Евреи в Москве в период НЭПа

www.jgs.ru/dor/habad.htm

Евреи в Москве в период НЭПа

Юрий Снопов

Демографический обзор

        Гражданская война привела к значительному оттоку населения из Москвы. К 1920 году общая его численность сократилась почти в 2 раза. Количество евреев также значительно уменьшилось, составив в 1920 году около 28000 человек. Однако уже с 1921 года начинается новый приток евреев в город. 

         Это было вызвано разными факторами, такими как, окончание Гражданской войны, начало новой экономической политики, разруха на территории бывшей Черты оседлости, желание молодежи из городов и местечек воспользоваться новыми возможностями, предоставлявшимися в столице. Уже в 1923 году еврейское население Москвы составляло 86000 человек т. е. за два года оно увеличилось практически в три раза. На территории Московской губернии, за пределами Москвы, проживало почти 2000 евреев . К 1926 году количество евреев еще более увеличилось составив 131244 человека в Москве и 11124 человека в губернии . Таким образом за три года оно возросло почти на 45000 человек или в 1,5 раза в Москве и на 9000 человек или в 5,5 раза в губернии. Несмотря на некоторое сокращение роста, в середине двадцатых годов, он оставался самым высоким среди еврейского населения СССР. Значительную часть мигрантов составляли молодые люди, средний возраст которых колебался между двадцатью и тридцатью годами. В 1926 году 16,7% еврейского населения Москвы составляли люди от двадцати пяти до двадцати девяти лет, а 13,8% люди от двадцати до двадцати четырех лет, что превышало показатели по данным возрастным группам среди евреев Украины (10,4% и 11,1% соответственно) и Белоруссии (8,9% и 10,0%). В то же время в Москве дети от нуля до двадцати лет составляли только 27,9% еврейского населения, тогда как на Украине эта цифра равнялась 40,9%, а в Белоруссии 44,6%. Среди общего населения Москвы группа людей от 25 до 29 лет составляла 13.4% . Московские евреи отличались высоким уровнем грамотности. В 1926 году среди возрастной группы от 10 до 14 лет число грамотных составляло 97,7%, среди лиц от 15 до 19 лет - 98,8%, от 20 до 24 лет - 99,2%, от 25 до 29 лет - 98,8%, от 30 до 34 лет - 98,7%, от 35 до 39 лет - 98,1%, от 40 до 44 лет - 97,7%, от 45 до 49 лет - 96,4 %, от 50 до 54 лет - 95,7%, от 54 до 59 лет - 93,5%, от 60 до 64 лет - 90,6%, от 65 до 69 лет - 86,4%, всего среди еврейского населения Москвы - 86,6% . Эти цифры значительно превышали, как аналогичные данные по общему населению Москвы (75% грамотных), так и по еврейскому населению Украины (70%) и Белоруссии (68,8%) . Следует отметить, что большинство евреев Москвы были грамотны именно на русском языке. Из 131 244 евреев Москвы только 44 965 или 34,2% назвали своим родным языком идиш, число же грамотных на нем было еще меньше: из 113703 человек грамотных только 26 925 или 23,6% были грамотными на идиш (на Украине - 60,7%, в Белоруссии - 81,4%).

Социально-экономическое расслоение и расселение евреев в Москве в двадцатые годы.

       Можно отметить, что в Москву ехали наиболее работоспособные и грамотные представители еврейского населения бывшей Черты оседлости, которые могли на что-то надеяться в столице. Сравнительно высокий образовательный уровень позволил многим из них занять высокое положение в социальной структуре города. В 1926 году из 70 548 самодеятельных (имеющих самостоятельный источник дохода) евреев 50,2% составляли служащие, 9,2% - кустари, 8,3% - рабочие, 4,9% - торговцы, 2,2% - лица свободных профессий, 14,5% - безработные, 10,7% - прочие, куда включены 9,6% которые составляли лица без определенных занятий. Многие мигранты ехали в Москву в одиночку или имея супругу/супруга, но не имея детей. Средний семейный коэффициент московских евреев составлял 1,86, что было гораздо ниже чем у евреев в бывшей Черте оседлости . Все это: сравнительно молодой возраст, отсутствие семьи, высокий уровень образования и социальный статус большинства мигрантов, а также общая ситуация в стране (борьба с религией и пр.) способствовало тому, что преемственность религиозной традиции оказалась нарушенной. Этому способствовал и отход от религии на территории Черты оседлости, происходивший в двадцатых годах. Молодые люди, даже успевшие получить традиционное образование, стремились реализовать себя, уйдя из привычного им мира еврейского местечка. Они видели возможность разрыва с нищетой и убожеством в переезде в большие города, в поступлении в высшие учебные заведения, в работе на пользу советской власти, искренними сторонниками которой многие из них являлись. Именно молодые люди, оказываясь в столице, раньше всех окончательно порывали с традицией и не принимали никакого участия в еврейской общинной жизни. Даже те евреи, кто не ставил перед собой задачу немедленного отказа от религии, попадая в Москву или другой крупный город, быстро отходили от нее, не имея возможности, а часто и желания продолжать вести традиционный образ жизни. В особенности это касалось людей, работающих на государственных предприятиях, график работы которых, как правило, не позволял соблюдать шаббат и праздники. Кроме того, в 1926 году в Москве около 49% всех служащих - евреев составляли служащие в учреждениях, причем 5,6% или 1982 человека были причисляемы там к руководящему персоналу, 8,3% являлись культурно - просветительскими работниками и 2,4% из всех служащих - евреев были руководящими работниками в промышленности. Следует заметить, что даже в двадцатых годах, когда власть занимала по отношению к иудаизму достаточно либеральную позицию, занимать высокий в пост в государственном аппарате и одновременно вести традиционный образ жизни было практически невозможно.           
         Второй причиной отхода евреев от традиции была дисперсность расселения их в городе. Общее количество жителей в Москве резко упало во время Гражданской войны. Однако уже к 1923 году оно увеличилось в полтора раза, достигнув 1 542 000 человек (в 1920 - 1027000 человек). Это вызвало жилищный кризис, еще более усугубившийся по мере дальнейшего увеличения численности жителей в городе. Евреи, прибывавшие в Москву, вынуждены были расселяться по всему городу, хотя в целом старались отдавать предпочтение тем местам, где традиционно существовало еврейское население. В центре города это были районы улиц Тверской, Мясницкой, Сретенки, Солянки, Арбата, Большой и Малой Бронной. Но, часто, здесь удавалось поселиться только тем, кто имел родственников или земляков, живших здесь ранее. Тем же, у кого не было возможности воспользоваться помощью родственников, приходилось снимать жилую площадь, жить в общежитиях, рассчитывать на получение жилья от предприятий и учреждений. При этом даже тот кто, приезжал к землякам и оказывался в среде знакомой ему еще по прежнему месту жительства на территории бывшей Черты оседлости, далеко не всегда вел традиционный образ жизни, тем более это касалось тех, кто пребывал в совершенно новой для себя обстановке, часто в нееврейском окружении и/или окружении оторвавшихся от традиции и акультурированных евреев.        
        Из всех социальных групп наиболее склонными к сохранению традиционного образа жизни были кустари и торговцы. В отличии от других групп еврейского населения основным мотивом их переезда было не желание уйти от убогого местечкового мира в мир большого города, порвать с привычным бытом и пр., а причины сугубо экономического характера. Еще задолго до революции сокровенным желанием многих еврейских ремесленников и торговцев было выйти на новые рынки за пределами Черты оседлости, где не существовало такой конкуренции, как в местах их проживания. В начале двадцатых годов к этому желанию добавились тяготы поразившие еврейские города и местечки во время первой мировой и гражданской войны: сокращение количества жителей вследствие мобилизации, военных действий, погромов, разрушение экономической жизни и последовавшее за этим разорение многих еврейских семейств.

