А. С. Макаренко и Болшевская коммуна

Постметодика, № 2, 2001  "Громадянська освіта в школі"

 

А.С. Макаренко и Болшевская коммуна

 

Гётц Хиллиг (кандидат философских наук, иностранный член АПН Украины,
руководитель лаборатории Марбургского университета "Макаренко-реферат",
президент Международной макаренковской ассоциации)

 

Истории Болшевской коммуны и отношению к ней А.С. Макаренко в научных исследованиях уделялось недостаточное внимание. В “Сочинениях” педагога-писателя в 7-ми томах имеется лишь одно упоминание об этом воспитательном учреждении в статье “Чудо, созданное советской жизнью”¹. В последнем собрании “Педагогических сочинений” в 8-ми томах встречаются и некоторые другие упоминания о Болшевской коммуне, однако они приведены не в подлиннике.

Сотрудники лаборатории Марбургского университета “Макаренко-реферат” неоднократно, начиная с 1972 года², указывали на связь Макаренко с Болшевской коммуной. В советском макаренковедении этим вопросом занимался А.А.Фролов (г. Горький, ныне – Нижний Новгород). В комментарии к сборнику “Теория и практика коммунистического воспитания” (Киев, 1985) он пишет, что эксперимент Болшевской коммуны “сыграл важную роль в истории макаренковского опыта”³. Эта оценка позже перенесена в восьмитомник педагога-писателя без всякой аргументации и пояснений со стороны его составителей, в том числе Фролова, следующим образом: “Изучение А.С.Макаренко опыта трудкоммуны бывших правонарушителей им. (!) ОГПУ № 1 в Болшеве (...) сыграло важную роль в становлении и развитии коллектива колонии им. М.Горького и коммуны им.Ф.Э.Дзержинского”⁴. 

В настоящей статье предпринята попытка детально осветить отдельные страницы героическо-трагической истории Болшевской коммуны.

1. История возниковения и развития Болшевской коммуны

Болшевская коммуна являлась в свое время всемирно известным учреждением для перевоспитания правонарушителей, молодежи. Она была организована в 1924 году неподалеку от станции Болшево Северной железной дороги (27 км от Москвы). В 1933 году Первая трудкоммуна ОГПУ получила имя Г.Г. Ягоды – председателя этого ведомства, впоследствии наркома внутренних дел СССР. Харьковская детская трудовая коммуна им. Ф.Э. Дзержинского, созданная в 1927 году как Первая коммуна ГПУ УССР, безусловно, ориентировалась на болшевское учреждение.

При создании своей коммуны украинские чекисты опирались на опыт макаренковского коллектива Куряжской колонии им. М. Горького, находящейся в ведении Харьковского окрнаробраза. Тремя годами раньше так же действовало ОГПУ в Болшево, использовав многолетний опыт местного наробраза.

По словам организатора Болшевской коммуны, сотрудника ОГПУ М.А. Погребинского (в Харьковской коммуне данную функцию выполнял А.О. Броневой), это воспитательное учреждение было создано МОНО в феврале 1924 г. как коммуна малолетних правонарушителей им. Розы Люксембург⁵. Ее заведующим стал Ф.Г. Мелихов, “энергичный седоусый мужчина с крупным педагогическим стажем и опытом”⁶. В августе того же года в связи с декретом о выселении из столицы “воровского элемента⁷” люксембургская коммуна была передана чекистам, а ее воспитанники вместе с персоналом переведены в Болшево, – бывшее имение “шоколадного короля” Крафта, где располагался совхоз ОГПУ⁸.  

Основанием для перевода послужил приказ Административно-организационного управления ОГПУ от 18 августа 1924 г., подписанный Г.Г. Ягодой, заместителем Ф.Э. Дзержинского. В нем также говорилось о том, что Мелихов назначался заведующим коммуной, а Погребинский – общим руководителем проекта и связным с ОГПУ⁹. 

Почти во всех публикациях о Болшевской коммуне первая “наробразовская” стадия ее строительства не раскрывается. В советском макаренковедении, в том числе и в цитированном выше комментарии восьмитомника, предполагалось, что инициатором ее создания был не Ягода, а сам Дзержинский. Причиной этого, безусловно, является смещение и репрессирование Ягоды в конце 30-х годов. Трагическая судьба названного деятеля не разрешила составителям “Педагогических сочинений” А.С. Макаренко указать полное название болшевского учреждения – трудкоммуна им. Г.Г. Ягоды ОГПУ-НКВД СССР № 1. (Аппарат ОГПУ с его функциями, как известно, в июле 1934 г. переведен в подчинение НКВД СССР.)

С целью увеличения числа воспитанников в коммуну были приняты молодые правонарушители из Бутырской и других московских тюрем, а также из трудовой колонии Соловецкого концлагеря. Важную роль в их воспитании играло оказание доверия будущим коммунарам. Позже данный подход в педагогике, как известно, был связан с именем Макаренко. Правонарушителям предлагали добровольно прибыть в коммуну для работы, но они не верили такому предложению. “Это было ново и неожиданно, и они подозревали “ловушку” со стороны ГПУ”¹⁰. По словам немецкого писателя Герварта Вальдена, молодые люди не осознавали, что, помимо работы, они должны еще и “социализироваться” – непонятное слово “социализация” они понимали как “ликвидация”¹¹. 

