Труд и равноправие: образ работницы в советской прессе 1920-х годов

http://anthropology.ru/ru/texts/osika/worker.html

 Осика Ю.

«Если освобождение женщины невозможно без коммунизма, то и коммунизм невозможен без свободной женщины», — под таким лозунгом выстраивается вся работа среди женской части пролетариата Советской республики, начиная с первых дней прихода большевиков к власти. Женщина должна быть «передовой, боевой единицей в борьбе против угнетателей всего мира». Но «женская трудовая часть наименее подвижна и слабо организована, необходимо поднять трудящихся женщин, дабы дать возможность примкнуть и ей к общепролетарскому коммунистическому движению. Для этого надо выработать особые методы работы среди женского пролетариата…» (Николаева К. О I Международном совещании коммунисток. Коммунистка. 1920. №3-4). Коммунистическая партия делает все что только может, чтобы «работница вышла из положения безгласной рабыни и стала жить, как подобает пролетарке. Без участия работниц и крестьянок невозможно завоевание диктатуры и победа коммунизма, но они наименее сознательный, наименее общественно организованный элемент трудящихся.

Трудящиеся женщины представляют совершенно особую категорию населения страны в силу своего специфического хозяйственного положения: многовековой уклад жизни поставил их в худшее, по сравнению с жизнью мужчины, положение, которое характеризуется «отсталостью», «приниженностью», «забитостью». Эта отсталость не является внутренне присущей женщине чертой, но сформирована определенными конкретно историческими обстоятельствами, задававшими место женского труда в экономике дореволюционной России. Согласно марксистской теории, общественные отношения напрямую зависят от характера материального производства, следовательно положение женщины в семье и в обществе зависит исключительно от экономического развития и хозяйственных форм переживаемой эпохи, связано с процессом и результатами ее трудовой деятельности. «Тяжелые и безобразные обломки прошлого» тяготеют над ней. Одним из самых худших проявлений мелкобуржуазных предрассудков является представление о том, что женщина должна служить не обществу, а частному домашнему хозяйству. «Задача сознательных работниц способствовать отделению кухни от семьи». Семейная и половая кабала мешает женщине «втягиваться во все стороны общественной жизни». Дело полного освобождения женщины напрямую связано с ее участием в производительном труде (тогда как работа по дому не является производительным трудом). Действительное равенство с мужчиной осуществиться тогда, когда будет общественное хозяйство и работница будет участвовать в общем производительном труде. «Вот почему трудовая повинность, приобщая поголовно всех женщин к общественному труду, будет для женщины большим шагом вперед по пути к ее освобождению и к ее равноправию» (Вестник агитации и пропаганды. 1920. №2).

Первые послереволюционные годы особо тяжело сказались на положении трудящихся женщин. Империалистическая, а затем гражданская война, голод, разруха, трудные условия труда и быта, безработица, детская смертность, проституция, распространение венерических болезней, туберкулеза, отсутствие налаженной социальной помощи «вдвойне отозвались на участи работницы». Потому звучит призыв к пролетариату «отдать все свои силы, свою революционную волю на защиту интересов работниц». Это должно стать первоочередной задачей «единства революционной воли». «Дело защиты интересов работницы как члена класса и трудовой единицы, как матери, носительницы будущего здорового поколения перестало быть побочной задачей пролетариата. Эта задача самой жизнью превращена в действенный пункт работ коммунистических партий всех стран» (Коллонтай А. Единым фронтом на защиту работниц. Правда, приложение к №54).

Настоятельная необходимость проведения особой работы среди женщин, судя по публикациям в «Коммунистке», «Рабочей газете» далеко не была очевидной для всех членов партии с первых же дней революции, тем более что жизнь ставила перед правительством намного более серьезные проблемы: гражданская война, голод, разруха. Очевидно, что широкая работа среди женщин, требовавшая материальных и человеческих ресурсов, встречала противодействие со стороны партийного руководства и, особенно, на местах (часто встречаются сообщения из губернских и уездных женотделов о недостатке кадров, о нищенской оплате труда работников и т.д.). Только XII Съезд принимает резолюцию, согласно которой работа среди женщин превращается в одну из очередных задач партии. В конце 1923 г. появляется статья Сталина, свидетельствующая о новом отношении партии к важности специальной работы по вовлечению женщин в государственное строительство. Стоя бок о бок с рабочими и крестьянами, работницы и крестьянки делают с ними общее дело, они избирают и могут быть избранными, участвуют в кооперации, воспитывают молодежь. Они могут укрепить и развить начинания советской власти, дать здоровую духом молодежь, но могут ослабить и подорвать общее дело. «Вот почему дело политического просвещения работниц и крестьянок является теперь, когда рабочие и крестьяне взялись за строительство новой жизни, — первостепенным делом, важнейшим делом действительной победы над буржуазией» (Сталин И. К 5-й годовщине Первого Съезда работниц и крестьянок. Коммунистка. 1923. №5).

«Политическое просвещение» работницы состоит, главным образом, в осознании исторической роли коммунистической партии, «повитухи пролетарской революции». Важна была ее роль в деле подготовки и руководства Октябрьской революцией. Еще важнее и серьезнее становится ее значение, когда требуется не только охранять и защищать завоеванное, но и «умело и организованно восстанавливать и строить хозяйство страны». «Знает и чувствует это работница. Недаром она, будучи в массе своей беспартийной, считает компартию своей партией. Во все трудные минуты она обращается к ней. Ей доверяет она самую ответственную работу в строительстве республики. Всегда и повсюду голосует работница за свою коммунистическую партию» (Нюрина Ф. Великая повитуха пролетарской революции. Работница. 1923. №11). Работницу призывают задуматься над тем, как важно пополнять ряды партии, как трудна и велика ее работа, которая требует поддержки широких масс. В письмах рабкорок можно встретить такие высказывания: «Мы ведь коммунистки, только в партии не состоим», «За нашу дорогую партию все силы отдать не жалко», «Из грубых некультурных грузчиц компартия воспитала сознательных граждан, которые помогают в советском строительстве и пробивают путь к светлому будущему». От вступления в партию удерживает недоверие к собственным силам, боязнь не справиться с трудными задачами. Но от этого необходимо излечиться, работница должна занять в рядах партии подобающее место.

Агитационно-просветительская работа среди женщин с самого начала была поставлена на «практической» основе — был выдвинут лозунг «агитации делом» как единственно эффективный способ привлечения трудящихся женщин на сторону большевиков. Это значит обсуждение при беседах и на собраниях затрагивающих и интересующих работницу вопросов: организация яслей, способы борьбы с безработицей, вопросы заработной платы, народного образования, борьбы с беспризорными, кооперации, народного питания, и не просто обсуждение, а принятие конкретных решений, мер — отчисление средств, участие в субботнике, подготовка помещения под ясли, детский уголок, клуб и т.д. Таким образом, поднимались вопросы, которые волновали женщину не только как трудящуюся, но и как мать, хозяйку. Кроме того, профсоюзы, привлекая женщину, должны включать ее в различные комиссии (тарифные, охраны труда, трудкомы, завкомы, в правление профсоюзов).Отвлеченные рассуждения не могли взволновать женщину. Привлечь работницу на собрание могли только насущные проблемы. Тогда стало возможным уже в 1923 г. заявить: «Растет сознание работниц, которые раньше не хотели и слушать о собраниях, о больных вопросах» (Работница. 1923. №9). Для пропагандистов-организаторов такое «дело» при агитации означало, прежде всего, преобразование быта на новых коммунистических началах. Но только в конце 1923 года появляется возможность с уверенностью заявить: «Вопросы быта, которые никогда, со времени Октябрьской революции, не переставали занимать внимание работников среди женщин, получили право гражданства на страницах партийной прессы и заняли значительную долю внимания парторганизаций» (С. Смидович. Задачи V совещания заведующих губотделами по работе среди работниц и крестьянок. Коммунистка, 1923, №12).