       Следует заметить, что кустари и торговцы составляли до революции очень значительную прослойку населения на территории бывшей Черты оседлости. Даже в двадцатые годы кустари составляли 20% самодеятельных евреев на Украине и 22,3% в Белоруссии, а торговцы 13,2% на Украине и 10,2% в Белоруссии. Представители этих социальных слоев, как правило, переезжали в Москву целыми семьями и селились там где уже проживало какое то количество евреев, отдавая предпочтение местам, где проживали их родственники или земляки. Многие из них, отдавали предпочтение окраинам и пригородам столицы, в частности потому, что там существовали условия для их деятельности, устроиться там было легче, а жить дешевле, чем в Москве. Традиционно сложилось так, что евреи отдавали предпочтение северным окраинам города. Тенденция развития города в 19 - начале 20 веков предполагала движение именно в северном направлении. Ранее тихие пригороды типа Марьиной Рощи, сел Алексеевского, Ростокина, Останкина, Петровско-Разумовского превратились в окраины Москвы, населенные в основном ремесленниками, людьми, занимавшимися извозом и другими представителями небогатых слоев населения. В селах жило много крестьян, однако, в большинстве своем, они отошли от сельского хозяйства и переориентировались на занятия связанные с удовлетворением запросов городской экономики. Эти места очень долго сохраняли характер своей застройки, состоявшей из частных одноэтажных деревянных домов. Кроме северного, существовало и другое направление, где располагались ремесленные слободы, населенные большим количеством евреев, т.е. северо-западное направление. Здесь располагались районы Сокольников, Богородского и Черкизово довольно быстро ставшие еврейскими центрами. Эти места, как и северные окраины, были районами традиционного ремесленного расселения, там жило много евреев и кроме того оттуда было сравнительно недалеко от центра города.         
       В двадцатые годы, наряду с ростом еврейского населения в традиционных районах его проживания, такими как Марьина Роща, Черкизово, Всехсвятское, появляются и новые места, количество евреев в которых скоро становится значительным. На окраинах это прежде всего Останкино, Ростокино, Петровско-Разумовское и др. В пригородах же это в основном дачные поселки. Их масштабное строительство началось в конце 19 - начале 20 веков. Как правило, они располагались в непосредственной близости от железных дорог, что было важным условием для удачной продажи участков. Владельцы крупных имений выделяли часть из них, удобно расположенную и незаселенную, делили ее на крупные участки и сдавали в аренду на длительные сроки или продавали в собственность. Арендаторы или новые владельцы участков строили на них дома, часто, значительных размеров и рассчитанные на зимнее проживание. Поселки быстро обрастали инфраструктурой, в них появлялись гимназии, библиотеки, почтово-телеграфные отделения, аптеки, парикмахерские, магазины, театры и т.д. Многие поселки быстро разрастались. Так дачный поселок Лосиноостровский, основанный в 1898 году в районе платформы "10 верста" только что построенной Ярославской железной дороги уже к 1911 году насчитывал 433 дачевладений с 736 жилых строений и 6 033 жителей . После революции население поселков еще более увеличивается. В 1926 году население того же Лосиноостровского достигает уже 15 600 человек, Малаховки, основанной в девяностые годы на территории имения Соколово-Малахово, 4 600 человек. Население Перловки, строительство которой началось в 1909 году, когда чайный торговец Перлов передал эту землю Удельному ведомству, ранее уже организовавшему продажу участков в соседнем Лосиноостровском (точнее, сдачу в аренду на 36 лет), в 1926 году составляет уже 3 500 человек . Некоторые из дачных поселков, население которых достигло наиболее значительных размеров, такие например, как Лосиноостровский, в начале двадцатых годов получили статус города.          
      Еврейское население появляется в поселках практически сразу после их основания и значительно увеличивается во время первой мировой войны и в двадцатые годы. Евреев привлекает здесь близость и удобство сообщения с Москвой, кроме того найти здесь свободное жилье было легче, чем в городе.                
      Собственно дачевладельцев - евреев в этот период было немного. В основном еврейские поселенцы арендовали комнаты и отдельные жилые помещения на участках. Как уже говорилось, большинство домов были приспособлены для зимнего проживания, в результате чего многие владельцы и арендаторы жили там круглый год. После революции, когда многие дачевладельцы погибли, лишились своего имущества или оставили Россию, остававшиеся на их бывших дачах арендаторы стали почти полноправными владельцами. Кроме того на многие дачи, особенно на те о которых было известно, что их владельцы или пользователи имеют квартиру в Москве или на которых имелись излишки жилой площади, поссоветы часто подселяли дополнительных жильцов, а иногда и целые организации, например, как случилось в Малаховке, еврейский детский дом.      
        Еврейское население дачных поселков быстро растет. В 1926 году в г. Лосиноостровский оно составляет 1 680 человек (наибольшее количество евреев в населенном пункте Московской губернии), в п. Малаховке - 805 человек, в г. Кусково - 680 (общее население - 5 970), в п. Перловка - 480, в п. Вешняки - 350 (общее население - 3400). Социальный состав еврейского населения дачных поселков был в целом схож с тем, который имелся на окраинах Москвы в ремесленных слободах. Как там кустари и торговцы были здесь очень заметной группой, хотя в поселках присутствовало некоторое количество представителей других групп, например служащих.         
     Кроме дачных поселков в московских пригородах еврейское население имелось еще в некоторых населенных пунктах. Наиболее заметные в численном отношении группы образовались в городах Перово - 460 человек и Кунцево - 440 человек. Г. Перово, совместно с близлежащими п. Новогиреево (180 человек) и г. Кусково образовывал район с довольно значительным еврейским населением. Этот район вместе с п.п. Малаховка, Михельсон, Вешняки, Томилино, Красково, Быково, Удельная, Кратово, Салтыковка, Новосокольники и др. образовывали восточное направление еврейского расселения в пригородах Москвы. Восточное направление, как и более крупное в численном отношении северное направление, куда входили северные окраины Москвы, г. Лосиноостровский, г. Мытищи, п. Перловка, п. Тайнинка, п. Мамонтовка, а также п. Клязьма и г. Пушкино, где крупное еврейское население появляется позднее, является местом, где проживали наиболее традиционные группы еврейского населения, лучше других сохранившие особенности быта, вынесенного еще из прежних мест своего проживания на территории бывшей Черты оседлости. Кроме двух перечисленных направлений еврейского расселения в пригородах Москвы имелись и другие, уступавшие им в численности евреев, но где также имелись пункты, где велась достаточно активная еврейская общинная жизнь. Это прежде всего уже упоминавшееся северо-восточное направление, практически не выходившее за границы Москвы и охватывавшее такие ее районы как Черкизово, Богородское и Сокольники. Кроме того существовало северо-западное направление куда входили московские районы Коптево и Всехсвятское, а также г. Тушино, пп. Покровское-Глебово, Покровское-Стрешнево, Химки, Ховрино, Никольский и др. Из этих населенных пунктов в двадцатые годы сколько-нибудь заметная еврейская активность отмечается лишь в Всехсвятском, Коптево, Покровское-Глебово и Химках. Это объясняется небольшим количеством проживавшего здесь еврейского населения. В дальнейшем оно увеличивается, однако несмотря на это северо-западное направление продолжает играть второстепенную роль, уступая северному и восточному направлениям в количестве населения и общем масштабе еврейской деятельности. То же можно сказать о западном направлении, куда можно отнести г. Кунцево, п. Немчиновка, сёла Фили, Ново-Ивановское, Давыдково и др.          
      Естественно, далеко не все еврейское население окраин и пригородов Москвы было настроено на сохранение традиции, однако в целом доля таких людей в этих местах была выше чем в Москве. Об можно судить хотя бы по данным о родном языке евреев там живших. В 1926 году признали своим родным языком идиш 56% евреев - жителей г. Лосиноостровский, 40% евреев в Малаховке, 73,8% в г. Кусково, 62,9% в Перловке, 63,9% в г. Перово, 46% в г. Кунцево, 55% в Вешняках.