В известном, основанном на опыте Болшевской коммуны, фильме “Путевка в жизнь” (1931 г.) есть сцена доверия, мастерски снятая создателями картины. Об этой ситуации рассказывалось в одной из самых ранних публикаций о болшевцах, помещенной в центральной печати – журнале “Молодой большевик” в 1925 году: “В первую партию взяли 15 человек. Предварительно переодели их в штатское, без конвоя, с одним провожатым отправили их поездом за город, в совхоз, где уже были оборудованы мастерские. Приехав на место, двух-трех человек послали за хлебом и колбасой, вручив им 15 рублей, без всякого провожатого”¹². Подобные приемы практиковались позже, как известно, и с будущими “кандидатами” в члены коммуны им. Ф.Э. Дзержинского. 

Как и у Макаренко, в основу деятельности Болшевской коммуны были положены такие принципы, как добровольность пребывания в учреждении, оказание доверия, производительный труд на благо общего хозяйства, полная самодеятельность коммунаров в единстве с руководством учреждения и персоналом. В цитированной выше публикации о коммуне (1925 г.) говорится о “двух основных принципах производственного и теоретического обучения”: “1) самодеятельность во всем: и в управлении, и в организации внутренней жизни; 2) добровольность и доверие к набранным ребятам. В этом секрет удачности опыта¹³”. Здесь же говорится: “ГПУ (...) дало первый положительный опыт и вклад в новую пролетарскую педагогику”. Опыт Болшевской коммуны автор предлагает рассматривать как достояние, которое должно “подвергнуться внимательнейшему изучению нашей советской нарождающейся педагогикой и даже педагогикой мировой”. Наркомпросу рекомендуется серьезно изучить это достижение и пересмотреть методику по борьбе с беспризорностью¹⁴. 

Условиями для приема правонарушителей в коммуну служили: отказ от прошлой жизни, т.е. разрыв всех контактов с бывшими “дружками”, отказ от алкоголя, наркотиков и азартных игр, готовность трудиться, выполнять решения органов самоуправления.

Высшим органом самоуправления и последней инстанцией коммуны было общее собрание ее членов. Исполнительным органом служила “активная комиссия” из 5 человек¹⁵. Существовали и другие комиссии, например, конфликтная. В одной из статей упоминается, что “заведующий не имел и не имеет права провести то или иное мероприятие без утверждения его общим собранием”¹⁶.

 В Болшевской коммуне, как и в макаренковских учреждениях, случаи побегов воспитанников были достаточно редки, хотя ограждение и караул отсутствовали. Через несколько месяцев со дня открытия коммуны прекратились и кражи. Как и в макаренковской колонии им. М. Горького, ребятам вручались ключи от всех складов, каждый чувствовал себя хозяином своего учреждения¹⁷.

Нарушения общего порядка коммуны строго преследовались, для чего использовали разнообразные санкции. Исключение из коммуны применяли как крайнюю меру. Данное наказание практиковалось и в “дзержинке” – иногда и в более строгой форме: “без денег, без вещей”. Об этом Макаренко неоднократно говорил в ходе своих выступлений, но их стенограммы пока что полностью не публиковались¹⁸. Поэтому такие случаи, подтвержденные бывшими коммунарами-дзержинцами, до сих пор остались неизвестны.

Большинство болшевцев было в возрасте от 16 до 21 года. В первое время коммуна предназначалась лишь для юношей, но с начала 1927 года в ней появились и девушки. Срок пребывания в Болшево составлял 2-3 года, но многие оставались после его окончания и даже обзаводились семьями. Так трудкоммуна – воспитательное учреждение, каким она была вначале, стала производственным предприятием с общежитием для малосемейных.

Число коммунаров увеличилось с 18 (в 1924 г.) до 77 (1926 г.), 248 (1928 г.), 655 (1930 г.) и было доведено до 5000 человек (1936 г.). С течением времени коммуна превратилась в небольшое государство с собственными магазинами, яслями, школами, кинотеатром, библиотекой, радиостанцией и больницей.

В первые месяцы болшевцы, как вначале и дзержинцы, вовлекались и в сельскохозяйственные работы. В одной из публикаций сообщается: “Со временем прачечная была перестроена в столярную мастерскую, свинарник – в слесарную мастерскую и клуб, сарай – в колесную мастерскую, конюшня – в механическую обувную мастерскую”¹⁹. К ним затем присоединились деревообрабатывающие мастерские. Все это позже превратилось в промышленный комплекс из трех фабрик – трикотажной, обувной (спортивная обувь) и коньковой. Во время посещения Болшевской коммуны М. Горький так оценил производство, находившееся в руках бывших правонарушителей: “Раньше раздевали, теперь начинаете одевать”²⁰. 