Во время войны работница — «важнейший фактор» в производстве. Но мирное строительство, восстановление промышленности и борьба с разрухой требовали повышения квалификации пролетарки, залогом чего должно служить сознательное отношение к труду. Все яснее и неоспоримее становится, что без тесного сотрудничества женщин пролетариату не осилить своей великой классовой задачи. Перед нами во весь рост встает новая женщина трудящегося класса, работница или крестьянка, вдумчивая, трудоспособная строительница советской республики, самоотверженный борец за коммунизм. Годы диктатуры рабочего класса выковали новую «женщину-человека». Работница является «авангардом женских трудящихся масс», она организующая сила, перестраивающая свою прошлую, «даром прожитую» жизнь.

Важным фактом, способствующим пониманию образа работницы, создаваемого на страницах прессы, является перечисление целей и задач конкретного журнала для женщин. Обратимся, для примера, к журналу «Работница». Когда был возобновлен выход журнала, в первом номере за 1923 г., редакция описывает, что должна найти работница на его страницах: освещение всех политических вопросов текущего момента, указания по организации яслей, почему ей необходимо участвовать в кооперации, почему нужно быть членом профсоюза, почему необходимо повышать квалификацию. Редакция призывает работниц становиться «рабкорками» и писать о происходящем на местах. «Читатель, подписчик и рабкор… Эти три ступени должны пройти все рабочие и работницы». Сознательные работницы должны через свои журналы исправлять недостатки и злоупотребления (кстати, такая тематика заметок характерна, в основном, для «Рабочей газеты»; в «Работнице» и «Работнице и крестьянке» заметки, указывающие на недостатки, крайне редки; в «Коммунистке» материалы относятся к организационным формам работы женотделов различного уровня, отдельных предприятий никогда не касаются).

Великая революция наметила основные пути для борьбы за действительное раскрепощение пролетарки. «И в этой борьбе, и в этом строительстве дорога каждая сточка, свидетельствующая о росте классовой сознательности пролетарки, об ее успехах на культурном фронте, в области овладения ею более сложными процессами труда, в области пополнения нашей промышленности женскою тудящеюся силой, дорога каждая весть об успехах в строительстве нового быта на общественных началах» (Работница. 1923. №1). Любопытно, что в той же «Работнице» в одном из номеров был опубликован ответ редакции на письмо, содержавшее просьбу помещать выкройки одежды и советы по домоводству. Ответ гласил, что целью журнала является пропаганда организации нового быта на коммунистических началах, освобождения и раскрепощения женщин от унизительного домашнего труда; соответственно, такие мелкобуржуазные пережитки, как стремление к домашнему уюту, не могут найти место на страницах данного издания. Однако уже в первом номере за 1924 г. редакция, принимая во внимание, что работница во многом живет «еще в старом» и вынуждена урывать часы для общественной работы, решила давать на страницах журнала «советы и указания, как справляться с этими домашними делами таким образом, чтоб найти больше досуга и времени для общественной жизни, для строительства великой новой жизни». Но этим «советам и указаниям», тем не менее, не было уделено много места (примерно полстраницы в номере).

Чрезвычайно важны для понимания логики отбора корреспонденции с мест ответы редакции, помещаемые в разделе «Почтовый ящик» журналов «Работница», «Работница и крестьянка», «Крестьянка», а также рекомендации «Как писать статьи», «Как писать стихи» и др. Редакции рекомендуют начинать с хорошо знакомого, с того, что авторы сами пережили и перенесли. Следует писать о работнице за станком, про женотдельщицу и делегатку, как они работают, про то, как меняется быт работниц при организации его на коммунистических началах — про то, что изо дня в день окружает каждого. При этом требуются яркие образы, а не простые отчеты, нужно указывать, что говорили работницы, как они отреагировали на то или иное событие, каковы были их переживания. Следует присылать также воспоминания старых работниц о их прежней жизни и работе. Если в коллективе имеются старые революционерки, то молодым читательницам будет интересно познакомиться с условиями борьбы работниц со своими угнетателями в прошлом. В ответе некой Варфоломеевой-Смирновой из г. Юрьевца («Работница и крестьянка», 1925, №18), редакция указывает: «Ваше стихотворение “Ткачиха” было бы интересно для нашего журнала в том случае, если бы в нем отразили хотя бы кусочки нового быта работницы. А у вас по концу — новый быт, а по началу скучная домашняя идиллия: дрова, печка, кстрюли… Нудно, скучно. Дайте что-нибудь яркое, современное в быте работницы». На просьбы дать «инструкции», как писать статьи, редакции советуют внимательнее знакомиться с передовицами в этих журналах, с заметками, напечатанными ранее, и с ответами редакции корреспондентам («из них научитесь, как и что надо писать в журнал»). Не подходят также стихи, в которых непонятно, кто героиня — работница или интеллигентка. Редакции важно получать с мест «картинки» того, что действительно происходит: как работают делегатки, есть ли связь с деревней, с пионерами, с детскими учреждениями.

Образ работницы задается перечислением основных общественных «дел», которыми она занята. По прошествии 5 — 6 лет со дня революции авторы материалов подмечают, какой же опыт приобрела работница. Она многое пережила, много видела, много узнала и многому научилась. Еще недавно бывшая отсталой во всех отношениях, она с каждым днем делает шаги вперед. Заметки рабкорок с различных предприятий страны, как правило, содержат констатацию достижений пролетарок именно в глагольной форме. Что же делают работницы? Они устраивают собрания, посещают лекции, ходят в клуб, ликвидируют неграмотность, занимаются в политкружке, в спортивной и драматической студиях, «начинают принимать активное участие в общественной жизни». Активистки даже в пожилом возрасте, обремененные семьей, не зная отдыха, помимо работы по производству, активно работают в различных комиссиях. Втянута работница и в союзную работу. Многие из них члены завкомов, иные — постоянные участники работ РКК, ячеек содействия и РКИ. Например, среди работниц Союза Нарпитания собрания проходят всегда оживленно, работницы интересуются не только вопросами своей внутренней жизни, а охватывают и политические, и советские, и профессиональные вопросы. Собрания не обходятся без читки и обсуждения брошюр. Огромной популярностью пользуются доклады, развенчивающие религию. В противовес церковному празднику, в рабочих клубах проводится своя, комсомольская пасха. Женщины, слушая докладчика, «придвигаются ближе, их глаза становятся круглыми от неожиданности, изумления, а может, и обиды, что вот, дескать, как, а мы-то верили». «Долой поповский дурман! Да здравствует наука и знание! — говорят делегатки».

На страницах газет и журналов редакции призывают написать, чем ознаменовали работница праздники дня Красной Армии, 8 марта, 1 мая, 7 ноября, «Международного дня кооперации», «Неделю юных пионеров», «Неделю охраны материнства и младенчества» и т.п. В ответ присылаются заметки об открытии новых яслей, женских консультаций, сборе средств, взятии шефства над детским домом, улучшении санитарных условий труда, отправке приветствий, делегаций, подарков на различные съезды и конференции. «Чутко откликаются работницы Бауманской чулочно-трикотажной фабрики на все проводимые комъячейкой и фабкомом кампании. Помощь красной армии и флоту, помощь международным борцам за социальную революцию, золотой выигрышный заем, подписка на газеты, — все это живо интересует и волнует работницу» (Рабочая газета. 1924. №45).