Хоральная синагога и еврейская община Москвы в двадцатые годы.

       После роспуска правления демократической еврейской общины в 1919 году и ликвидации этой общины как таковой, центральное место в еврейской жизни Москвы заняли "двадцатки" синагог, прежде всего "двадцатка" хоральной синагоги. Этот орган выбирал правление и ревизионную комиссию, которые осуществляли непосредственное управление делами синагогальной общины. Большинство членов "двадцатки" хоральной синагоги и избираемых ее органов были из так называемой старой "аристократии", основу которой составляли люди, принимавшие активное участие в управлении синагогой еще до революции, а также деятели правления демократической общины, избранного в 1917 году. Среди них можно было встретить людей сугубо светских, многие из которых придерживались сионистских или автономистских взглядов и лишь в силу обстоятельств, вынуждены были тесно сотрудничать с религиозными деятелями. Деятельность "двадцатки", кроме хоральной синагоги, распространялась и на Кладбищенскую молельню на Дорогомиловском кладбище.           
        Как уже говорилось, до революции основу посетителей хоральной синагоги составляли лица с высшим образованием, купцы, другие представители состоятельной части еврейского населения. Подавляющее большинство из них, как и вообще из всего еврейского населения Москвы были миснагедами. Однако с началом первой мировой войны в город прибывает большое количество хасидов, изгнанных из прифронтовой полосы. Серьезное увеличение их количества среди посетителей синагоги привело к тому, что в 1918 году правление было вынуждено выделить отдельное помещение в соседнем доме по адресу Спасоглинищевский пер. д. 10 для молельни Любавичских хасидов . В дальнейшем их число, как и число хасидов других направлений среди посетителей Хоральной синагоги еще более возрастает. Тем не менее, активное воздействие на ее жизнь и на жизнь всей московской религиозной общины они смогут оказывать не ранее, чем с начала двадцатых годов. До тех пор же позиции старого состава правления и "двадцатки" были весьма тверды. Во главе его стояли такие люди, как М. Брауде, А. Фукс (староста хоральной синагоги), О. Уринсон, Ш. Вермель и др. Все они были просвещенными миснагедами, представителями дореволюционной синагогальной элиты. В своей деятельности они солидаризировались с духовным руководством общины, прежде всего с раввинатом, возглавляемым духовным раввином Шмуэлем Рабиновичем и общественным раввином Яковом Мазе. Члены правления видели себя не только в качестве религиозных организаторов, но и в качестве национальных лидеров, и рассматривали синагогу в качестве последнего оплота в борьбе с ассимиляцией. Для этой цели правление и руководство раввината развернули активную деятельность, направленную на то, что бы сделать синагогу более притягательной для евреев, превратить ее в своего рода культурный центр и тем самым привлечь молодежь и людей, начинающих отходить или уже отошедших от религии. В большом зале синагоги часто организовывались лекции и публичные дискуссии на религиозные и не религиозные темы, подобные же мероприятия правление помогало проводить в большом зале Политехнического музея. Большой общественный резонанс вызвала проходившая там публичная дискуссия между раввином Я. Мазе и министром культуры А. Луначарским. Кроме того, руководство синагоги устраивало платные концерты, на которые приглашало знаменитых канторов из других городов. Еще одной формой деятельности общины были ходатайства перед органами власти по тем или иным эпизодам религиозной жизни. Обычно это были вопросы, связанные с выпечкой мацы, продажей кошерного мяса, функционированием миквы и т.д. Однако уже скоро правлению пришлось отстаивать дело несомненно большей важности. Речь шла о самом существовании Хоральной синагоги. В 1921-1922 в адрес синагоги прозвучали обвинения в антисоветской деятельности. В качестве отклика на них прозвучали требования закрыть синагогу. Организация городских кинотеатров выступила за превращение ее в кинотеатр. Бауманский райсовет предложил передать данное строение ему для последующего использования его в собственных целях райсовета. Синагогу спасло то, что Моссовет не дал согласие на закрытие. Но уже в 1923 году над ней нависла новая угроза. На этот раз она исходила от евреев-коммунистов. Еврейский комиссариат издал распоряжение о реквизиции зданий синагог. Сразу вслед за этим началась компания по закрытию хоральной синагоги в Москве и крупных синагог в других городах, в частности в Одессе, в Киеве, в Витебске, в Смоленске, в Бобруйске и т. д.        
         В Москве в адрес властей начали поступать письма еврейских трудящихся с требованием закрыть синагогу. В частности, на имя председателя Бауманского райсовета Цихана поступило заявление от работников и работниц, живущих в Доме коммуны № 3, по улице Коммуны, еврейской национальности. В нем трудящиеся сообщали, что знают, что синагога является "гнездом черной биржи спекуляции и обмана", где под подкладкой религии обманываются рабочие и беднейшее население. В связи с этим авторы письма просили председателя Бауманского райсовета ходатайствовать перед Моссоветом о закрытии синагоги и передачи здания в руки рабочих под клуб, где они могли бы вести культурно-просветительскую агитацию. Также помещение могло быть использовано под детский сад или ясли для детей рабочих . Данное письмо было подписано 6 апреля 1923 года, а 9 мая того же года отдел управления недвижимым имуществом Моссовета поручил инструктору 4 отделения этого отдела Фортунатову произвести ревизию деятельности Московской хоральной синагоги. 15 мая Фортунатов произвел обследование синагоги в присутствии представителей верующих Михаила Брауде и Альберта Фукса.         
        Следует отметить, что согласно закону, и само здание культа и все вещи в нем находящиеся считались собственностью государства и могли быть переданы группе верующих только после ее официальной регистрации и заключения договора с местным советом. Имущество предоставлялось верующим безвозмездно и на бессрочное хранение, при этом они должны были нести ответственность за его сохранность. Именно обвинения в отсутствии или порче предметов культа, переданных верующим, часто становились поводом для лишения их права пользоваться данным молитвенным зданием, что означало фактическое его закрытие. Однако в случае с хоральной синагогой все имущество, переданное ее общине, согласно описи, оказалось в наличии. Финансовую ревизию комиссии произвести не удалось, в связи с тем, что правление синагоги не вело финансовую отчетность. Его члены объяснили это тем, что не знали о необходимости вести такую отчетность перед государством. Не смотря на это упущение в этот раз синагога закрыта не была. Не была она закрыта и после повторной проверки осенью того же 1923 года. В результате ее выяснилось, что в синагоге отсутствует посуда, отмеченная в описи, составленной при принятии помещения и имущества представителями двадцатки. Выяснилось, что посуда передана в столовую Еврейского кооператива, по адресу Лубянский пер. 16 . Само по себе, это обстоятельство вполне могло стать достаточным поводом для закрытия молитвенного здания. Тому, что это так и не произошло способствовали несколько причин. Особую роль при этом видимо сыграла активная деятельность руководства синагоги. Когда появилась реальная опасность прекращения ее существования, оно обратилось с письмом в Наркомат юстиции, в котором доказывало, что закрытие хоральной синагоги в Москве и синагог в десятках городов по всей стране нанесет серьезный ущерб чувствам религиозных евреев и помешает осуществлению их права на отправление религиозного культа, которое гарантировалось им в соответствии с Декретом об отделении церкви от государства и школы от церкви. В письме указывалось, что действия местных властей то здесь, то там, принимающих постановления, ограничивающие права верующих евреев совершенно незаконны и наводят на мысль о возвращении к антисемитской политике времен самодержавия. Авторы письма просили Наркомат юстиции сообщить Моссовету, что его возможные действия по закрытию хоральной синагоги вступят в противоречие с законом, а также направить в местные советы городов, где уже были закрыты синагоги, разъяснения в которых бы говорилось о незаконности их действий. Вскоре после отправления письма одному из его авторов раввину Мазе удалось добиться встречи с Феликсом Дзержинским . Может быть, одним из результатов именно этой беседы можно считать то, что хоральная синагога все-таки не была закрыта. Но что, на самом деле, явилось настоящей причиной этого остается не ясным.          