Стимулом труда служила, хотя и небольшая, зарплата, которая начислялась по тарифной сетке от 1-го до 5-го разряда (1-й разряд – 48 копеек, 5-й – 5 руб. 40 коп.)²¹. Позже оплата труда была переведена на профсоюзные ставки²². 

В беседе с немецким педагогом Ленкой фон Кербер (в 1932 г.) один из воспитателей Болшевской коммуны отмечал эффективность ее работы: “Наша попытка перестроить молодых уголовников с помощью ответственной работы на производстве в большинстве случаев удалась. Тот, кто увлекся работой, смог создать основу для личной перестройки. Самое важное здесь – найти индивидуальный подход, потому что работа может выполнять воспитательную роль лишь в том случае, когда она отвечает природным способностям молодого человека. А если, к тому же, у него есть подходящая работа, тогда коллектив воздействует на него гораздо интенсивнее”²³. Постепенно члены коммуны были восстановлены в гражданских правах, ранее вынесенные приговоры аннулированы по ходатайству учреждения²⁴. 

Основная задача коммуны – дать бывшим правонарушителям “необходимую квалификацию, выравнять их”²⁵. Школа при этом играла второстепенную роль. В первое время школьные занятия велись ежедневно лишь по 2 часа²⁶. В одной из публикаций о коммуне (1930 г.) идет речь о том, что “обучение для всех малограмотных членов коммуны обязательно”²⁷. Очевидно, здесь имеется в виду вечерняя школа, где коммунары учились после восьмичасового рабочего дня. По всей вероятности, занятия в Болшево на некоторое время прекратились. Защищая необходимость серьезной школьной работы в только что открытой “дзержинке”, Макаренко летом 1928 г. писал: “В Болшевской коммуне ГПУ под Москвой школа совсем уничтожена, а рабочее время подростков доведено до 8 часов”²⁸. В январе 1930 г. для болшевцев был открыт техникум с четырьмя отделениями, соответствующими специфике производства²⁹. 

В коммуне существовала активная кружковая деятельность. Работали хоровой (уже с 1924 г.), духовой и струнный, драматический и литературный кружки, радиокружок и многие спортивные секции. Следует отметить, что струнный оркестр болшевцев до 1930 года дважды занимал первые места на всесоюзных конкурсах³⁰. 

В 1925 году в коммуне была организована комсомольская ячейка. Однако рост числа ее членов отставал от роста общей численности учреждения. Так, в 1925 году из 32 воспитанников 18 были комсомольцами, в 1931 году из 1598 человек – только 84, а в 1935 году лишь 131 комсомолец на 3100 коммунаров. То же видно по кандидатам в члены партии: в 1928 г. – всего 3, 1931 – 14, 1935 – 24³¹. Такое необычное снижение политической активности можно объяснить, главным образом, одновременным ростом числа семейных коммунаров: от одного в 1925 году до 290 в 1931 году и, наконец, – 1036 в 1935 году³². Для сравнения: в 1932 году по случаю пятилетнего юбилея коммуны им. Ф.Э.Дзержинского, когда здесь было 342 воспитанника, председатель правления этого учреждения А.О. Броневой, видимо будучи в курсе о “мелкобуржуазной” ситуации в Болшево, с гордостью писал: “Сейчас коммуна насчитывает в своих рядах 8 кандидатов партии, 182 комсомольца и 110 пионеров. Таким образом, коммуну можно считать комсомольско-пионерской”³³. 

Пиком истории болшевского учреждения стало его десятилетие. В связи с этим событием в приказе НКВД СССР за подписью Г.Г. Ягоды от 7 июня 1935 г. говорилось: “Лучшим доказательством жизненности наших большевистских методов перевоспитания человека является наша Болшевская Трудовая Коммуна, превратившаяся из небольшой опытной мастерской – в огромную фабрику переделки человека, празднующую на днях свой 10-летний юбилей”³⁴. 

2. Погребинский – Горький – Макаренко 

О Ф.Г.Мелихове в книге “Болшевцы” (1936 г.) говорится, что он “всегда мечтал о педагогических опытах большого размаха”³⁵. Удалось ли ему в Болшево осуществить свои мечты – неизвестно. Ни он, ни “беспартийный врач” С.П.Богословский, его заместитель со дня основания коммуны, заменивший еще в 20-х годах Мелихова на посту заведующего³⁶, не оставили ни воспоминаний, ни литературных произведений о своей работе, как это сделал Макаренко. В отличие от педагогов чекист М.А.Погребинский стал автором двух книг о Болшевской коммуне. Поэтому данное учреждение обычно ассоциируется с его именем, а фамилия Мелихова его современникам ничего не говорила; мы даже не знаем, как он выглядел.

Первая из книг Погребинского – “Трудовая коммуна ОГПУ” – вышла в свет в августе 1928 г. под редакцией и с предисловием М. Горького, другая – “Фабрика людей” – в 1929 году. Судя по личному письму Макаренко (декабрь 1930 г.) к члену правления коммуны им. Ф.Э.Дзержинского (которое было опубликовано с сокращениями и неточным названием – “Докладная записка...”³⁷), он наверняка читал одну из этих книг.