Важнейшей героиней всех печатных публикаций является делегатка. Делегатка, выдвигаемая трудовым коллективом, ликвидирует свою неграмотность, проходит школу коммунизма, рвется к знанию, расширяет умственный кругозор, посещает общепартийные собрания и школу политграмоты, читает своим сотрудникам газету или книжку. «“Словарь коммуниста”, брошюра по рабочему и женскому вопросам — ее нерасстанные спутники. А собеседования о преимуществах Советской власти, о социализме и будущем коммунизме — любимое времяпрепровождение в редкий час досуга» (Рабочая газета. 1924. №76). Делегатка не верит в бога, не только сама знает, но и другим умеет передать свои знания, правильно и толково объясняет непонятное, на собраниях и лекция внимательно, жадно, с интересом слушает, задает вопросы. «Любит Праткина рассказать, что знает про коммунистов, а больше всего про Ленина. И как не рассказать, когда сама все это знает, когда об этом на делегатских собраниях слышала» (Работница. 1923. №11). В рассказах о делегатках авторы не жалеют красок, щедро наделяют героиню всеми достоинствами сознательной гражданки. Главной чертой делегатки является стремление на собрания вопреки угрозам (и даже побоям) мужа или отца, пренебрежение домом и хозяйством ради общественной работы. «Вся уходит пытливая Никитина в обсуждение вопросов, о ребенке забудет…А дома какое бы ни было дело — ничто не задержит, «избегается, искалечится», как про нее говорят, чтобы с делами до собрания покончить, а уж если не управилась, так недомытое, недостиранное оставит, а в назначенный час соберется, как ни уговаривай» (Работница. 1923. №3). Отдыхом от домашних забот и работы на производстве для делегатки являются собрания и лекции. Она убеждается, что без общественной работы не проживет. «Сейчас я чувствую себя счастливой. Это счастье я получила только потому, что три года назад была избрана делегаткой, и мое делегатство вывело меня на дорогу самостоятельности, дорогу глубокой общественной работы» («Работница». 1924. №13-14).

В материалах, освещающих делегатские собрания (городские, губернские, уездные), неизменно отмечается, что делегатки сидят спокойно, внимательно слушают, порядок не нарушают, вовремя записываются к слову, спокойно и деловито слушают других и сами говорят, каждый вопрос разбирают долго и внимательно. Читать газеты времени не хватает, да и не всегда понятно, поскольку большинство (как пишут сами рабкорки) малограмотные. На собраниях же всегда бывают хорошие докладчики, которые ясно обрисовывают положение Советской России, к чему стремятся большевики и как хотят помочь рабочим и крестьянам и т.д. На собраниях многим впервые открывается, что «кто-нибудь интересуется и нашей жизнью». «Раньше в делегатки боялись идти, а теперь каждой хочется… Хоть теперь новые делегатки выбраны, а мы все равно на собрания ходить будем».

При посредстве делегаток работницы «завоевывают положение», «укрепляют свои права», «пополняют знания». Делегатки прикрепляются к секциям Горсовета, где «учатся работать и тем самым принимают горячее участие в советском строительстве». Делегатки являются практикантками при губоно, в правлении своего профсоюза, в РКК и культкомиссии, в потребительском обществе, в комиссии по охране труда. Именно делегатки, как правило, являютя корреспондентками местных и центральных газет. «В общем, идет большая и серьезная работа». «Побывавшая делегаткой работница с гордостью говорит: «Вот я тоже была делегаткой». В журнале «Работница» с 1924 г., №4 появляется раздел «Делегатка», постоянно присутствующий в последующие годы. Ее образ складывается из таких выражений: «ее теперь все знают», «она уже выдвинулась», «хочет перестроить всю домашнюю жизнь», «ни у одной делегатки уже не найдешь икон», «у делегатки дети — пионеры, комсомольцы».

На фоне приобщения работниц к общепролетарской борьбе растет тяга работниц к знанию. «Работницы понимают, что для работы во всем необходимо образование».

Мотивы, устремляющие работницу к свету знания, различны. Сразу после гражданской войны, когда насущной задачей было восстановление хозяйства, повышение профессиональной квалификации помогало в борьбе с безработицей, поскольку женщины на предприятиях выполняли в основном неквалифицированный труд и попадали под сокращение. «Сорганизованные» в результате проводимых на предприятиях бесед на тему «Надо учиться», работницы устраивают коллективную читку газет, записываются в кружок ликвидации неграмотности. Самим разобраться во всех статьях трудно, потому читает и объясняет наиболее сознательная и развитая. Проводят коллективную подписку на газеты и журналы. Достойно внимания, что непременной темой заметок рабкорок «Работницы и крестьянки» в 1926 г. становится указание, сколько экземпляров этого журнала выписывает данная фабрика или завод (500 — 900, в зависимости от величины предприятия); организация подписки входит как обязательный пункт для отчета о подготовке к важнейшим праздникам.

Чтобы стать всегда ценным, необходимым работником, которого не сократят, работница должна через профсоюзы, культкомиссии и политпросветы добиваться организации технических курсов, заниматься и оканчивать их, с целью получить специальное образование. Повышение квалификации тесно связано с ростом сознательности и общественной активности. Низкая категория, низкий заработок не стимулирует к повышению выработки. «А как по шестому разряду получит работница, так с ней и о политике, и о работе можно говорить» (На Костромской текстильной фабрике. Работница. 1924. №4). Квалифицированная работница дает более высокую выработку, поскольку знает о необходимости повышать производительность.

Трудности, с которыми сталкивается Советская власть, могут быть преодолены только при условии сознательного отношения всех трудящихся к социалистическому строительству. «Если что худо, значит потому, что мы еще не научились, не разбираемся. Надо и нам, работницам, научиться все понимать и суметь нужное слово сказать» (Московский комсомолец. 1925. №83).

Прежние «воспитатели» строили только кабаки для мужчин и церкви для женщин, чтобы молились и нужду свою терпели. А теперь совсем другое. Куда все идут после работы, когда наступает 7 часов вечера? Одни в читальню для взрослых, другие в театр, третьи в клуб, детишки спешат в читальню для детей. Создается своя здоровая пролетарская культура. За рабочим идет и работница от старого семейного уклада, от ухватов и корыта. «Все больше тянет ее общественная работа, новые смелые мысли, полная интереса неизведанная раньше жизнь».

Потребность работницы в хорошей музыке и пении, интересных лекциях, книжках, газетах и журнале «Работница» должна удовлетворяться посещением клуба. Совместное обсуждение услышанного или прочитанного позволяет научиться вслух высказывать свои мысли — «это очень важно для работницы». Клуб должен быть и школой, и местом отдых для каждой работницы. «Прежний короткий путь — от станка к кухне и кортыту — заменяется более длинным, но зато более интересным и живым — от станка в клуб, в делегатское собрание, в Совет, в фабком и т.д. и т.д.» (Рабочая газета. 1925. №218). В корреспонденции с мест рабкорки пишут, что в настоящее время все хотят быть работниками активными и полезными, а для этого учиться и учиться нужно, потому они посещают клубы при своих заводах. Учиться приходят с желанием, слушают сосредоточенно. «С трудом, но все стараются подыскать нужные слова и высказать свое мнение» (Работница. 1923. №12).

Многие, научившись грамоте, продолжают посещать школу, становятся делегатками, отправляются в партшколу. Статьи, повествующие о таком росте, полны пафоса: «Выпрямились плечи, поднялась голова, живо заблестели глаза, отражая усиленно работающую мысль. Она ожила» (Работница. 1926. №3). Конференции и делегатские собрания производят «большое впечатление» и на рядовых работниц, не только делегаток. Как следствие, даже самые религиозные и те стали вылечиваться от религиозного дурмана («если уж рвать со старым, так до конца»).

К началу 1926 г. главным лозунгом стало дальнейшее укрепление и усиление фабрично-заводской промышленности, страна вступила в «полосу великого социалистического строительства», взят курс на индустриализацию. Советская власть открыла перед работницами другие пути — к станку, к квалификации, тогда как раньше они составляли дешевую чернорабочую силу. Теперь в письмах рабкоркам следует освещать, как работницы поднимают производительность труда, повышают норму выработки, борются с прогулами, с расхлябанностью на фабриках. Как повышают квалификацию своего труда и тем самым предупреждают безработицу. Как ведут работу в фабзавкомах и их комиссиях, выдвигают наиболее деловых и толковых на ответственную профессиональную работу в уотделения, губотделы и ЦК союзов и как справляются с этой работой выдвиженцы. (Появляется новый термин «выдвиженка» для ответственной работницы). «Вот вопросы, которые живо интересуют каждую сознательную работницу» (Каптельцева Н. О чем и как писать в журнал «Работница». Работница. 1926. №3).