       Почти одновременно с этими событиями 27 апреля 1923 года была опубликована инструкция наркоматов юстиции и внутренних дел, датированная 15 апреля того же года, "О порядке регистрации религиозных обществ и выдачи разрешений на созыв съездов таковых" . Постановление позволяло учреждать религиозные объединения в форме "обществ", которые имели несколько больше прав, чем двадцатки. К постановлению прилагался типовой устав религиозного общества. Наличие устава отличало "общество" от "двадцатки", которая такого устава не имела и должна была лишь зарегистрироваться и заключить договор с местным советом. Для регистрации религиозного общества требовалось 50 человек, и оно могло управлять более чем одним молитвенным зданием.     
       8 февраля 1925 года состоялось собрание учредителей Московской Еврейской Религиозной Общины (МЕРО). На заседании присутствовало 64 человека. На нем был принят устав общества, составленный на основании типового устава, предложенного в Инструкции наркоматов юстиции и внутренних дел. Устав МЕРО определял задачу общины в объединении граждан иудейского вероисповедания, проживающих в районе г. Москвы. МЕРО намеривалось ведать их религиозными делами, а также делами московской Главной синагоги и Кладбищенской молельни на Еврейском Дорогомиловском кладбище. Для этих целей МЕРО могла устраивать молитвенные собрания в названных синагогах и на частных квартирах, назначать и содержать раввинов и их помощников, канторов и их помощников, хор певчих. Община нанимала шойхетов и менакеров для снабжения евреев кошерным мясом. МЕРО должна была содержать микву и заботиться о еврейских кладбищах и похоронах по еврейскому обряду. Кроме всего вышеперечисленного, МЕРО обладала правом открывать богословские курсы, "для научного исследования и толкования догмы еврейской религии", и библиотеки книг религиозно-нравственного и богословского характера, согласно действующим законам РСФСР и с разрешения Наркомпроса. МЕРО могла участвовать в съездах религиозных обществ, что обеспечивало координацию ее действий с общинами других городов. Членом общины мог стать любой человек старше 18 лет и принадлежащий к иудейскому культу. Зачисление в члены МЕРО производилось общим голосованием ее членов и простым большинством голосов. Выбытие из членов общины производилось либо по личному заявлению выбывающего либо 2/3 голосов членов МЕРО присутствующих на собрании. Бюджет общины формировался из добровольных пожертвований, выручки, полученной от организации духовных концертов, продажи мест в синагогах, платы, полученной за убой скота и птицы, произведения других религиозных обрядов. Вся власть в МЕРО принадлежала общему собранию членов общины, которое избирало из своей среды правление из 12 человек членов и 6 кандидатов сроком на 1 год и ревизионную комиссию из 3 членов и 2 кандидатов сроком также на 1 год. Общее собрание должно было собираться не реже, чем ежегодно для выборов нового состава правления и ревизионной комиссии, рассмотрения и утверждения расходной сметы, годового отчета о деятельности руководящих органов общины, обсуждения других важных вопросов. Кроме очередных могли также созываться чрезвычайные общие собрания по требованию правления, ревизионной комиссии или 1/5 членов общины. Общее собрание считалось законно проведенным, если на нем присутствовал кворум - не менее 1/10 членов МЕРО. В случае отсутствия такого числа участников созывалось другое собрание, которое считалось законным при любом количестве явившихся. Правление избирало из своей среды председателя, двух его заместителей, казначея и секретаря. Правление занималось всеми текущими делами МЕРО, назначало и оплачивало деятельность всех должностных лиц общины, в том числе раввинов, канторов и т.д. Распустить МЕРО согласно ее уставу мог только Московский губисполком или само общее собрание общины . Как и "двадцатки" МЕРО не имела прав юридического лица и не могла владеть собственностью, однако в остальном права МЕРО были шире, чем у "двадцаток". Это выражалось в ее общегородском характере, позволявшей общине решать вопросы, актуальные для всех евреев независимо от синагоги, которую они посещали. Впервые со времен демократической общины в городе появилась организация, официально ставящая целью объединение всего его еврейского населения. Как и у "двадцаток" полномочия МЕРО не выходили за пределы религиозной жизни, но то, что ее членом мог стать любой, даже не религиозный, еврей, при условии, что он признает себя, принадлежащим к иудейскому культу, само по себе делало круг людей - ее потенциальных членов гораздо шире, чем у "двадцаток", которые своей деятельностью могли охватывать лишь постоянных посетителей синагог. Общегородской характер МЕРО подчеркивался и тем, что в правление и ревизионную комиссию вошли представители не только хоральной и кладбищенской синагог, но и постоянные посетители других синагог города, входившие там в "двадцатки". Таким образом, эти люди оказались одновременно членами своих "двадцаток" и МЕРО. Аналогичная ситуация существовала и в других городах, где существовали религиозные общины, созданные согласно инструкции от 15 апреля 1923 года, например в Ленинграде.       
       После смерти раввинов Мазе в 1924 году и Рабиновича в 1925 году перед МЕРО встал вопрос о выборе нового главного раввина Москвы. В это время ситуация в общине была достаточно сложной. Громадный приток евреев из бывшей Черты оседлости, главным образом из Украины, значительная часть которых была религиозна, привел к изменению баланса сил в общине. Теперь хасиды, которые составляли большинство среди религиозных мигрантов приобрели численное преимущество даже среди посетителей хоральной синагоги, где таким преимуществом ранее всегда владели миснагеды. В этих условиях правление, где большинство составляли просвещенные деятели еще дореволюционной закалки, оказалось в меньшинстве среди членов общины. Конфликт между ним и более религиозными членами МЕРО особенно проявился во время выборов нового раввина. Возросшее влияние хасидов отражало то, что оба кандидата на этот пост были людьми близкими к Хабаду. Один из них - Аба Давид Гольдфайн, зять знаменитого хабадского раввина Иосифа Розина "Рогачевера", славился своими знаниями в Торе и считался в городе уже почти гаоном. С другой стороны было известно, что Гольдфайн плохо ориентируется в вопросах повседневной жизни, что было совершенно необходимо главному раввину такого центра, как Москва и в такое время когда гонения на религию нарастали с каждым днем. Кандидатуру р. Абы Давида поддерживали просвещенные деятели правления, что было расценено, как надежда на беспрепятственное руководство общиной, раввин которой не разбирается в практической деятельности. Другую кандидатуру поддерживало большинство рядовых членов общины, а также Любавичский Ребе Иосиф-Ицхак Шнеерсон . Это был р. Яаков Клемес, выходец из Литвы, во время первой мировой войны он оказался в Московской губернии и был здесь раввином Богородска. После революции Клемес переехал в Москву, где вошел в состав раввината . Во время НЭПа открыл в столице пивоваренный завод, но при этом не отошел от дел синагоги и общины . В середине двадцатых годов он стал членом "Мерказа" Совета раввинов СССР и одновременно членом правления МЕРО. Клемес был известен не только, как хороший знаток Торы, но и как человек практической хватки и большой энергии. Именно эти качества, которые давали надежду на его независимость от правления и на то, что он не пойдет на уступки по принципиальным для существования иудаизма в Москве вопросам, а также (а возможно и прежде всего) поддержка Любавичского Ребе, пользовавшегося огромным влиянием в городе, и позволили Клемесу одержать победу на выборах и стать главным раввином города. Аба Давид Гольдфайн был избран главой раввинского суда.

