СССР в конце 1920-х - начале 1930-х годов: хроника начавшегося голода

http://his.1september.ru/article.php?ID=1999or001

СССР в конце 1920-х — начале 1930-х годов:
хроника начавшегося голода

Осокина Е.

    С конца 1927 г. в нашей стране началось быстрое ухудшение продовольственной ситуации. Прошло всего несколько лет — и относительное благополучие нэпа  сменилось карточками и голодом. Что же произошло? В чем причина голодной катастрофы? 

На чем покоилось благополучие во времена нэпа

      Не стоит идеализировать нэп. Он не стал золотым веком ни для города, ни для деревни. Власти разрешили — с весьма существенными оговорками — рыночные отношения, что позволило восстановить разрушенное войнами и революцией хозяйство страны, но уровень материального обеспечения населения оставался невысоким. Настало не изобилие, а относительное благополучие; нэп стал всего лишь краткой передышкой между разрухой гражданской войны и голодной жизнью первой пятилетки.

      По мере роста денежных доходов населения начала сказываться ограниченность возможностей производства и торговли, подконтрольных государству. К концу 1920-х гг. уже остро ощущался дефицит промышленных товаров. Однако следует признать, что во время нэпа голод стране не угрожал. Питание населения улучшалось год от года, что фиксировали регулярные обследования, проводившиеся ЦСУ. Высшей точкой стал 1926 год.

     Благополучие нэпа покоилось на нескольких основаниях. Главное из них — индивидуальное крестьянское хозяйство. Благодаря ему более 80 % населения страны обеспечивали себя сами. Являясь монопольными производителями продовольствия и сырья, крестьяне распоряжались выращенной продукцией по собственному усмотрению. Единственным их серьезным обязательством перед государством был сельскохозяйственный налог, который уплачивался с 1924 г. деньгами. Крестьянин сам планировал свое хозяйство — сколько посеять, сколько оставить в закромах, сколько продать. Он стремился при этом в первую очередь обеспечить себя. Поэтому крестьянин к концу нэпа лучше ел, но меньше продавал, чем в предреволюционное время.

     Внутри крестьянского двора кустарным способом производили и одежду, и обувь, и нехитрую мебель, и домашнюю утварь. Да и что оставалось делать? Сельская торговля не отличалась изобилием и была лишь дополнением к полунатуральному крестьянскому хозяйству. Если крестьянин шел в сельскую лавку, то не за хлебом и мясом. Он покупал там то, что не мог произвести сам: соль, спички, мыло, керосин, ситец. Конечно, кустарное домашнее производство не отличалось высоким качеством и определяло низкий уровень жизни в деревне.

      Крестьянство не было социально однородным. Однако благополучие деревни росло. Доля середняцких хозяйств увеличилась. Крепкие середняки и зажиточные крестьяне были способны спасти от голода бедняков и маломощных: в случае нужды, несмотря на кабальные условия займа, было у кого одолжить продукты до нового урожая. (Позднее, в период коллективизации и голода крестьяне нередко просили: «Верните кулаков, они нас накормят».)

Продовольственная лавка закрытого рабочего кооператива. 1930 г.

      Развивавшееся крестьянское хозяйство являлось и залогом благополучия города. Рынок, который существовал в каждом городе и местечке, был главным источником снабжения горожан. Товарная продукция поступала от зажиточных и середняков, которые либо продавали ее заготовителям (частным, государственным и кооперативным), либо торговали сами. За годы нэпа на основе крестьянской торговли сложилась сложная система связей, составлявших межрайонный товарооборот. Именно благодаря крестьянскому хозяйству и крестьянскому рынку в период нэпа в России не было проблем с продовольствием.

      В годы нэпа немалую роль играли частные предприниматели, работавшие на заготовительном рынке. Особенно значительна была роль частника в глубинных районах, где государственные заготовители отсутствовали. Во второй половине 1920-х гг. частник закупал в производящих районах около четверти хлеба и до трети сырья. Он обеспечивал более 20 % поставок хлеба в потребляющие районы, в том числе треть поставок пшеницы. Частник был очень мобилен — забирался в глухие уголки; скупая продукцию, перебрасывал ее на рынки отдаленных районов; перепродавал товар мелким рыночным торговцам, владельцам ларьков, палаток, ресторанов, чайных, кафе; снабжал кустарей, занимавшихся промыслами; делал запасы, дожидаясь более выгодных условий продажи.