Работница — «привычная, извечная хозяйка». Потому дело организации быта на новых началах — это преимущественно ее дело. Она привыкла «из ничего» создавать свое домашнее хозяйство, налаживать свой семейный обиход. «Если дать толчок мысли, и если направить внимание в русло коллективной организации быта, то эти крепко укоренившиеся в женщинах свойства они смогут с пользой для народного хозяйства и для самих себя направить по пути преображения уклада жизни на основах коммунизма» (Коллонтай А. Производство и быт. Коммунистка.1921. №10-11).

Кооперация — «друг работницы и крестьянки», одно из средств раскрепощения работницы от тягот домашнего хозяйства. Повсеместная организация домов-коммун также способствует освобождению женщины. Характерны негодующие заметки по поводу строительства рабочих поселков с квартирами, рассчитанными на отдельную семью, а не на коммуну, а также воодушевленные отзывы проживающих в коммунальных квартирах (дежурство по кухне раз в несколько дней освобождает остальное время для похода в клуб и на собрание). Еще одним доводом в пользу коммунального хозяйства является дешевизна общих харчей.

«До тех пор, пока работница будет домашней хозяйкой, она не сможет воспользоваться теми правами, какие ей дала Октябрьская революция» (Работница. 1923. №5). «Работницы все больше чувствуют», какое большое значение в деле их освобождения, в деле улучшения их быта играют ясли, детские сады, дома ребенка, детские комнаты при клубах, позволяющие вечером после работы женщинам втягиваться в общественную и клубную работу, а также общественные столовые, прачечные, пекарни, потребительские кооперативы и т.д. Умственное развитие задерживается мелочными заботами, горшками, квашнями, погаными ведрами и прочей мерзостью. Отринув все это, женщины «быстро подвинулись бы вперед, почувствовали бы себя совершенно свободными и счастливыми».

Каждая работница должна смотреть на столовую «Нарпита» как на «свое кровное дело», делегатские собрания должны заботиться об организации и улучшении работы таких столовых. «Там, где при предприятии нет даже общей столовой, работницы должны стремиться наладить ее во что бы то ни стало» (Крупская Н. Работница и дело общественного питания. Работница. 1925. №3).

Относительно переустройства быта статьи и заметки охватывают следующие темы: работницы несут своих детей в фабричные ясли и сад, многие объявили войну своей кухне и горшкам и обедают в общественных столовых, вместо иконы в красном углу — портрет Ленина, вместо церкви работницы идут в клуб, младенцев своих несут не к попу на крестины, а в клуб на октябрины, вместо пересудов занимаются ликвидацией своей неграмотности. Мужьям больше не позволяют издеваться над собой, заявляют о побоях в Женотдел, борются с пьянством. Дети работниц — пионеры и комсомольцы. Комсомолка — молодая, свежая сила в семье; по-иному, по-новому строит она свой быт, борется в семье со старыми порядками, обычаями и предрассудками. Она склоняет на свою сторону отца и мать, а если бессильна в этом — бросает семью и уходит в коллектив молодежи. Комсомолки — ученицы фабзавуча.

Газеты и журналы того периода пестрят художественными зарисовками, сюжетом которых является нежелание передового сознательного мужчины, как правило состоящего в партии, мириться с отсталостью жены, прикованной к дому и не желающей слышать о собраниях и лекциях. Он уходит из дома. Тоскующая женщина начинает работать над собой, проявляет сознательность, ликвидирует свою неграмотность — и вот они встречаются на каком-либо собрании, где ушедший муж оценивает развитость и сознательность своей бывшей жены и возвращается к ней. Есть описание обратной ситуации, когда муж начинает интересоваться делами жены, больше не бьет ее, если она поздно с собрания воротится, и даже приходит послушать ее выступление.

Итак, «недавние рабыни учатся жить, строить новую жизнь и управлять ею». Уважение к науке прививается систематической публикацией научных объяснений происхождения пасхи из древних культов, происхождения жизни на земле, строения человеческого тела, функционирования кровеносной системы, зачатия и рождения ребенка. Кроме того, «работницы аккуратно посещают лекции». «Сдержанные, спокойные и сосредоточенные… все с глубоким вниманием слушали». «С каким глубоким, живым интересом работницы, хотя ощупью, но со здоровым и верным инстинктом разбирались в серьезных научных вопросах…На их лицах выражение мысли и сосредоточенности. У советских служащих не увидишь такого выражения вдумчивости».

К середине 20-х годов становится очевидной необходимость работы не только работы среди женщин в борьбе за их освобождение, но работа среди мужчин, уничтожающая их противодействие в деле привлечении девушек в школы фабзавуча, на ответственные посты, в фабзавкомы, в правления профсоюзов и т.д. Часто встречаются заметки, в которых типичен такой сюжет: мужчины были против того, чтобы «баб» выбирали в фабком, ставили на ту или иную работу, которая требует маломальской квалификации (или просто значительной физической силы, ловкости). Мужчины говорят «бабы не будут работать», «да разве же бабы справятся». Но женщины настаивают на своем, с работой справляются, к удивлению мужчин. Об успехе женщин свидетельствует, к примеру, следующее: «все кампании, проводимые партией и профсоюзом, фабком проводит и каждая кампания дает блестящие результаты». А порой женщины выступают зачинщицами какого-либо дела, оказываются лучше мужчин: «Опередили! Застрельщицы! Что мы, темнее вас, что ли?» И тут уж мужчины подтягиваются до уровня достижений женщин. В городе Мценск: «Работницы мало в чем отстают от своих товарищей-мужчин. Прежде всего являются дисциплинированными членами союза, хорошо относятся к своим трудобязанностям, являются аккуратными посетителями всех профсобраний, лекций, которых не мало, принимают горячее участие во всех проводимых кампаниях и, главное, в культурной работе» (Работница. 1923. №9). Главное для мужчин — привыкнуть смотреть на работницу и крестьянку как на товарища, соратника в труде. Для этого изживается оскорбительное именование «баба». «Не в моде в Серпухове стало бойкое «баба». Уже седой ткач начал учиться перекладывать на свои испитые, высохшие губы доселе непонятное ему слово… Женщина…» (Работница. 1924. №15).

Помимо строительства народного хозяйства, перед работницей стоит важная задача осуществления смычки города с деревней. После окончания гражданской войны партия выдвигает задачу приобщения крестьянки к мировому движению нового исторического класса — пролетариата. Следует вырвать крестьянку из пут ее индивидуального хозяйства, показать ей, что она является частью своего села, волости, уезда, государства, всего человечества.

Рабочий и работница могут принести немалую пользу деревне как люди города, как более осведомленные. Приезжая в отпуск в деревню, работницы своими советами, своим участие в крестьянской общественной жизни, могут привлечь крестьянку в сельские общественные организации, важнейшей из которых является сельское потребительское общество. Работница, уезжая в отпуск, помнит, что она должна по мере сил содействовать осуществлению «великой идеи — укреплению союза между рабочим классом и крестьянством».

На долю сознательной работницы «падает серьезная задача» подготовить почву для организации летних яслей в деревне, помочь связаться с местными Женотделами и охраной материнства и младенчества для получения персонала и инструкций для яслей.

Работница должна делиться с крестьянкой своим опытом и знаниями. Взять с собой в деревню несколько номеров журнала «Крестьянка», сагитировать на подписку на этот журнал, взять брошюры и руководства, содержащие полезные крестьянкам сведения (списки книжек приводятся на страницах журналов «Коммунистка», «Работница», «Работница и крестьянка», библиографические разделы есть и в «Правде», и в «Рабочей газете»).