ХАБАД

       Любавичские хасиды появились в Москве еще 19 веке однако тогда они составляли лишь небольшую группу в еврейском населении, в большинстве миснагедском. Положение начинает изменяться с началом первой мировой войны, когда в Москву прибывает большое количество беженцев, среди которых было много любавичских хасидов. О растущем влиянии именно этого направления в хасидизме говорит тот факт, что в 1918 году была открыта собственная молельня в одном из помещений хоральной синагоги.

       Не одной другой хасидской группе это не удавалось. Тем не менее, можно сказать, что в этот период любавичскому ребе еще не принадлежит центральная роль в религиозной жизни евреев в Советской России. Пальма первенства по прежнему находится у представителей Чернобыльской, Бельзской или Брацлавской ветвей хасидизма. Изменению ситуации способствовали два события. 1. Смерть Любавичского ребе Дов-Бера Шнеерсона в 1920 году, после чего его место занимает его сын Иосиф-Ицхак. 2. После введения запрета на еврейское религиозное образование для детей и законодательного закрытия хедеров и ряда иешив циркуляром еврейского отдела Наркомпроса от 28 декабря 1920 года Россию покидают ряд видных раввинских авторитетов. В числе оставивших страну в 1921-22 годах были такие знаменитые деятели, как один из наиболее известных миснагедских раввинов Израиль-Меир ГаКоген (Хофец-Хаим), вместе со своей иешивой, также миснагед, глава Воложинской иешивы Моше Соловейчик , И. Мельцер, глава иешивы в Слуцке , лидеры Чернобыльской ветви хасидизма и др. К 1923 году из более-менее заметных хасидских раввинов в стране остается только один - Иосиф-Ицхак Шнеерсон.    
      Р. Иосиф-Ицхак был одним из наиболее способных людей, когда-либо стоявшим во главе Любавичского хасидизма. Это был превосходный организатор и безусловно харизматическая личность, что проявилось хотя бы в том насколько быстро ему удалось превратить Хабад в центральное и наиболее сильное еврейское религиозное движение в СССР.    
       В 1920 году Иосиф-Ицхак Шнеерсон занимает место своего умершего отца и становится лидером Хабада. В первое время он держался в тени более крупных религиозных деятелей, однако после отъезда большинства из них достаточно быстро выдвинулся на первые роли в еврейской религиозной жизни. Залогом сохранения иудаизма в СССР И.-И. Шнеерсон считал сплоченность всех сил, так или иначе связанных с еврейской религией и заинтересованных в ее существовании и развитии. С этой целью в 1922 году он выступил с идеей создания "Ваад Рабаней СССР", целью которого и было объединение усилий еврейских религиозных деятелей направленных на спасение иудаизма. Непосредственное руководство должен был осуществлять исполнительный орган Ваада- "Мерказ" (Центр). Для проведения первого съезда новой организации р. И.-И. Шнеерсон приезжает в Москву. Однако, при попытке заручиться поддержкой московского раввината его постигает неудача. Духовный раввин Ш Рабинович выступил против предложения Шнеерсона о создании единой централизованной раввинской организации. В качестве аргумента против создания Ваада Рабинович выдвинул то, что это может вызвать крайне негативную реакцию со стороны властей, что в свою очередь может привести к новым, более серьезным репрессиям против еврейских служителей культа и иудаизма вообще. Не исключено, что свою роль в отношении московского раввина к идее Ребе сыграли и старые противоречия между более просвещенными митнагдим, составлявшими большинство в столичном раввинате, и хасидами, а также неприятие самой мысли о централизованном управлении еврейской религиозной жизнью в стране, где еврейские общины всегда сами заботились о своих делах, обходясь без всякого руководства. Возможно, Рабинович опасался и того, что в результате создания новой организации под руководством Любавичского Ребе, центральная роль раввинов Москвы и Петрограда будет поставлена под угрозу. Несмотря на оппозицию со стороны московского и, поддержавшего его в этом вопросе, петроградского раввината, Шнеерсону удалось созвать раввинский съезд в Москве и учредить на нем "Ваад рабаней СССР" (Совет раввинов СССР) . Председателем "Ваада" был избран сам р. И.-И. Шнеерсон, а секретарем новозыбковский раввин Шломо-Йосеф Зевин . Кроме того на съезде был определен состав "Мерказа", который должен был постоянно находиться в Москве и решать вопросы, связанные с текущей деятельностью "Ваада". "Мерказ" должен был вести переписку с общинами на местах с целью сбора информации о состоянии еврейских религиозных учреждений. Для более полного сбора информации, а также для оказания помощи в повседневной жизни он рассылал своих представителей, которые часто основывали новые хедеры, открывали группы обучения иудаизму для взрослых и т.д.  
      Особое внимание "Мерказ" уделял поддержке еврейских образовательных учреждений, подвергавшимся преследованиям со стороны властей. Значительные суммы направлялись на поддержку хедеров и меламедов, были выделены постоянные субсидии иешивам . Доходы "Мерказа" формировались из поступлений от еврейских зарубежных благотворительных организаций, главным образом Джойнта, и, в меньшей степени, из пожертвований богатых евреев в самом СССР. Более важное значение для "Мерказа" эти пожертвования имели в начале его деятельности, когда контакты с Джойнтом еще не были налажены. Естественно, что большие надежды в этом плане возлагались на богатое московское еврейство. С этой целью московские синагоги посещали многие представители Хабада и "Мерказа". Среди них был и бывший учащийся отделения хабадской иешивы "Томхей Тмимим" в Херсоне Симха Городецкий, впоследствии ставший известным как организатор сети подпольных хедеров и иешив в Средней Азии и один их крупнейших деятелей Хабада в СССР. Еще одной стороной деятельности "Мерказа" была правовая поддержка еврейских общин. Были направлены ряд запросов в Центральную юридическую консультацию с целью получить документ о том, что советские законы разрешают преподавание Торы группам из небольшого количества детей. Нотариально заверенные копии справки, удостоверяющей это, были разосланы в десятки общин, которые могли ссылаться на нее в случае если местные власти собирались закрыть хедер или ограничить деятельность меламеда . Целью р. Шнеерсона было доказать, что соблюдение заповедей иудаизма не противоречит советским законам, для чего при "Мерказе" было создано Юридическое бюро. Это бюро договаривалось с адвокатами , соглашавшимися защищать в суде меламедов и других еврейских религиозных деятелей. При этом распространенным методом было обжалование решения местного суда в суде более высокой инстанции, вплоть до судов высшей инстанции в Москве, которые были более независимы от Евсекции ВКП(б). В Москве "Мерказ" просуществовал до 1924 года, когда он переехал в Ленинград вслед за Любавическим Ребе. Из его подразделений в Москве осталось только Юридическое бюро. Основным ареалом деятельности Хабада в двадцатые годы была территория Украины и Белоруссии, а также Средняя Азия и Кавказ, где религиозная жизнь подвергалась меньшим преследованиям. В Москве, где проживало большое число его сторонников, часть синагог переходят под их контроль. До 1927 года крупнейшая Любавичская синагога находилась в Спасоглинищевском переулке, после ее закрытия главным центром Хабада в городе становится только что построенная синагога в Марьиной Роще.