    Частник участвовал и в производстве товаров. К концу нэпа на его долю приходилась пятая часть валовой продукции промышленности. Особенно велика была роль частника в так называемых национальных районах и в русской провинции. Сферой действия частного капитала в значительной мере являлась и кустарная промышленность, которая объединяла более половины всех рабочих и производила треть валовой индустриальной продукции.

     Кустарная промышленность в значительной мере сохраняла черты рассеянной мануфактуры дореволюционной России: кустари работали на дому, предприниматель же объезжал их, снабжал сырьем, полуфабрикатами, а затем забирал и сбывал готовую продукцию.

      Доля кооперированных кустарей, которые получали сырье от государства и сбывали свою продукцию через государственную торговлю и потребительскую кооперацию, была незначительной. Да и под вывеской кооперативов скрывалось немало предприятий, где на самом деле хозяйничал частный собственник.

      Особенно важную роль в период нэпа частник играл в торговле. На частную патентованную торговлю приходилась только четверть розничного товарооборота страны (без рыночной крестьянской торговли). Однако это не отражало действительной роли частного торговца в снабжении населения. Из 551,6 тыс. предприятий розничной торговли, работавших в 1927 г., на долю частника приходилось 410,7 тыс. — около 75 %.

     В отличие от государственной и кооперативной торговли, сконцентрированной в магазинах крупных промышленных центров, частная торговля была мелкой. Она велась в многочисленных ларьках, палатках и вразнос по всей стране. Частник забирался в уголки, где не было государственных и кооперативных магазинов, быстро приспосабливался к рыночной конъюнктуре.

      Частная торговля отличалась высокой оборачиваемостью средств. Через частную торговую сеть нередко продавалась и продукция государственных предприятий. Личная выгода была главным мотивом в деятельности частника, но именно она обеспечивала быстроту передвижения, эффективность, высокую сохранность товаров. За несколько лет нэпа благодаря развитию частной торговли удалось наладить снабжение населения товарами первой необходимости.

     Роль рынка в снабжении населения особенно очевидна на фоне слабого развития государственной промышленности. Уровень ее развития определялся наследством, которое досталось советской власти от царского времени.

     Обувную, трикотажную, швейную отрасли представляли мелкие кустарные мастерские с большой долей ручного труда. Наиболее развитой была текстильная промышленность, которая работала на импортном оборудовании (к концу 1920-х гг. сильно изношенном) и в значительной степени на импортном сырье.

     Основным товаром в ассортименте текстильной промышленности были хлопчатобумажные ткани. Но даже наиболее развитая отрасль производила в конце 1920-х гг. на человека в год всего лишь 12 м хлопчатобумажных тканей. Выпуск другой продукции был еще более ничтожным. На душу населения в год в стране производилось 80 см шерстяных тканей, 0,4 пары кожаной обуви (меньше, чем полботинка на человека), один носок или чулок, а также одна пара белья на 20 человек.

     Российская пищевая промышленность также традиционно была представлена мелкими и кустарными предприятиями. В этой отрасли преобладали мельницы, крупорушки, маслобойки, пекарни, кондитерские, колбасные мастерские, бойни, где ручным способом забивали скот. Создание пищевой индустрии в годы нэпа только началось. В 1925 г. построили первый хлебозавод. В 1927 г. началось строительство первых мясокомбинатов.

      Даже к концу нэпа пищевая промышленность выпускала продукции меньше, чем перед первой мировой войной. В конце 1920-х гг. на человека в год производилось около 5 кг мяса и рыбы, 8 кг сахара, 12 кг молочных продуктов, полкилограмма животного и 3 л растительного масла, менее одной банки консервов.

      До революции ассортимент пищевой промышленности не превышал ста наименований, в 1920-е гг. разнообразия было и того меньше. Треть ассортимента приходилась на продукты первой необходимости: муку, крупу, мясные изделия.

      Не только государственное промышленное производство товаров потребления, но и государственная торговля была развита слабо. Государственные торги в период нэпа создавались в окраинных районах и занимались в основном сбытом продукции местной несиндицированной промышленности и кустарей. Государственные магазины в крупных городах специализировались на продаже винно-водочных изделий, мехов, товаров производственно-технического назначения, книг. Ассортимент государственной торговли не включал товары первой необходимости.