Раньше город был чужой для деревни, потому что там заправляли капиталисты и купцы, жандармы и полиция. Но теперь не то, город стал свой, близкий и родной, в котором «рабочие делают общее нужное и городу и деревне дело». Крестьянки поняли, что «те задачи, которые стоят перед рабоче-крестьянской страной, есть их собственные задачи». Укрепление сельского хозяйства является кровным делом крестьянки как «работницы земледелия». Крестьянки понимают, что не могут жить без города, а город без деревни. И признают они это сознательно, как члены пролетарской семьи, заинтересованные в хозяйстве страны. «Труженики и труженицы городов и деревень идут к одной цели, говорят одним языком» (Работница. 1924. №1).

Совместное празднование дня 8 марта работниц и крестьянок демонстрирует их единение. Красные платочки, веселые песни, музыка создают трогательную атмосферу. «Простые слова, которыми одна из крестьянок выразила работнице благодарность за ее борьбу и освобождение темной крестьянки от векового гнета, глубоко впали в душу работниц. Никогда-никогда не помнили ни работница, ни крестьянка таких торжественных дней. Этот праздник превзошел все другие. Этот праздник воочию показал солидарность угнетенной капитализмом работницы и забитой нуждой и рабством крестьянки, которых одинаково освободила советская власть» (Работница. 1923. №2).

Какие же существуют стратегии высказываний относительно работницы?

Работницы — «самые обездоленные царизмом и капиталом», «самые отсталые слои трудящихся», «наименее подготовленная перед лицом созидательных задач революции», «исполняет подсобную роль в производстве», «неквалифицированная, неграмотная, изнемогающая под тяжелым ярмом дома». Но работницы — «трудовой авангард дела революции», «равноправные члены в общей пролетарской семье рабочих», «вторая, запасная армия рабочего класса», «выкованные из стали, с твердой волей и решимостью», «трудовая единица», «твердо шагает она по пути борьбы и творчества». «Разгибается спина, не жмурятся глаза, а смотрят твердо и ясно вперед». При этом, делегатки – «авангард рабочих», «одна из наиболее чутких частей трудящихся», «крепкий и прочный ремень, соединяющий беспартийную массу с коммунистической партией». «Внезапно пробудились и, как Илья Муромец всего за несколько лет стали богатырями. Пойдите на любое делегатское собрание работниц — одна крепче, сознательнее, устойчивее другой»

«Дело работницы общечеловеческое», «равноправная женщина поведет человечество к торжеству», «член международной семьи трудящихся».

«Уравненная в политических правах со всеми трудящимися, принадлежа к классу, который в октябре 17 г. взял всю власть в России в свои руки — работница до сих пор не заняла своего места в органах управления. Работницы до сих пор еще сохраняют в массе своей огромный процент безграмотности и недостаточно активны» (Работница. 1923. №9). «Каких усилий стоит работнице в советской России подняться до уровня всего рабочего класса, научиться фактически использовать все права, которые она завоевывала в революции» (Рабочая газета. 1924. №56).

Образ работницы задается и сюжетами биографий, описанием жизненных путей пролетарок-активисток, делегаток, общественниц.

С 9 лет на заводе, вот уже 25 лет у станка. «Досадно, что я старуха уже, а то бы я тоже в коммунистки записалась».

Хорошей женой была (11 лет с мужем прожили), за мужем смотрела. Пришел Октябрь 17 года и Таня изменилась, — коммунисткой стала… Собрания, конференции, съезды — Таня везде, Таня всюду.

Родилась в рабочей среде, с 9 лет в услужении, в 16 пришла на завод. «Со смертью Ильича разобралась я, что коммунистическая партия есть защитница всего трудового класса, и я хочу идти рука об руку со всеми рабочими».

Лебедева — член фабкома, культкомиссии, Лебедева в страхкассе, в больнице, Лебедева — сборщица членских взносов, Лебедева… и рабкор.

Когда моего отца расстреляли в 1905 г. 9 января, нас осталось 6 человек. И я с 10 лет пошла стеречь коров. 14 лет поступила на фабрику и работаю до настоящего времени — 13 лет. После смерти Ильича захотела идти в коммунистическую партию и работать за весь угнетенный народ.

Заголовки биографий и заметок с мест (1925 — 1926 гг.) тоже помогают выделить характерные черты работницы: «Настоящая ленинка», «Из чернорабочих — в хозяйственники», «Из кружка в партию», «Как я стала активной», «Как работницы и крестьянки выполняют ленинские заветы», «Кипит политучеба», «Изучайте ленинизм», «Крестьянка — руководитель», «Расшевелились», «Заинтересовались работой», «Через рабкорство к знанию», «Пора двинуть дело», «И сама теперь в редколлегии», «И семью научила», «Стала иным человеком».

Точное и емкое обобщение тематики многочисленных однотипных (незначительно отличающихся возрастом героини материала, местом проживания, характером производства, временем вступления в партию и т.д.) заметок дано в №11 «Работницы и крестьянки» за 1925 г.: «Одна — как тысячи и тысячи — как одна».

Работницы преданы партии, учились и будут учиться, активные общественницы, повышают производительность труда, закрепляют производственные позиции, идут к новому быту, свой досуг проводят в клубе, пишут в местные и центральные газеты, борются ч предрассудками и суевериями. Круг их интересов: организация и улучшение работы яслей, общественных столовых, посещение собраний, митингов, лекций, конференций, борьба с прогулами, повышение выработки. Каждая сознательная работница состоит членом своего профессионального союза, посещает союзные собрания. Работница поддерживает все мероприятия и кампании Советской власти.

Исследование советской идеологии по страницам большевистской прессы начала 1920-х годов позволяет выявить нормативный женский образ, идентификация с которым гарантировала женской части населения новой пролетарской Республики успешную социализацию. И именно по публикациям же можно судить об успешности состоявшейся социализации. Речь идет о специфическом феномене рабочих корреспондентов, заполняющих своими материалами «с мест» страницы газет и журналов, что заставляет задуматься о задействованных механизмах идентификации в том символическом пространстве, которое учредила советская власть. Возьмем, к примеру, такие высказывания: «В первую очередь необходимо добиться, чтобы работницы шли на общие собрания работниц, для чего следует ставить вопросы, интересующие работниц» (Артюхина А. Совещание работников среди работниц промышленных районов. Работница. 1924. №2) — «Мало, мало нас собирают. Это единственная наша отрада — наши собрания» (Корнеева, Ростов н/Дону. Рабочая газета. 1924. №197). В письме рабкорки прослеживаются результаты успешной политической работы по «производству» пролетариата как класса, идентификация с которым наделяет такими качествами, как активная общественная деятельность — посещение собраний. Группы, социальные классы нужно еще «создавать», без специальной «работы среди женщин» пролетарка не станет в действительности тем, чем ее формально сделала революция: «Конечно, без помощи Советской власти, коммунистической партии и всего рабочего класса в целом, работница сама, собственными силами, не пробьет всех тех предрассудков, которые мешают ей стать равноправным членом общества» (Блонина Е. Работница и организация производства. Коммунистка. 1920. №5). Таким образом, воспитательная работа будет эффективной тогда, когда навязываемые теорией способы видения станут собственной позицией (точкой зрения), заимствованные суждения — личным мнением, лозунги — убеждениями. «…Женщина стала вдруг вполне равноправным членом общества. Это похоже на сказку, и осуществить это могла только власть рабочих и крестьян […] Нужно, чтобы самая отсталая женщина осознала и почувствовала, что при власти рабочих и крестьян не может быть женщина подчиненной, а есть только женщина свободная, полноправная гражданка Республики Трудящихся» (Правовое положение женщины в Советской России. Работница и крестьянка. 1923. №3). Т.е. сама по себе «социальная реальность» свободы и полноправия ничто без того, чтобы свобода была присвоена через осознание.