Синагоги и миньяны.

       К 1917 году в Московской губернии было 9 синагог. К середине двадцатых годов это число выросло до 18. Подавляющее большинство из них располагалось в черте города Москвы. Что касается синагог за его пределами, то из них можно выделить синагогу в Серпухове, существовавшую еще до революции и появившуюся в двадцатых годах синагогу в Лосиноостровском. Возможно также, что во время первой мировой войны существовала синагога в Подольске, но никаких точных данных о ней у меня нет.

       По всей видимости, больше синагог не до революции, не в двадцатых годах в губернии, за пределами г. Москвы, не было. В г. Москве имеющиеся синагоги можно разделить на несколько групп в зависимости от местоположения, принадлежности к тому или иному направлению в иудаизме, типу помещения в котором располагалась синагога и т.д.              
        Практически все синагоги, находившиеся в центре города организационно тяготели к Хоральной синагоге. Многие их посетители одновременно посещали и ее. Деятели центральных синагог принимали активное участие в деятельности МЕРО, так например староста Арбатской синагоги был одновременно заместителем правления МЕРО , раввин Клемес, даже будучи раввином в Хоральной синагоге регулярно посещал Арбатскую и т.д. Несмотря на то, что по своему уставу МЕРО должно было непосредственно заниматься делами только Хоральной и Кладбищенской синагог, фактически оно принимало активное участие и в жизни других синагог, особенно тех что находились в центре.               
       Среди синагог, находившихся в центре, кроме хоральной можно выделить также синагогу по адресу Б. Бронная д. 6, Арбатскую синагогу, Аракчеевскую и Межевую молельни, молельни по адресам Таганская ул. 26 и Воронцовский пер.5 на Таганке, Рождественский б-р 18, а также хасидские молельни в Спасоглинищевском пер. д. 10 и Спасскую молельню в Доброслободском пер. д. 5. Среди посетителей Арбатской синагоги и синагоги на Б. Бронной было большое количество состоятельных людей, в том числе живших в Москве еще до революции. Именно эти две синагоги были оплотом нехасидских сил в еврейской общине. Тем не менее в двадцатые годы хабадникам и здесь удалось завоевать определенные позиции, хотя большинство их посетителей, по видимому, по прежнему составляли миснагеды. С ростом влияния Хабада число его сторонников увеличилось и в других синагогах в центре города. По типу помещения синагоги в центре города можно подразделить на находившиеся в зданиях, специально построенных для этой цели и на располагавшихся в помещениях изначально не предназначенных для нужд религиозного культа. К первым относятся, прежде всего, хоральная синагога и синагога на Б. Бронной. Все остальные молельни находились в различных нежилых строениях которые часто занимали целиком. Именно признание дома или помещения нежилым было обязательным условием для разрешения функционирования в нем синагоги. Эти строения, как правило, считались собственностью государства и выделялись группам верующих в аренду на определенный срок, за плату, или взамен на обязательство отремонтировать помещение, привести в порядок двор и т.п.     
       Значительный рост еврейского населения на окраинах и в пригородах в двадцатые годы привел к увеличению там количества синагог. Здесь они также могли располагаться в нежилых государственных помещениях, но более часто встречались молельни, общины которых, арендовали под них жилое помещение или иное строение у частного владельца. К первому типу можно отнести синагогу на Красной Пресне по адресу Пименовская ул. д. 26. Эта синагога располагалась в нежилом здании, причем в одном дворе с ним располагались еще два жилых строения. В 1924 году здание было выделено группе верующих в аренду до 1930 года за плату в 200 рублей в год. Арендатор должен был также произвести капитальный ремонт помещения, отремонтировать сторожку и забор. Безусловно, что на сходных условиях существовали и другие синагоги в Москве. Примером второго типа является синагога в Черкизово. В 1924 года группа верующих евреев из этого предместья получило разрешение на проведение молитвенных собраний в период осенних праздников в доме по адресу ул. Некрасовская 11. Разрешение на более длительный срок получить не удалось из-за несоответствия помещения правилам пожарной безопасности. Аналогичное разрешение было получено и на осенние праздники следующего 1925 года. Но, как и в 1924 году в его продлении было отказано. Однако на сей раз верующим удалось получить Удостоверение, что помещение не жилое и может использоваться под молельню. Это дало повод их представителям обратиться в Отдел административного надзора Моссовета с просьбой разрешить использование данного здания под еврейскую молельню. В ответ на данное ходатайство АОМС попросил Управление пожарной охраны обследовать помещение по адресу Некрасовская ул. 11, одновременно с другим зданием, также претендующим на использование под синагогу, по адресу Рождественский б-р 18 , на предмет проведения в них молитвенных собраний. 4 ноября пожарный инспектор Кухальский осмотрел оба помещения. Согласно его описанию дом по Некрасовской ул. 11 представлял собой деревянное одноэтажное здание, отапливаемое утермарковской печью, неоштукатуренное, общей площадью 120 квадратных метров, имеющее два выхода - во двор и в коридор соседнего деревянного дома. Помещение было разделено на две части - мужскую и женскую, в нем были расставлены скамейки. Вместимость его, благодаря им, составляла 152 сидячих места. Дом принадлежал гр-ке Ивановой, у которой его и арендовали евреи. 13 ноября пожарно-техническая комиссия вынесла решение о том, что данное помещение под молельню использоваться не может ввиду несоответствия правилам противопожарной безопасности. Это не помешало евреям продолжать проводить там молитвенные собрания, что стало известно властям только в марте 1927 года . Безусловно это было возможно исключительно благодаря тому верующие собирались в частном доме, где многое зависит в конечном итоге от доброй воли его хозяина. Таким же образом, в частных домах, не всегда получая должное разрешение или получая его на короткий срок, действовали и многие другие синагоги, главным образом на окраинах и в пригородах Москвы.      
       На окраинах хасидизм имел еще большее влияние, чем в центре города и, как и везде в двадцатые годы, самым распространенным из его течений является Хабад. Можно предположить, что его сторонники были почти во всех синагогах в этих частях города. С самого начала контролировалась хабадниками синагога в Марьиной Роще. Это синагога была одной из первых, построенных в Москве и пригородах в советский период. Она была возведена группой евреев, жителей этого района, видимо, при материальной поддержке со стороны "Ваада". Синагога была полностью построена из дерева.            
       Гораздо большее распространение, чем синагоги, в Москве получили миньяны. Если для создания синагоги требовалось отдельное помещение и не меньше двадцати верующих ("двадцатка"), необходимые для регистрации, то для создания миньяна было достаточно лишь десяти верующих и свитка Торы. Как правило, миньян создавался представителями нескольких семей, проживавших по соседству. Располагался он в этом случае на квартире кого-нибудь из его организаторов, реже для этого снимали что-либо специально. Даже если все организаторы посещали синагогу это не мешало им посещать также и миньян. Некоторые миньяны собирались только по праздникам, другие еще и по субботам, особенно если ближайшая синагога была достаточно далеко. Существовали миньяны, собиравшиеся и в будни. Особняком стоят миньяны, которые устраивали родственники для поминовения усопших членов семьи. Обычно такие, миньяны не существовали больше одного года.