     Для снабжения населения в 1920-е гг. государство использовало кооперативную торговлю, фактически превратив ее в канал государственного снабжения. В соответствии с договорами между потребительскими кооперативами и промышленными синдикатами продукция с фабрик и складов шла в магазины, палатки и ларьки потребительских обществ. Через кооперацию продавалось около 80 % продукции государственной промышленности.

     Вместе с государственными торгами кооперативная торговля обеспечивала три четверти товарооборота. Однако в ее распоряжении была только четверть торговой сети, что свидетельствует о концентрации кооперативной торговли в промышленных центрах.

     Анализ механизма снабжения населения в период нэпа позволяет сделать несколько выводов. Рынок и частник (крестьянин, заготовитель, промышленник, торговец) играли здесь главную роль. Уберите из нарисованной картины крестьянское самообеспечение, местный крестьянский рынок, частное производство и торговлю. Что останется? Слаборазвитая казенная промышленность, неспособная обеспечить минимальные потребности населения, скудная торговая сеть государственной торговли и кооперации (сосредоточенная, как уже отмечалось, в промышленных центрах).

     Развал частного сектора грозил катастрофой. Случись это, государство должно было бы снабжать десятки миллионов потребителей, которые до того обеспечивали себя сами. Опасность усугублялась тем, что в соответствии с планами руководства страны создание государственной легкой и пищевой индустрии отнюдь не являлось ближайшей перспективой. Приступить к их развитию Политбюро ЦК ВКП(б) планировало только после создания отечественной машиностроительной и сырьевой базы; однако и тогда приоритетное внимание предполагалось уделять тяжелой и военной промышленности.

     Интересы потребителя требовали расширения частного и государственного производства товаров народного потребления и торговли. В этом они приходили в противоречие с планами коммунистического руководства, которое в конце 1920-х гг. приняло решение о форсированном развитии тяжелой и военной промышленности.

     Индустриализация в СССР была проведена силами государства в рамках плановой централизованной экономики. Частный сектор периода нэпа при этом был разрушен.

     В выборе путей и методов индустриализации сыграла роль идеология — большевистское неприятие рынка и частной собственности. В росте частного сектора большевики видели угрозу «реставрации капитализма».

      Существовали и другие обстоятельства. Использование рынка и частного капитала в интересах индустриализации представлялось (и являлось) сложной, кропотливой работой. Сталинское Политбюро, однако, стремилось провести индустриализацию в кратчайшие сроки, ожидая скорой войны. Оно не хотело возиться с частником, который, конкурируя с государством, отвлекал ресурсы от индустриальных отраслей, извлекая выгоды из экономических просчетов и неудач государства. Куда проще было бы просто убрать этого конкурента из экономики, сконцентрировать ресурсы в руках государства и направить их на развитие тяжелой и военной промышленности. Что и сделали, ввергнув страну в кризис.

    Следует, однако, сказать, что, хотя кризис стал результатом политики Политбюро, в развале рынка оно действовало безо всякого плана, ситуативно. Более того, Политбюро действовало вопреки принятому плану.

В 1932 г. в закрытом рабочем кооперативе по карточкам можно было получить мясо

     В соответствии с решениями XV съезда ВКП(б), на котором обсуждался первый пятилетний план, вытеснение частника должно было идти постепенно, «в меру возможностей обобществленного сектора, так, чтобы не образовывалась брешь в товаропроводящей сети и не возникли перебои в снабжении рынка». Рынок, хотя и в сильно урезанном виде, должен был существовать на протяжении всей первой пятилетки.

     Планировалось, что к 1933 г. частник будет выпускать около 8 % промышленной продукции и обеспечивать 9 % розничной торговли. Планировалось сохранить и индивидуальное крестьянское хозяйство. Только пятая часть крестьянских дворов должна была быть коллективизирована к концу первой пятилетки.

     В действительности же уже в начале 1930-х гг. с легальным частным производством в городе и патентованной торговлей в основном покончили. Остались осколки легального рынка и империя рынка черного. К концу первой пятилетки большевики коллективизировали более 60 % крестьянских хозяйств.