В качестве интерпретационной модели такой ситуации наиболее продуктивной представляет концепция П. Бурдье (см. Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // Бурдье П. Начала. Пер. с фр. Шматко Н.А. — М.: Socio-Logos, 1994. — С. 181-207), которую сам он назвал структуралистским конструктивизмом: практики и представления индивидов направляются или подавляются объективными структурами, независимыми от сознания и воли агентов, в то же время сами эти социальные структуры генерируются и поддерживаются действиями индивидов. С одной стороны, объективные структуры лежат в основе субъективных представлений и содержат внешние (структурные) принуждения, влияющие на взаимодействия; но, с другой стороны, эти представления должны быть усвоены, если хотят, чтобы с ними считались, в частности, в индивидуальной или коллективной повседневной борьбе, нацеленной на трансформацию или сохранение объективных структур. Состоявшаяся успешная социализация отражена в письмах работниц, помещаемых на страницах газет и журналов: «Октябрь влил в меня свежую бодрую струю радости и надежды» (Работница. 1924. №16); «Давайте твердо и крепко держать наше Красное знамя, которое нам вручил дорогой наш вождь т. Ленин» (Работница. 1924. №9). Спонтанные воззрения (присущее пролетариату чутье, революционная воля) приобретают совершенно реальную власть, позволяющую конструировать ту социальную реальность, которая есть также объект восприятия. Понятия, через которые агенты воспринимают мир («борьба», «диктатура», «сознательность», «общественная работа», «новый строй» и др.), являются продуктами интериоризации структур социального мира — реально происходящих изменений в системе государственного управления. При этом представления и практики воспринимаются непосредственно как таковые только теми агентами, которые владеют кодом, схемами классификации, необходимыми для понимания их социального смысла: «Хочется позаниматься, а сердце болит: как бы там муж на детях не стал вымещать свою злобу на меня за то, что я в школу пошла. Боремся с темнотой своей, с темнотой мужа, прокладываем себе и своим детям путь к светлой радостной жизни» (Работница. 1924. №13-14).

Официальные публикации, агитация и пропаганда выступают в качестве порождающей модели, формулы, которая как таковая не зафиксирована, однако делает возможной вариативность стратегий высказываний в пределах границ смысловой целостности. Есть дискурсы, которые лежат в основе некоторого числа новых актов речи, их подхватывающих, трансформирующих или о них говорящих. Никто, к примеру, не вынуждает рабкорку, описывающую делегатское собрание, пускаться в такие подробности: «Волнуясь, держит старая работница с Госзнака знамя и говорит, что за этим знаменем под руководством РКП они все пойдут, как одна, за дело рабочего класса. Работницы растроганы, многие плачут». Можно привести многочисленные примеры варьирования темы «участия женщины в советском строительстве»: «…Сразу же передовые женщины стали занимать ответственные места, вплоть до народного комиссара»; «Мы несознательны, нам нужно больше читать, слушать лекции»; «Как же не учиться — время революционное… Все должны работать и учиться»; «Тяга к грамоте у женщины слабее…»; «Больших успехов достигла наша партия в деле поднятия широких масс работниц и крестьянок». Кажется странным, что подчас противоречащие друг другу высказывания могут находиться на одном развороте газеты или журнала. Что поможет выбрать верную стратегию описания работы и быта пролетарки? — «…школа, которую проходят делегатки, делает их чуткими к интересам рабочего класса». Делегатки наделены знанием о руководящей роли партии, об одной светлой цели — коммунизме, о единстве пролетариата всего мира. Это и есть тот самый «код», на основании которого с оптимизмом и верой в светлое будущее прочитывается любое сообщение, даже повествующее о недостатках, неудачах и провалах. В конечном итоге, все эти высказывания совместимы в рамках практики переустройства жизни на новых социалистических основаниях.

Таким образом, важнейшее значение приобретает политическое воспитание (в самом широком смысле — умение видеть себя ежеминутно активным участником государственного строительства). Партия задает «политическую линию» по совокупности проблем, чьему становлению в качестве политических партия способствует. На уровень «политического» возведены быт, здоровье, воспитание детей, проведение летнего отдыха в деревне и др. Показательным примером служат высказывания относительно здоровья работницы как матери будущего здорового пролетариата: следует работать над тем, чтобы быть крепче, сильнее, выносливее, ловчее, мужественнее, решительнее, устойчивее. Раньше работницы не задумывались над своим физическим развитием. «Они не думали над тем, что все эти качества являются необходимейшими, величайшими, важнейшими общественными качествами рабочего класса» (Подвойский Н. Работница и физическая культура. Рабочая газета. 1923. №210).

Итак, становление идентичности, формирование нормативного образа осуществляется посредством системы воспитания (эффекта внушения), способной снабдить индивидов инструментами символического освоения практики — вербализации и концептуализации политического опыта. В социальных стратегиях оказываются умело задействованы имплицитные схемы мышления, бессознательное класса, каковое бессознательное помогает выбирать верные практики, исходя из интериоризированных схем восприятия и оценивания. Этот сложный диалектический процесс не должен сводиться исследователем ни к однозначно «объективистскому» подходу, согласно которому идеология является «ложным сознанием» (марксизм), навязанным господствующим классом, ни к «субъективистскому» (А. Шютц и этнометодологи) представлению о наличии серии построений здравого смысла, на основании которых агенты предварительно отобрали и проинтерпретировали элементы мира — эти мысленные образования и мотивируют их поведение. Разумеется, идеология не есть лишь система взаимосвязанных представлений, содержание и структура сознания. Как указывают представители социальной эпистемологии (К. Мангейм, П. Бергер, Т. Лукман), понятия, управляющие человеческим мышлением, выходят далеко за рамки исключительно интеллектуальной сферы. Они управляют повседневной деятельностью, включая самые обыденные аспекты. Цель любой идеологической конструкции есть создание такого мотивационного комплекса, в рамках которого отдельная индивидуальная жизненная ситуация и деятельность обретали бы смысл. В своем бытии идеология поддерживается тем фактом, что основные понятия принимаются и разделяются членами некой социальной общности. Механизмом такого принятия служит согласование объективно предписываемой — и субъективно установленной идентичностей. Самоотождествление индивида с персонажами коллективной Истории обеспечивает размещение частной биографии в легитимном времени и пространстве. Индивидуальная история каждого агента заключает в себе историю группы, к которой он принадлежит.

Убеждения субъекта должны интерпретироваться нами как функции его социального бытия. Это хорошо видно на примере образа гражданки Советской Республики — «работницы» — как он представлен в прессе. Требуется отметить: «трудящиеся женщины» — это не действительные индивиды; это понятие не охватывает совокупность реальных живых существ определенного биологического пола. «Работница» — это фигура, а точнее, функция, которая приписывается фигуре. Такая фигура не требует описания с помощью психологических терминов, у нее нет «характера» в привычном литературоведческом смысле слова. Она «составляет вторую, запасную часть пролетариата», помогает (способствует) победе мирового коммунизма, участвует не только в производстве, но и в организации производства, «интересуется мирным строительством в нашем государстве», «учится говорить, строить новую жизнь», посещает делегатские, общепартийные, профсоюзные собрания, занятия в школе политграмоты и т.д. Очертания этой фигуры задаются не «изнутри» (неким напряжением, стремлением, желанием), а «извне», из ситуации, положения, соотношения с другими фигурами. Сущность работницы вырастает из ее места в общей расстановке сил. Отсюда особые задачи партии по отношению к женскому населению страны: «приобщать работниц и крестьянок к общей пролетарской борьбе» («Коммунистка», 1920, №1-2). В лучшем случае, работнице приписываются индивидуализирующие «жесты» — занятость на различных видах производства, в домашнем хозяйстве, борьба с мужским пьянством, забота о своих детях и беспризорных.

Институт рабкоров (как одна из «форм присвоения дискурса», по терминологии М. Фуко) уничтожает монополию государства на производство дискурсивного поля, партия оставляет за собой право легитимировать темы высказываний, общий пафос причастности, вовлеченности, посильного вклада каждого в великое дело («Революция у нас небывалая, борьба великая, эпоха наша полна жизни, бодрости, труда» (Работница», 1923, №5), — наставляет сотрудник редакции, отвечая не особо воодушевленному корреспонденту). При этом, существует множество процедур контроля и ограничения дискурса, они осуществляются в некотором роде «извне», функционируют как системы исключения и касаются той сферы дискурса, где задействована власть. Очевидно, в данном случае это касается принципа отбора корреспонденции «с мест», рекомендаций по написанию заметок и редакторской правки материалов. «Компетентность» приписывается всем, кто вполне проникся духом революции, осознал единство цели мирового пролетариата; им предоставлена возможность давать политические оценки, высказывать суждения, принимать участие. Способность к компетентному высказыванию предполагается единством воли и мышления пролетариата.