      Численность посещавших миньян колебалась от 10 человек до нескольких десятков и даже более. Несмотря на то, что для проведения таких собраний требовалось разрешение, оно часто не бралось. Это было связано с тем, что для полноценной регистрации общины требовалось соблюдение целого ряда формальностей и выделение людей, которые специально, на протяжении иногда длительного времени, должны были заниматься этим вопросом. К тому же получить разрешение на проведение постоянных молитвенных собраний было достаточно сложно, и во многие миньяны ограничивались получением разрешения на их проведение в период осенних или пасхальных праздников. Это было необходимо в связи с увеличением количества посещающих молитвенные собрания в это время, что могло привлечь к месту, где проходил миньян повышенное внимание и вызвать репрессии со стороны властей, в случае если разрешение на проведение таких собраний не было получено. К тому же, по сравнению с получением разрешения на постоянные собрания, приобрести санкцию на проведение таковых только во время праздников было достаточно легко. Для получения такого разрешения требовалось заявление от организаторов молитвенного собрания, письменное согласие хозяина помещения, где оно будет проходить и анкеты с личными данными об организаторах. Решение о допущении молитвенных собраний в Москве принимал АОМС, в губернии административные отделы исполнительных комитетов уездных советов. В большинстве случаев просьбы верующих властями удовлетворялись . Во многих местах, особенно в пригородах и на окраинах, там, где синагог не было вообще, или они находились на значительном удалении, роль своеобразного общинного центра играл миньян. Люди приходили туда не только молиться, но и общаться, решать различные личные дела, в миньянах учили Тору, часто там были свои резники, моэли, шадхены, даже раввины и канторы. Посещавшие миньян более богатые люди оказывали помощь более бедным, что поддерживалось нормами еврейской благотворительности, вынесенными из Черты оседлости. Можно сказать, что вокруг миньянов люди воссоздавали атмосферу той общины, которая существовала у них на прежнем месте жительства на Украине и в Белоруссии. Количество миньянов в Москве и губернии в двадцатые годы было достаточно большим. Только на период осенних праздников 1927 года в г. Москве получили разрешение на проведение молитвенных собраний около 60 групп верующих евреев. В губернии в этот же период зафиксированы миньяны в п.п. Покровское-Глебово, Ново-Ивановское, Кусково, Салтыковка . В Лосиноостровском, кроме синагоги, располагавшийся с 1925 по 1927 год на Коминтерновском участке, на даче № 94, принадлежащей Савину А.О., а после 1927 года на углу Осташковского шоссе и 3-го Ватутинского участка на даче № 60, принадлежащей Кирилловой , существовали, как минимум еще и 3 миньяна . Один из них был создан при деятельном участии самой синагоги. В письме в Административный отдел исполкома Московского уездного совета, председатель ее правления М. Шапиро в качестве причины для его сбора называет то, что синагога не может вместить всех желающих посетить ее во время осенних праздников, и поэтому правление считает необходимым снять еще одно помещение, а именно мезонин, в части города, лежащей справа от железной дороги, на углу Тургеневской и Октябрьской улиц, на даче № 53, принадлежащей Суслину. Любопытно, что здесь в качестве повода для создания миньяна выступает недостаточная вместимость уже имеющейся синагоги. В заявлении с просьбой разрешить проведение молитвенных собраний в период осенних праздников, организаторы другого миньяна также говорят о том, что уже имеющиеся в Лосиноостровском молельни не могут удовлетворить всех желающих. В связи с этим можно сделать предположение, что кроме уже упоминавшийся синагоги в этом городе существовали и другие, хотя каких-либо достоверных данных о них мне обнаружить не удалось. Из этих двух обращений можно сделать вывод, в частности, о достаточно большой религиозности еврейского населения Лосиноостровского в двадцатые годы. Если предположить, что синагога вмещала где-то 200-250 человек и еще 50 - 100 человек могли находиться во дворе, а каждый из 3 миньянов могли посетить в среднем те же 50-100 человек, то численность людей побывавших в один из дней осенних праздников во всех 4 разрешенных общественных молельнях можно оценить в 550. Возможно, что еще какое-то количество верующих оказывалось в незарегистрированных миньянах и если посчитать, что таких людей набиралось хотя бы еще 100-200 человек, то общее число евреев посетивших синагоги, зарегистрированные и незарегистрированные миньяны достигает таким образом 650 - 750. Если добавить сюда определенное количество женщин, которые не посещали молитвенные собрания, но соблюдали правила еврейской религии, то можно говорить о том, что более-менее религиозная часть еврейского населения составляла 850 - 1000 человек или около 60 % от всей численности евреев города.

       Кроме вышеперечисленных населенных пунктов миньяны были в Перловке, где он не был зарегистрирован , Новогиреево , Химках , Вешняках и Малаховке . Особый интерес представляет один из миньянов в Новогиреево. Основными его посетителями были проживавшие в этом месте бухарские евреи. Собирались они на Екатерининском проспекте, на даче №18, где находилась квартира одного из них - Н. Ш. Потелякова. Заявление с просьбой о разрешении на проведение осенних праздников подписали 13 членов группы, из которых 9 написали свою фамилию еврейскими буквами. По всей видимости, это единственный миньян бухарских евреев, который существовал в это время в Московской губернии.         
       Несколько слов стоит сказать и о наиболее известной еврейской общине в губернии, а именно о общине п. Малаховка. Этот поселок еще с начала двадцатых годов отличался своей особой еврейской атмосферой. Здесь функционировал постоянный миньян, располагавшийся по адресу Свердловская ул. дача №12 . Не ясно был ли он когда либо зарегистрирован, во всяком случае после 1926 молитвенный дом по этому адресу функционировал нелегально. В двадцатые годы в Малаховке существовало практически все, что нужно для полноценной еврейской жизни. Здесь был рынок, на котором можно было купить живую птицу, там же можно было найти резника . В поселке были частники официально изготовлявшие и продававшие мацу. Несколько магазинов и аптека в Малаховке принадлежали евреям , причем в некоторых из этих магазинов можно было купить и кошерные продукты. В двадцатые годы появляются первые еврейские захоронения на Малаховском кладбище, в дальнейшем еврейский участок разрастается и кладбище становится вторым по значению еврейским кладбищем в окрестностях Москвы.
       Малаховка была одним из крупнейших центров хасидизма в Московской губернии. В поселке было много любавичских и брацлавских хасидов, которые устраивали здесь своего рода "вечеринки", на которые стекались хасиды со всей Москвы . Не случайно, что именно в Малаховке остановился р. Иосиф-Ицхак Шнеерсон после своего освобождения из под ареста в 1927 году . Также в Малаховке жил и другой известный религиозный деятель - раввин Москвы Яаков Клемес, который переехал сюда в 1929 году после того, как ему, лицу духовного звания, лишенному в связи с этим избирательных прав, было запрещено проживать в г. Москве.

Религиозное образование.

      Запрет на преподавание иудаизма несовершеннолетним нанес огромный ущерб всей системе еврейского религиозного образования, которая существовала в Москве. Талмуд-Тора, в начале двадцатых годов функционировавшая в Любавической синагоге в Спасоглинищевском переулке продолжала работать до 1923 года. 