Фамилия Погребинского включена в предварительный список прототипов персонажей “Педагогической поэмы” (составлен в начале 30-х годов). Под заголовком “Сферы” там перечислены 58 лиц, практически всех их автор знал лично. Фамилии Погребинского и Горького стоят здесь рядом³⁸. Возможно, Макаренко с помощью последнего познакомился с чекистом. Правда, попытка встретиться с ним осенью 1929 г. в Москве, где он – после назначения П.О.Барбарова политруководителем коммуны им. Ф.Э.Дзержинского – пытался возглавить какое-нибудь другое детучреждение, не увенчалась успехом. В письме к Г.С.Салько от 20 сентября 1929 г. об этом говорится: “Я ходил по начальствам. К сожалению, нет в Москве Погребинского, и поэтому по линии ГПУ ничего сделать не удалось”³⁹. 

Горький высоко ценил деятельность Погребинского как в Болшево, так и в других трудкоммунах ОГПУ. В цикле очерков “По Союзу Советов” он называет его, как и Макаренко, “ликвидатором беспризорности”⁴⁰. Пролетарский писатель, в 1929 году посетивший Соловецкий лагерь вместе с Погребинским, характеризует его как “человека неисчерпаемой энергии и превосходного знатока мира “социально опасных”. (...) Он носит рыжую каракулевую шапку кубанских горцев, и “социально опасные” зовут его “Кубанка”. Он говорит с ними на “блатном языке тем же грубовато дружеским и шутливым тоном, как и они с ним”⁴¹. 

В заключение цикла Горький пишет о работе Болшевской коммуны и при этом еще раз возвращается к деятельности Макаренко в колонии горьковцев и коммуне дзержинцев, о чем он уже подробно писал во втором очерке: “Это один из фактов, которые требуют всестороннего и пристального, смею сказать, – научного наблюдения, изучения. Такого же изучения требуют трудкоммуны “беспризорных”. И там, и тут совершается процесс коренного изменения психики людей, анархизированных своим прошлым; социально опасные превращаются в социально полезных, профессиональные “правонарушители” – в квалифицированных рабочих и сознательных революционеров”⁴². 

Когда Горький в октябре 1928 г. узнал от одного из воспитанников об уходе Макаренко из Куряжской колонии, он сразу обратился к Погребинскому с просьбой похлопотать за него (педагог, очевидно, ничего не знал об этом). 8 ноября 1928 г. чекист ответил, что он проверит возможности “использования” Макаренко во вновь организуемой коммуне на Украине или в одной из действующих коммун ОГПУ или Наркомтруда РСФСР⁴³. Значит, Горький беспокоился о будущем “завкола” еще до его письма от 22 ноября 1928 г., в котором тот сообщил своему шефу о “гибели” Куряжской колонии⁴⁴.

В переписке Макаренко с Горьким нет даже упоминания о Болшевской коммуне. Возможно, они беседовали о ней во время своих встреч (июль 1928 г. в Куряже, сентябрь 1929 г. или позже в Москве). По всей вероятности, Макаренко, зная из очерков “По Союзу Советов” и газетных публикаций о положительной оценке писателем деятельности Болшевской коммуны, не хотел высказывать критики в ее адрес.

Подобный случай, только в отношении “Республики Шкид”, имел место в 1927 году, когда Горький рекомендовал Макаренко прочитать эту “интереснейшую книгу” и сообщить ему о своих впечатлениях, на что он вообще не отреагировал. Лишь через десять лет, уже после смерти “шефа”, педагог-писатель выступил с резкой критикой системы воспитания, изображенной в этой книге.

3. Отклик Макаренко на болшевский опыт

С деятельностью 1-ой коммуны ОГПУ-НКВД СССР Макаренко был хорошо знаком не только из публикаций. Так, во время летнего похода в Москву (в 1929 г.) вместе с дзержинцами он посетил и Болшево. В “Перевернутых страницах”, включенных в юбилейный сборник Харьковской коммуны “Второе рождение” (Х., 1932), он пишет: “Июль 28. Посещение коммунарами детской (!) коммуны в Болшеве. Перед этим где только коммунары не были! Излазили всю Москву, успели даже на лодках покататься по Москве-реке, а в Болшеве их поразило настоящее производство, настоящее промышленное богатство. Болшево – это старший брат – ребята там старше и дело у них серьезней. У них множество машин, строится новая пятиэтажная фабрика. При виде благодати притихли коммунары и... позавидовали. С того дня начали наши коммунары мечтать о заводе, но как до него было далеко!”⁴⁵ 

Кстати, двумя месяцами позже, в рамках поиска нового детучреждения под Москвой, Макаренко опять был в районе Болшевской коммуны. 21 сентября 1929 г. он сообщает жене об осмотре “небольшой коммуны для трудных, всего на 100 человек возле ст. “Болшево” Северных ж.д. – это возле той самой станции, возле которой коммуна ГПУ, только с другой стороны”⁴⁶. 