В данном случае ситуация напоминает то, что М. Фуко (см. Порядок дискурса // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. Пер. с франц. — М., Касталь, 1996. — С. 47 — 96) определил как «доктрина», число причастных к которой может быть сколь угодно большим, а индивиды определяют свою сопринадлежность данному сообществу как раз через обобществление одного и того же корпуса дискурсов. Для анализируемого периода таким корпусом были речи Вл. Ленина, Л. Каменева, Л. Троцкого, Г. Зиновьева, И. Сталина, а также их статьи в прессе. Доктрина связывает индивидов с некоторыми определенными типами дискурсов (и накладывает запрет на все остальные). Она совершает двойное подчинение: говорящих субъектов — определенным дискурсам и дискурсов — определенной группе высказывающихся индивидов. Только что избранная крестьянка-делегатка говорит своим товаркам: «Я хочу быть делегаткой и работать на пользу общему делу. Я — грамотная. Все то, что потребуется от меня, я буду исполнять, а также в свободное время я буду читать вам журнал «Крестьянку» и другую литературу» (Крестьянка. 1924. №1). Такое высказывание возможно, поскольку женщина заняла определенную социальную позицию (делегатка), но в выборе высказывания она в этой ситуации ограничена самой позицией (функциями, «реально» выполняемыми делегатками — или, скорее, предписываемыми к исполнению).

Совокупности высказываний производят операции включения («Теперь массовое участие работниц в производстве, организованном на социалистических началах, делает из них не только производителей продуктов, но и организаторов производства» [Вестник агитации и пропаганды. 1920. №2]), исключения («Труд по домоводству непроизводительный, не отвечающий современным формам хозяйства, отнимающий бесконечное количество энергии и времени, суживающий горизонты работницы» [Коммунистическая революция. 1923. №5]), ограничения («Работница, доведенная безработицей до проституции, идет на торный путь с затаенной злобой, с омерзением к себе и к тем, кто пользуется ее тяжелым положением. И если мелькнет возможность вновь встать к станку, она охотно поворачивает спину улице и ее пьяному разгулу» [Коллонтай А. Новая угроза. Коммунистка. 1922. №8-9]) и запрета («Прочь грязные руки от великой страны!»). Говорить о работнице можно только то, что предложено в качестве легитимной тематики. Тем самым конституируется область объектов, подлежащих описанию, классификации, распределению в социальном пространстве (борцы за советское строительство, делегатки, активистки, сознательные, комсомолки, выдвиженки, ученицы фабзавуча и т.д.).

Обращаясь к концепту «работница» в контексте данного исследования, мы оказываемся перед проблемой именования. Идеологический конструкт «работница», значение которого максимально насыщено, не имеет в качестве референта некий тождественный в себе объект (множества, которым атрибутируется это именование, весьма различны: от батрачек на Астраханских промыслах, работников связи, фармакологического производства — где работницы, имеющие дело с названиями препаратов, изучают латынь — железнодорожных служащих, чернорабочих и т.д. до крестьянок, которые названы «работницами земледелия», «неотъемлемой частью трудящегося люда»). Что позволяет осуществлять эту процедуру именования?

Согласно лакановскому подходу, применяемому С. Жижеком в ходе анализа идеологии, эссенциалистской иллюзией является убежденность в том, что возможно описать определенный набор признаков, конкретных качеств, составляющих неизменную сущность того или иного феномена, например «работницы»; т.е. что именно наличие этих качеств и делает возможным именование. «Исходя же из теории антиэссенционализма, мы вынуждены признать, что невозможно задать какую-либо сущность, какой-либо набор конкретных качеств, который остался бы неизменным в любом из «возможных миров», в любой гипотетической ситуации» [Жижек С. Возвышенный объект идеологии. — М.: Художественный журнал, 1999. — С. 104]. Тогда термин «работница» выступает как символическое образование, как звено в цепи означающих, значение которому придает отношение к элементу, репрезентирующему точку предельной полноты (понятие «класс трудящихся»). Центральный элемент «пролетариат» придает цельность полю идеологических значений, связность, соподчинение, распределение цепочек означающих, таких, к примеру, как «миссия пролетариата», «коммунистическая революция», «ряды пролетариата», «советское строительство», «сознательное участие», «борьба на трудовом фронте», «все трудящиеся женщины страны» и др. Само по себе имя «работница», принадлежащее объекту — совокупности трудящихся женщин, — приобретает свое значение только из соотнесения с другими означающими, в их иерархии («Работница — активная участница коммунистического движения»). Без сомнения, здесь мы встаем на точку зрения «номинализма»: объект носит это имя, потому что другие так его называют. «Имя принадлежит объекту, потому что объект так называется» [Там же. С.99], — эта тавтология указывает на произвольность именования, притом, что имя, как указывает Жижек, уже само по себе ретроактивно конституирует свой референт («В борьбе с темнотой и невежеством работница и крестьянка должны быть в первом ряду»). «Имя как таковое, означающее — вот что придает идентичность объекту» [Там же. С. 101]. Не та или иная ткань событийности, имеющая место в «действительности» задает порядок высказывания, но условие возможности фиксации тех или иных отличительных признаков поддерживается «ретроактивным эффектом именования». «До Октябрьской революции я жила в очень плохих условиях […] Но теперь я не живу, как прежде, теперь я тоже общественная работница, делегаткой работаю в комиссии по охране материнства и младенчества. Состою членом во всех организациях. Также посещаю школу малограмотных» (Работница и крестьянка. 1926. №5).

С точки зрения анализа идеологии бессмысленно спрашивать о степени достоверности такого, к примеру, высказывания: «Работница и крестьянка поднялась, у нее большое стремление к знанию, учению, к широкой общественной работе», — спрашивать о том, а как же было «в действительности», к чему стремятся, чего стараются добиться с помощью таких дискурсивных стратегий. Целью идеологии является сама вменяемая ею система ценностей, незыблемость идеологических конструкций, принуждающих к единообразию социальных практик, форм повседневного опыта. Приводимые идеологией доказательства для оправдания своих притязаний лишь скрывают то «инертное ядро», что не подлежит символизации, не может быть включено в движение дискурса, в систему социальных связей, но в то же самое время являющееся их условием (такие выражения, как «классовая воля», «господство пролетариата», есть результат уже состоявшейся символизации, скрывающий бессмысленность жертв на военном и трудовом фронтах). Это реальное ядро называется в психоанализе симптомом — «субстанцией наслаждения», вокруг него структурируется взаимодействие означающих. «Действительность — это фантазматическая конструкция, позволяющая нам замаскировать Реальное нашего желания» [Там же. С 52]. Точно так же, уверяет Жижек, устроена и идеология. «Это не призрачная иллюзия… это по самой своей сути фантазматическая конструкция, служащая опорой для нашей «действительности»: иллюзия, структурирующая наши конкретные, реальные общественные отношения…» [Там же]. Социальная действительность представляется в идеологических построениях как укрытие от некой травматической реальной сущности. «Партия твердо идет по ленинскому пути, одной рукой строя социализм, другой рукой борясь со всеми классовыми врагами трудящихся города и деревни».

