определило его судьбу. 9 апреля 1924 г. состоялось второе и последнее собрание этого объединения. Представленный план работы был ориентирован «на семинарскую проработку произведений, на правильность выполнения упражнений, заказов и на серьезное ознакомление с новейшей литературой»[21]. Также планировалось создать «бюро по выработке тем и сюжетов», способное оказать помощь каждому в его работе над произведением. Реализовать этот замысел, судя по всему, не удалось. Никакой информации о дальнейшей судьбе коллектива в периодике уже не было. Очевидно, что группа оказалась в меньшинстве, без поддержки населения и местной власти и, вероятно, вскоре прекратила свое существование.

Так закончилась история коллектива «Мы», из которой вышли все известные пермские литераторы и журналисты. В этот период их творческие взгляды еще отличались неким единством, но вскоре многие из них стали соперниками. В советской исторической литературе творчество мастерской слова «Мы» не получило лестных отзывов, а в ряде случаев ее судьба просто замалчивалась[22]. Но современные исследователи оценивают творчество группы как яркое явление 1920-х гг., называют её уникальным самобытным коллективом, с которого начался отсчет литературной жизни Пермского края.