В отдельных изданиях третьей части “Педагогической поэмы”, вышедших в 1936 году, есть фрагмент, который отсутствует во всех последующих: 

“До нас (т.е. в колонию им. М. Горького. – Г.Х.) уже доходили рассказы о болшевской коммуне, кое-что мы и читали о ней и о Погребинском. Нашлись пацаны, бывавшие в Болшево. Они говорили:

– Не колония, а коммуна! Не так, как в наробразе, а сами хозяева, как у нас, честное слово!..”⁴⁷ 

Однако в “Марше 30 года” (М., 1932), где одна из глав посвящена описанию поездки дзержинцев в столицу, о посещении Болшевской коммуны вообще не упоминается. А в “Опыте методики работы детской трудовой колонии” Макаренко даже утверждает, что для организации производства коммуны им. Дзержинского “не было образцов”.⁴⁸

Чем можно объяснить такую противоречивую оценку опыта Болшевской коммуны?

Восторженный отзыв о ней относится к концу 1931г. Данный материал “Перевернутые страницы”, по всей вероятности, готовился для какого-нибудь издания Харьковской коммуны, посвященного пуску завода электроинструментов. В пользу этого свидетельствует то, что хроника событий 1932 года, в отличие от четырех предыдущих лет, ограничивается лишь констатацией голых фактов, в ней отсутствует характерное для Макаренко эмоционально-художественное их описание и обобщение. 

Вскоре после пуска завода “дзержинка” была реорганизована, а должность заведующего упразднена. Макаренко стал выполнять обязанности начальника педагогической части, а также “помощ-ника” нередко менявшегося начальника коммуны, сотрудника ГПУ–НКВД. Вследствие превращения этого воспитательного учреждения в сложный, бурно развивающийся промышленный комплекс, в августе 1932 г. педагог-писатель решил окончательно покинуть коммуну. Тогда, работая над версткой “Марша”, он, очевидно, пришел к выводу, что о Болшево и его “промышленном богатстве” лучше не упоминать.

В тот же период (осень 1932 г.) Макаренко приступил к подготовке “Опыта методики”. Из предисловия следует, что коммуна для него была делом прошлым. Здесь он представляет опыт “дзержинки” как свое собственное достижение, не имеющее аналогов. После неблагоприятных для него событий последних месяцев ссылка на опыт Болшевской коммуны была неуместной. 

Когда 12 июня 1935 г. в стране широко отмечался 10-летний юбилей коммуны в Болшево, Макаренко вновь обратился к опыту “старшего брата”. Последние главы “Педагогической поэмы”, где речь идет о коммуне им. Ф.Э.Дзержинского, были написаны летом 1935 г. в Киеве, когда он приступил к работе в отделе трудколоний НКВД УССР. Тогда уже ему ничто на мешало показать болшевское учреждение как образец для “дзержинки”. Он сравнивает коммуну им.Г.Г.Ягоды с колонией им. М.Горького и пишет, что там дело поставлено, “как у нас”. В этом есть и оправдание своей собственной работы, и удовлетворение тем, что его достижения так же важны, как и опыт тогда уже всемирно известной Болшевской коммуны.

4. Книга “Болшевцы” и последствия, в результате которых ее удалось найти только в ... Нью-Йорке

 Вышеупомянутый сборник “Болшевцы. Очерки по истории Болшевской имени Г.Г. Ягода трудкоммуны НКВД”, написанный девятнадцатью начинающими писателями, вышел в свет под редакцией и с предисловием М. Горького летом 1936 г. Рецензия Макаренко на данную книгу была опубликована в “Литературной газете” 27 августа этого года. Ранее вышли два отзыва – в “Известиях” 4 августа и в англоязычной газете “Moscow Daily News” 16 августа.

Используя высказывания Горького о высокой значимости его работы (в письме от 30 января 1933 г.), Макаренко в своей статье аналогично отзывается о деятельности Болшевской коммуны: “К сожалению, по причинам абсолютно странным, десятилетний педагогический опыт чекистов, блестящий опыт мирового значения, до последнего дня игнорируется педагогической литературой. Я не знаю ни одной книги, посвященной анализу выводов из этого опыта”⁴⁹. 

В своем материале Макаренко отмечает недостатки книги в художественном отношении. “Очень слабо, сравнительно с коммунарами, сделаны фигуры руководителей коммуны. Мелихова и Богословского почти невозможно отличить одного от другого. (...) Обе эти фигуры получились несколько пассивными и бесстрастными, это не соответствует их действительному значению в истории болшевской коммуны. Несколько живее изображен Погребинский, но и в его изображении преобладают высказывания над показом. (...) Можно прямо сказать: создатель болшевской коммуны тов. Погребинский в книге не показан во весь рост”⁵⁰. 