Фигура работницы придает последовательность идеологии (в отношении описания женской части населения страны), которая успешна как раз тогда, когда задает сам модус действительного повседневного опыта. «Идеология достигает своих целей тогда, когда даже факты, казалось бы опровергающие ее доводы, оборачиваются аргументами в ее пользу» [Там же. С. 56]. В качестве подтверждения этого тезиса можно привести такой пример: многочисленные высказывания по поводу отсталости работницы и крестьянки, их забитости, о тяжких пережитках прошлого сопровождаются в статьях и заметках призывом (само собой вытекающим из предшествующего описания) тем крепче сплотить ряды, тем усиленнее бороться с темнотой и невежеством. Идеология функционирует как избыточность самой себя, как возвращение к одному и тому же. В конце концов, безразличны конкретные «способы говорить» о работнице. О ней ничего не может быть высказано нового. Сколь бы ни были настойчивы призывы редакций передавать сводки происходящего с мест, «новости» с помощью такой корреспонденции не сообщаются (в лучшем случае, они могут звучать следующим образом: работницы Сормова (Глухова, Мариуполя, Астрахани, Пскова, Мурманска и т.д.) тоже поняли, что они равноправные граждане, они тоже втягиваются в общественную работу, работают над собой, повышают производительность труда и пр.) Скорее, имеет место бесконечная тавтология: работница работает. Прибегая к психоаналитической трактовке, можно сказать, что образ работницы как интригующая тайна — это химерический объект фантазма, объект, являющийся причиной желания и одновременно — в этом состоит его парадоксальность — ретроактивно предполагаемый этим желанием. Если мы хотим высказать нечто о работнице, мы самим этим желанием полагаем ее существование «в действительности». Напишите, какая же она, работница вашего завода или фабрики, — призывают редакции, — но только учитесь писать по нашим передовицам и заметкам других рабкорок. Невозможно «не знать», что писать, если у вас есть желание написать. Где «в действительности» можно встретить женщину, описанную таким образом: «работница медленно, но верным шагом идет вперед»? Но ведь «истина проистекает из неузнавания» (так звучит формула Лакана). Именно постольку, поскольку такая встреча не может состояться, и возможно говорить: «1-го мая крестьянки покажут, что их интересы одни с интересами всего рабочего класса». События приобретают свою законность «ретроактивно», повторяясь: «Постепенно втягиваются в общественную работу. На собрания ходят аккуратно. Не услышишь больше криков: “да зачем нам это”, “да к чему”» (Работница. 1926. №10). Предписанное непостижимо и не поддается пониманию; апроприация грубой или нелепой событийности состоит в изменении символического статуса события, осуществляемое с течением времени.

Встреча с действительностью осуществляется как вхождение в символическое пространство. Если рассматривать советскую идеологию как мифологизирующую модель, то можно выделить сакральное основополагающее Событие (обращение к учредительной событийности, отмечающей рубежом два разных состояния, является одним из признаков мифа), конституирующее и обосновывающее все последующие действия и мероприятия. Ежегодные празднования дня Октябрьской революции воспроизводят это событие и тем самым укрепляют символический порядок, существующий в измерении и логике истока: «Октябрь возвестил пробуждение к сознательному творчеству миллионы женщин трудовой России» (Коммунистка. 1922. №10 — 11). Поскольку миф есть сама действительность, в событии «космизации» дореволюционного Хаоса поистине берет начало грядущее — освобождение мирового пролетариата. «Новые женщины — дочери Октября. Ими заслужено это гордое имя, ибо под громы октябрьского восстания они вышли на широкое и славное поприще борьбы пролетариата с капиталом» (Там же). Как показали Ж.-Л. Нанси и Лаку-Лабарт в своей книге «Нацистский миф», сущность политического мифа состоит в описании мира посредством легитимизирующей себя истории, предстающей как необходимость. Такое описание и объяснение мира исходит из логики единственного понятия, в данном случае — понятия класса. В этой же работе отмечается, что миф можно определить как аппарат идентификации и потому идеология сливается со строительством мифа, целенаправленным и технически разработанным.

Многие исследователи (например, Мангейм К., Барт Р., Лосев А.Ф., Мелетинский Е.М., Топоров В.Н., Юнг К.Г., Элиаде М. и др.) указывают, что мифом может быть названо понятие, которое не только убеждает, но и принуждает к действию. Мифологизация есть процесс создания наиболее семантически и ценностно богатых, емких, энергетичных образов, которые точно адресно ориентированы и имеют силу предписания.

У «работницы» есть великое историческое значение. Этот образ должен воодушевлять, возбуждать энтузиазм, стимулировать, вдохновлять на совершенно определенные действия — тяжелый и упорный труд по строительству нового государственного хозяйства. Потому этот образ чрезвычайно «энергийно» нагружен. Простой апелляции к прагматике для воодушевления широких масс явно не достаточно. Требовались мощные символические ресурсы, онтическая укорененность ценностей и смыслов.

Мифологичность образа работницы заключается в том, что Р. Барт в своем анализе мифологизирующего сознания описал как процесс обоснования означающим означаемого, в результате чего последнее превращается в природу — за понятием «работница» проступает определенная сущность. «Работница» — не просто нарицательное имя, характеризующее по роду деятельности, по профессиональной принадлежности, кругу обязанностей или социальному статусу. Это имя превращается в имя собственное, которое на самом деле отождествляет всякого, принимающего это имя с надындивидуальной исторической силой. У имени «работница» неконвенциональный характер, но онтологическая сущность. Причастность этой сущности по имени задает субъекту позицию в Истории и в мировом соотношении сил.

Пользуясь эвристической моделью К. Хюбнера, можно представить, что в образе работницы как мифологического персонажа происходит персонификация стихии, вернее одной из ипостасей, принимаемой Первоединым началом — Пролетариатом. Это Единое само в себе различается на работников мужского и женского пола (так же, как на жителей того или иного государства). Однако Единство Пролетариата, несмотря на кажущиеся различия составляющих, объемлет собой всю совокупность своих элементов и в бытии своем превышает любую конкретно-историческую манифестацию надвременной природы Трудящегося. «Дело полного освобождения женщины теснейшим образом связано с общей борьбой пролетариата всего мира» (Вестник агитации и пропаганды.1920. №4); «…работницы горят желанием идти вперед и вперед по пути улучшения жизни всего человечества» («Коммунистка».1922. №6 — 7).

Самоорганизующееся, само себя воплощающее в судьбоносный исторический момент Единое отливается в новое государственное образование — трудовую коммунистическую республику, чья форма определяется исключительно «организацией труда на новых началах». «Организация труда в коммунистическом хозяйстве целиком направлена на целесообразное использование трудовых сил, этого живого источника, создающего народное богатство» («Работница», 1923, №8). Не должны вводить в заблуждение (кажущийся) неприкрытый прагматизм и деловитость, некоторая даже циничность слова «целесообразный». Здесь намного более важной является такая черта мифа, как способность мифологического пространства моделировать иные, внеположные существующим социальным структурам (ценностные) отношения, что явно выражено словом «богатство». Высшей ценностью является свободный труд, дающий приращение народного благосостояния. «Всецелое участие» в этом труде — жизненная задача каждого гражданина. Работницы Советской России, являющиеся «самыми свободными, самыми равноправными женщинами в мире», «прокладывают себе и своим детям путь к светлой радостной жизни». Они больше не верят, что благо сойдет с неба или будет кем-то подарено, лучшая жизнь добывается в упорной борьбе и труде. «В боевых звуках» интернационала они находят свою силу, видят победу в объединенных силах пролетариата, всем сердцем преданы своему вождю — коммунистической партии. Трудящиеся СССР — «новые женщины, каких нет нигде в мире, кроме России, со смелыми и независимыми взглядами, женщины-бойцы, революционерки, четко уяснившие себе, что освобождение женщины тесно связано с освобождением рабочего класса» («Работница», 1924, №3).

Мобилизация трудовых сил становится самодовлеющей ценностью, детерминирующей все функции внутри социального пространства. Высказывания, характеризующие позицию женщины в Советской Республике, претендуют на то, чтобы быть последней инстанцией, определяющей все аспекты жизнедеятельности. В этих условиях слово выходит за пределы языка, сливается с действием, актуализуя свои неязыковые потенции. Мифологическое имя «работница» становится жизненной сущностью, реальным состоянием, действительным переживанием.