Во время проверки синагоги, производимой 19 июня 1923 года, инструктор 4-го отделения Отдела управления недвижимым имуществом исполкома Моссовета Фортунатов (тот самый кто проводил незадолго перед этим ревизию хоральной синагоги) обнаружил главу Талмуд-Торы Лейба Чернина за работой, а именно за преподаванием иудаизма детям. По факту запрещенного преподавания было возбуждено уголовное дело против Л. Чернина, старосты синагоги Ш. Г. Беленького, члена правления резника И. Б. Ареста, казначея С. Рабкина и председательствующего на последнем перед этим общем собрании общины, члена правления И. М. Авербуха. Одновременно с этим был поставлен вопрос о закрытии и самой Любавичской молельни. Однако несмотря на достаточно угрожающее положение синагога в этот раз закрыта не была, а все обвиняемые, по-видимому, отделались предупреждениями. Талмуд-Тора же, судя по всему, прекратила свое существование. Несколько лучше была судьба преподавания Торы детям в хоральной синагоге. Здесь этим руководил р. Сорочкин. Он осуществлял преподавание небольшим группам несовершеннолетних, с которыми изучал Гемару и Тосафот по несколько часов каждый день. Кроме того, несмотря на запреты, в Москве действовало еще несколько меламедов. По видимому, они предпочитали заниматься с одним или несколькими детьми. Занятия могли проходить на дому у меламеда, но гораздо чаще он сам посещал своих учеников. Вознаграждение они получали от родителей учащихся, некоторые из них поддерживались Ваадом. Известно, что меламеды были и в окрестностях Москвы, в таких местах как Малаховка, Кусково, Салтыковка и др.           
       Особое место в еврейском религиозном образовании занимала организация "Тиферет Бахурим", основанная во время праздника суккот 1922 года в Любавичской синагоге в Спасоглинищевском переулке молодым выпускником иешивы "Томхей Тмимим" р. Яаковом Ланда. Задачу новой организации он видел в привлечении молодых еврейских интеллигентов к иудаизму. "Тиферет Бахурим" должна была стать для них и клубом и иешивой одновременно. Ланда считал, что члены организации должны "учить Тору вместе, молиться вместе, праздновать вместе праздники и проводить вместе свободное время". Девизом "Тиферет Бахурим" было: "Быть настоящими евреями дома и на улице" в противовес известному лозунгу маскилов: "Быть евреем дома и человеком на улице".       
      Первоначально в организации было 16 человек, среди них были, как люди с высшим образованием, так и студенты. Ведущую роль в "Тиферет Бахурим", кроме самого Ланда играли два выпускника Московского университета Меир Рогинский и Моше Береславский, а также Барух Шиланский, получивший высшее образование в другом российском вузе. Младшему члену группы было чуть менее 18, а старшему более 30 . С самого начала руководители "Тиферет Бахурим" ставили своей задачей привлечь в нее как можно больше молодежи. С этой целью в Любавичской синагоге, где базировалась группа, устраивались вечера на которых устанавливались контакты с молодыми людьми, многие из которых позже становились членами новой организации. Члены "Тиферет Бахурим" посещали и другие синагоги, где беседовали с молодежью и уговаривали их принять участие в работе группы . Организация не ограничивала свою деятельность контактами с людьми старше 18 лет, проводились попытки привлечь к сотрудничеству с ней и более молодых ребят, возраст которых составлял 15-17 лет, хотя какое-либо преподавание религиозных предметов среди них было запрещено действующим законодательством. Именно поэтому, такие люди не становились полноправными членами "Тиферет Бахурим" и лишь изредка принимали участие в занятиях, чтобы не подвергать опасности само существование организации. Естественно, что особое внимание уделялась студентам и людям отошедшим от религии, работа с которыми признавалось главной задачей "Тиферет Бахурим" с самого начала его существования. Численный состав организации быстро увеличивался и вскоре ее отделения появляются в разных городах страны. И в Москве и в других местах организационную и финансовую поддержку ей оказывал Хабад. С 1923 года существовал московский совет "Тиферет Бахурим", в середине двадцатых годов прошел всесоюзный съезд организации, на котором был избран Совет "Тиферет Бахурим" СССР. Председателем нового органа стал р. Яаков Ланда, а секретарем Гершон Михлин, брат Эмануила Михлина, зятя будущего раввина Москвы р. Шломо Шлифера.

      Наиболее активный период деятельности "Тиферет Бахурим" в Москве закончился в 1927 году, когда была закрыта Любавичская синагога в Спасоглинищевском переулке. По совпадению, практически одновременно с этим событием произошло другое - глава Хабада р. Иосиф-Ицхак Шнеерсон покинул СССР и переехал в Латвию, а вскоре после него туда же переезжает и лидер "Тиферет Бахурим" р. Яаков Ланда. Ее члены, оставшиеся в Москве, какое-то время продолжали собираться на частных квартирах, однако после серии арестов хабадских раввинов, последовавшей в начале тридцатых годов руководители "Тиферет Бахурим" постановили распустить организацию.              
       Деятельность "Тиферет Бахурим" была достаточно разноплановой. Как уже говорилось, своей основной задачей ее основатели видели в совместном изучении Торы. То как непосредственно решалась эта задача можно рассмотреть на примере группы, которая собиралась в любавичской синагоге в Спасоглинищевском переулке. Здесь члены организации устраивали почти ежедневные встречи на которых читали различные книги религиозного содержания, главным образом "Шулхан Арух" и "Эйн Яаков", философское произведение "Ховот ХаЛеввот", а также "Танию" р. Шнеура-Залмана из Ляд. Присутствующий при этом преподаватель комментировал прочитанное. Занятия проходили по вечерам и продолжались по два часа. После них учащиеся присоединялись к посетителям синагоги во время чтения молитвы "Маарив". Подобные встречи явились прообразом тех, которые устраивали еврейские интеллигенты в шестидесятые годы, и на которых происходило формирование идеологии "баалей тшува".
      Еще одной стороной деятельности "Тиферет Бахурим" была организация предприятий и артелей, работающие в которых евреи могли соблюдать шаббат и праздники. С этой целью в 1924 или в 1925 году она открыла завод по производству металлических изделий. Финансовую помощь организации при создании предприятия оказал Джойнт. По всей видимости, оно просуществовало до 1929 года.

Кошрут

       В двадцатые годы в Москве действовало большое количество профессиональных шойхетов, которые резали мясо в "Бейт Митбахим" - созданных специально для этого помещениях. Были также шойхеты, которые ходили по вызову в дома евреев накануне суббот и праздников. Недалеко от хоральной синагоги существовало помещение, арендуемое евреями для резки кур. Существовали магазины, в которых продавались кошерное мясо и птица. 

      Р. Иосиф Городецкий организовал предприятие, которое производило кошерную колбасу, он содержал магазин кошерных продуктов, среди прочих товаров, в котором было также пасхальное вино. Многие еврейские предприниматели брали подряды на выпечку мацы, которая затем продавалась в еврейских магазинах в разных частях города. На окраинах и в пригородах города многие евреи объединялись накануне песаха с этой же целью. Они арендовали избу с большой русской печью, куда в назначенные дни приходили женщины и осуществляли выпечку. Этот процесс производился под наблюдением какого-либо религиозного авторитета. Во многих местах существовали специальные машины для выпечки мацы. Это позволяло убыстрить и облегчить процесс ее приготовления. И во время праздников и в другие дни евреи могли воспользоваться услугами кошерных столовых, которых было достаточно много в Москве, одна из них - столовая еврейского кооператива в Лубянском переулке д. 16 тесным образом сотрудничала с хоральной синагогой. Кроме того, в городе проживало несколько семей, которые приготовляли кошерную пищу для одиноких людей и для приезжих, и устраивали импровизированные столовые на дому или развозили еду на дом к своим клиентам. В пригородах такие услуги оказывались дачникам, переезжавшим туда на лето. Наконец для обеспеченной публики в центре Москвы существовал кошерный ресторан "Лурье", который мог удовлетворять запросы самых взыскательных клиентов.             
        Миква. В двадцатые годы в городе существовала только одна миква. Она располагалась в историческом центре еврейства в Москве - в Зарядье, неподалеку от Аракчеевской молельни. В специальном здании здесь располагались 3 бассейна для ритуального омовения и все необходимые для этого службы . Однако, во второй половине двадцатых годов миква была закрыта. Ее вновь открыли в другом месте, однако власти закрыли ее и здесь. Наконец в самом конце двадцатых годов правление МЕРО приняло решение построить микву в подвале хоральной синагоги. После завершения строительства эта миква долгое время оставалась единственной в Москве, обслуживая нужды всего еврейского религиозного населения города.