В заключении этой первой своей рецензии Макаренко приходит к положительным выводам, указывая на необходимость издать данный сборник также и на иностранных языках: “(...) сделана очень хорошая, очень важная и полезная книга. Сделана любовно, талантливо. За границей книга должна произвести еще большее впечатление, чем у нас, в ней замечательно уверенно звучит наша философия человека, в ней хорошо показаны корни пролетарского гуманизма”⁵¹. Примером такого издания для зарубежных читателей Макаренко, безусловно, служил помпезный сборник под редакцией М.Горького, публициста Л.Л.Авербаха и чекиста С.Г.Фирина (М., 1934 г.) о “спецэкскурсии” почти двух сотен советских литераторов, в том числе пролетарского писателя, на строительство Беломорканала им. И.В.Сталина в августе 1933 г. Вскоре был опубликован и англоязычный вариант данного сборника.“

Шеф” Болшевской коммуны Г.Г.Ягода уже через месяц после публикации рецензии Макаренко был снят с поста наркома внутренних дел СССР, его заменил Н.И.Ежов. Арест Ягоды произошел 3 апреля 1937 г., после чего имя этого деятеля убрали из названий уреждений, в том числе и Болшевской коммуны (31 мая 1937 г.)⁵². На третьем московском показательном процессе (март 1938 г.) Ягода приговорен к ВМН и расстрелян. Погребинский, который с августа 1933 г. работал в Нижнем Новгороде (Горьком) полномочным представителем ОГПУ, 4 апреля 1937 г., будучи начальником Горьковского облуправления НКВД СССР, узнав об аресте своего земляка и бывшего “хозяина” Ягоды, покончил жизнь самоубийством⁵³. 

Как следствие этого, газетный материал “Болшевцы” Макаренко сам или его последователи исключили из личного архива, и поэтому для советских макаренковедов он оставался неизвестным. И только в 1986 году, спустя десять лет после его перепечатки в “Марбургском издании Собрания сочинений А. Макаренко”, текст был вновь, хотя и с сокращениями, опубликован в Советском Союзе⁵⁴. 

О трудном положении педагога-писателя после ареста Ягоды и смерти Погребинского свидетельствуют два его высказывания. Так, 21 апреля 1937 г. во время прений по лекции “Художественная литература о воспитании безнадзорных детей” один из слушателей поинтересовался его мнением о книге “Болшевцы”. Как видно из стенограммы выступления, ответ Макаренко был уклончивым: “Я не имел в виду говорить о ней, потому что там иные дети и совершенно другие задачи воспитания”⁵⁵. Правда, болшевцы – в отличие от дзержинцев – были правонарушители, а не беспризорники, и по возрасту немного старше, чем воспитанники в макаренковских учреждениях. На этой же встрече на вопрос о фильме “Путевка в жизнь” оратор ответил: “Путевка в жизнь” – страшная вещь. (...) между тем, ничего общего между “Путевкой в жизнь” и “Педагогической поэмой” – нет”⁵⁶. Примечательно, как составители собрания “Сочинений” Макаренко в семи томах обращались с этим высказыванием: первую фразу вообще исключили (и лишь в восьмитомнике “Педагогических сочинений” она была восстановлена), а вторую препарировали по идеологическим канонам отечественной педагогики 40–50-х годов (в восьмитомнике эта фраза вновь дана по семитомнику): “Путевка в жизнь” и “Педагогическая поэма” объединяют советские принципы отношения к человеку, а методы воспитания в этих произведениях разные”⁵⁷. Такие редакторские правки, как мы сегодня знаем, исходили от руки или Г.С. Макаренко, или одного из ее помощников при подготове к печати творческого наследия мужа.

11 мая 1937 г., после встречи “беспартийного актива” писательского дома в Лаврушинском переулке (Москва) у редактора отдела литературы и критики газеты “Правда” И.Г.Лежнева, который в своей статье к пятилетию ликвидации РАППа назвал “Педагогическую поэму” одной из лучших книг новейшей советской литературы⁵⁸, Макаренко отметил в дневнике: “Лежнев роздал темы, мне почему-то тыкнул “Болшевцев”, “напишите про эту кормушку”. Не знаю, что буду писать”⁵⁹. 

Отрицательную оценку книга о Болшевской коммуне получила в редакционной статье, появившейся в конце июля 1937 г. в седьмом номере журнала “Красная новь”, в который были включены также первые главы макаренковской “Книги для родителей”. В ней утверждалось, что этот сборник представляет собой “беззастенчивую рекламу Ягоде”, которую сочинили приспешники “троцкистов” в духе кампании “вредительской деятельности по срыву и саботажу общественно-литературных начинаний, мероприятий и мыслей Горького”⁶⁰. Как следствие, сборник “Болшевцы”, вышедший вторым изданием в том же 1936 году, был изьят из книжных магазинов и библиотек. (Кстати, такую же судьбу имели и книги Погребинского.) После изнурительных и безрезультатных поисков в фондах книжных хранилищ СССР в начале 70-х годов мне удалось обнаружить сборник “Болшевцы” в Нью-Йоркской публичной библиотеке.

5. Итоги и перспективы

Почти десять лет после посещения Макаренко с дзержинцами Первой коммуны ОГПУ и знакомства с соседним детдомом, педагог-писатель с женой вновь был в Болшево – но на этот раз не с целью поиска воспитательного учреждения, а... дачи. В письмах Льву Салько супруги рисуют идиллический образ этого места, не упоминая “старшего брата” Первой коммуны ГПУ-НКВД УССР, которая, в соответствии с решением Совнаркома СССР от 30 декабря 1938 г. и приказом начальника АХУ НКВД СССР от 7 января 1939 г., только что была реорганизована в промышленный комплекс и переименована в Харьковский комбинат НКВД СССР им. Ф.Э. Дзержинского⁶¹. Таким образом, трудкоммуны Украины, в том числе “дзержинку”, передавали в подчинение общего руководства во всесоюзном масштабе. 

В письме Г.С. Макаренко сыну от 6 марта 1939 г. можно прочесть: “Мы ездили в Болшево снимать дачу и сняли. Решили с отцом, что надо ее закрепить за собой, а то еще неизвестно, что нам предложат в дачтресте. Если будет что-нибудь действительно хорошее, тогда подумаем, как быть. Завтра отнесу заявление в дачтрест. Дача в Болшево очень уютная, с прекрасной верандой. Много зелени вокруг. Четыре очень уютные комнаты, не проходные. Дорога с вокзала будет очень хороша летом. (...) Река совсем близко – в пяти минутах ходьбы. Места там очень красивые и живописные. Дача совсем культурная. На реке лодки и лодочная пристань. Говорят, прекрасное катание. Отцу там очень понравилось, и он уверен, что летом там будет прекрасно”⁶². 

И через неделю (13 марта 1939 г.) “глава семьи” сам сообщает пасынку об этом событии: “Дачу в Болшеве наняли. Очень милое место, почти на самой Клязьме. От станции идти минут двадцать пять без особого напряжения. Четыре комнаты и веранда, маленький садик и очень живописные окрестности”⁶³. 

Возвращаясь к теме данной статьи, следует отметить, что не выясненным остается вопрос о том, какие связи существовали между макаренковскими учреждениями на Украине и подмосковной коммуной? Как это можно истолковать? Параллелизм? Взаимопроникновение сходных идей? Повторение? Обогащение уже имевшегося опыта?.. Пока не обнаружены и не “открыты” новые архивные материалы о Болшевской коммуне, окончательный ответ на эти вопросы дать нельзя.

И все-таки здесь прослеживается определенная тенденция, которую также хотелось бы облечь в форму вопроса: способствовало ли стремление Макаренко доказать самобытность своего воспитательного эксперимента забвению опыта Болшевской коммуны? В истории педагогики осталось лишь имя Макаренко...^*

Примечание автора: работа над данным материалом была закончена 12 июня 2000 г. – к 75-летию открытия Болшевской коммуны.

 

¹ Макаренко А.С. Сочинения в семи томах. 2-ое изд. – М., 1957-1958 (далее ссылки как на: С.). – Т.7. – С.306-308 (здесь – С.307).

^{2 См.: Hillig G., Weitz S. Probleme der Organisationsstruktur der Makarenkoschen Jugendheime (Проблемы организационной структуры в макаренковских детучреждениях). Всб.: A.S. Makarenko und die sowjetische Paedagogik seiner Zeit. – Marburg, 1972. – C.151-158.}

³ Макаренко А.С. Теория и практика коммунистического воспитания/ Сост. А.А. Фролов. – Киев, 1985. – С.236.

⁴ Макаренко А.С. Педагогические сочинения в восьми томах. – М., 1984-1986 (ссылки как на: ПС). – Т.1. – С.348.

^{5 См.: В.В. Трудовая коммуна ОГПУ. (Рецензия) // Детский дом. – 1929. – № 1. – С.80. Саму "репрессированную" книгу М.А. Погребинского посмотреть не удалось.}

⁶ Болшевцы. Очерки по истории Болшевской имени Г.Г. Ягоды трудкоммуны НКВД/ Под ред. М. Горького, К. Горбунова, М. Лузгина. – М., 1936. – С.33.

^{7 См.: Матвеев Д. Об одном опыте. (Коммуна малолетних правонарушителей ГПУ) // Молодой большевик. – 1925. – № 10-11. – С.36-41 (здесь – С.37).}

^{8 См.: Автономов А. Болшевская коммуна ОГПУ // Наши достижения. – 1930. – № 7. – С.35-42 (здесь – С.35); Болшевцы (см. прим.6). – С.32.}

^{9 См. факсимиле данного приказа: СССР на стройке. – 1934. – № 4.}

¹⁰ Автономов А. (см. прим.8). – С.36.

¹¹ Walden H. Verbrecher-Kolonie. Die Kommune der OGPU (Колония преступников. Коммуна ОГПУ) // Der Sturm. – 1927/28. – № 8. – C.105-107 (здесь – С.105).

¹² Матвеев Д. (см. прим.7). – С.37.

¹³ Там же. – С.40.

^{14 См.: там же. – С.41, 37, 40.}

^{15 См.: там же. – С.39.}

¹⁶ Автономов А. (см. прим.8). – С.37.

^{17 См.: Матвеев Д. (см. прим.7). – С.38.}

^{18 См., например: РГАЛИ, ф.332, оп.1, ед.хр.183, л.65.}

¹⁹ Bess M. Besprisornye, die Methoden des Kampfes gegen die Verwahrlosung in Russland (Беспризорные, методы борьбы с беспризорностью в России) // Osteuropa. – 1932/33. – С.85-97 (здесь – С.92).

²⁰ Болшевцы. – С.7.

²¹ Матвеев Д. (см. прим.7). – С.38.

²² Автономов А. (см. прим.8). – С.41.

²³ von Koerber L. Sowjetrussland kaempft gegen das Verbrechen (Советская Россия борется против преступности). – Berlin, 1933. – С.91.

²⁴ Там же. – С.96.

²⁵ Матвеев Д. (см. прим.7). – С.40.

²⁶ Там же.

²⁷ Автономов А. (см. прим.8). – С.39.

²⁸ ПС. – Т.1. – С.97.

²⁹ Автономов А. (см. прим.8). – С.39.

³⁰ Там же.

³¹ Болшевцы. – С.438а, 436а.

³² Там же. – С.516а.

³³ Второе рождение. Трудовая коммуна им. Ф.Э.Дзержинского. – Х., 1932. – С.10.

³⁴ Архив МВД Украины, ф.45, оп.1, т.3, л.198.

³⁵ Болшевцы. – С.51.

³⁶ Там же. – С.33; Диковский С. Болшевская коммуна // Правда. – 1935. – № 149. – 01.06. – С.8.

³⁷ ПС. – Т.1. – С.119-135 (здесь – С.127).

³⁸ РГАЛИ, ф.332, оп.4, ед.хр.1, л.9.

³⁹ "Ты научила меня плакать...". Переписка А.С. Макаренко с женой (1917-1939). В двух томах/ Сост. и ком. Г. Хиллига и С. Невской. Т.2. – М., 1995. – С.8.

⁴⁰ Горький М. По Союзу Советов// Наши достижения. – 1929. – № 2. – С.14-38 (здесь – С.21).

⁴¹ Там же. – № 5. – С.25-36 (здесь – С.30-31).

⁴² Там же. – № 6. – С.3-22 (здесь – С.22).

⁴³ Архив А.М. Горького, ПГ, КГ-0Г, 2-31-2.

^{44 См.: ПС. – Т.1. – С.247-249.}

⁴⁵ Второе рождение (см. прим.33). – С.19-20.

⁴⁶ "Ты научила меня плакать..." (см. прим.39). – Т.2. – С.11.

⁴⁷ Год XVIII. Альманах восьмой. – М., 1935. – С.301.

⁴⁸ ПС. – Т.1. – С.188.

⁴⁹ Макаренко А. Собрание сочинений. Марбургское издание. – Т.7. – Равенсбург, 1976. – С.204-207 (здесь – С.206).

⁵⁰ Там же. – С.207.

⁵¹ Там же.

^{52 См.: Некрасов В. Генрих Ягода // Щит и меч. – 1989. – № 1. – 06.10. – С.1-10 (здесь – С.9).}

^{53 См.: Берельковский И.В. "Ликвидатор беспризорности" (М.С. Погребинский. – Г.Х.) // Педагогическое обозрение (Нижний Новгород). – 1995. – № 1. – С.95-100 (здесь – С.98-99).}

^{54 См.: ПС. – Т.7. – С.9-11.}

⁵⁵ ИМЛИ РАН. Рукописный отдел, ф.114, оп.1, ед.хр.2, л.26.

⁵⁶ Там же, л.21.

⁵⁷ С. – Т.5. – С.379; ПС. – Т.7. – С.43.

^{58 См.: Лежнев И. О литературе и ее кадрах // Правда. – 1937. – № 112. – 23.04. – С.2.}

⁵⁹ Дневник А.С. Макаренко (записная книжка № 12) // РГАЛИ, ф.332, оп.5, ед.хр.15, л.2.

⁶⁰ О троцкистско-авербаховском вредительстве в литературе // Красная новь. – 1937. – № 7. – С.229-239 (здесь – С.335).

^{61 См. газ. "Дзержинец" (Х.). – 1939. – № 4. – 20.01. – С.2.}

⁶² РГАЛИ, ф.332, оп.5, ед.хр.108.

⁶³ Там же, ед.хр.52, л.31 об.

 

Примечание редакции

* В контексте проблемы, которую ставит Г.Хиллиг, интерес представляют даже не две, а три историко-педагогические параллели: деятельность Погребинского в Болшеве (Россия), Макаренко – в Ковалевке и Харькове (Украина), Кофода – в Копенгагене (Дания). (См. подробнее: Моргун В.Ф., Педагогіка А.С. Макаренка і соціальна реабілітація молоді та дорослих у Копенгагенській школі-господарстві Г.Х.Кофода. – Постметодика. – 2000. – №4. – С.59-62). Этот факт параллельных открытий, как и всякий факт, имеет две стороны "медали", он несколько умаляет уникальность опыта Макаренко, но зато усиливает мощь самого опыта, поскольку к нему пришли как минимум трое "независимых экспертов" в разных странах мира.