      Действиями Политбюро руководил не план, а логика начавшейся форсированной индустриализации. Пытаясь поддержать ее высокие темпы, руководство страны стремилось монополизировать продовольственный фонд и перераспределять его в индустриальных интересах. Именно этим объясняется, что партийные съезды, пленумы, комиссии принимали решения о реанимации рынка, но практика форсированной индустриализации вела к огосударствлению и централизации, а значит, к ограничению товарных отношений.

    Как не было у Политбюро плана развала рынка, так не существовало и плана мероприятий на случай кризиса. Сталин обратил серьезное внимание на кризис только в 1930 г., когда недостаток продовольствия стал сказываться на промышленном производстве. Решения, долженствующие способствовать преодолению последствий кризиса и нормализации снабжения, принимались в Политбюро ситуативно, под давлением конкретных обстоятельств. Это хорошо видно на примере введения всесоюзной карточной системы.

    Политбюро не направляло и не предвосхищало событий, а в значительной мере следовало за их ходом — утверждало порядок, уже сложившийся в практике местного снабжения. Ориентиром при принятии решений в вопросах снабжения неизменно оставались интересы форсированной индустриализации. 

В тисках товарного дефицита

     Репрессии против частника в городе и в деревне привели к падению показателей производства, особенно сельскохозяйственного. В результате в распоряжении государства оказался меньший товарный фонд, чем тот, который существовал в стране в период нэпа. Но даже если бы в руках государственных распределяющих органов оказался весь товарный фонд лучших лет нэпа, органы эти снабжали бы население хуже, чем частник.

     Дело в том, что государственное снабжение работало принципиально иначе, чем частная торговля. Частник подчинялся законам рынка — продавать там, где есть спрос, и всем, у кого есть деньги. Государство же использовало целевое распределение товарных фондов. Значительная часть товаров при этом вообще не попадала в торговлю, а шла на так называемое внерыночное потребление — обеспечение государственных учреждений, промышленную переработку, изготовление спецодежды, снабжение заключенных, создание неприкосновенных запасов и прочее. Много товаров требовала и армия.

     По мере огосударствления экономики быстро росло внерыночное потребление. Из оставшейся товарной продукции значительная часть шла на экспорт, что также было фактором обострения товарного дефицита на внутреннем рынке. В период нэпа СССР проводил сдержанный внешнеторговый курс; с началом же индустриализации экспорт продовольствия стал быстро расти, став одним из основных источников валютного финансирования промышленности.

    Только то, что оставалось после обеспечения внерыночного потребления и экспорта, поступало в торговлю. Но и там продолжал действовать принцип целевого распределения товаров.

      Снабжение того или иного региона зависело не от численности населения, его покупательных возможностей и платежеспособного спроса, а от важности территории в выполнении хозяйственного плана. Внутри региона товар в первую очередь шел на снабжение «плановых централизованных потребителей», т.е. занятых в промышленном производстве, а остальным доставались остатки. Иерархия государственного снабжения также являлась фактором обострения товарного дефицита.

     Товарный дефицит на внутреннем рынке порождали не только принципы распределения, но и его механизм. Частник периода нэпа был сам себе и директор, и плановик, и продавец, и бухгалтер. Обычно он распоряжался небольшими партиями товаров, не зависел от бюрократии, лично следил за сохранностью товара и его передвижением.

     В плановой экономике частника-собственника заменили обезличенные государственные ведомства — Наркомторг/Наркомснаб и их местные органы. Они распределяли внушительные товарные фонды (продукция государственной промышленности, кооперированных кустарей, совхозов, заготовки), пытаясь сделать невозможное: из единого центра руководить весьма сложными экономическими процессами. Ведь нужно было забрать у производителя продукцию, перевезти ее, сохранить, переработать, а затем вновь развезти потребителям — и всё это в огромной стране со слабо развитой инфраструктурой.

     Например, кооперация по государственным заданиям закупала у крестьян масло, мясо, яйца и другие продукты, затем сдавала их объединениям Наркомснаба с тем, чтобы потом Наркомснаб вернул всё это потребительской кооперации для продажи населению. По мере развития планового хозяйства государство увеличивало товарные фонды, находившиеся в распоряжении властей, стремясь к полному охвату производимой в стране продукции.

    С развитием планирования стали централизованно определяться не только общие показатели (величина товарного фонда, его деление на рыночный и внерыночный, на городской и сельский), но и распределение товаров между торгующими системами, районами и группами потребителей — вплоть до отдельных предприятий. Практическое осуществление столь дробного распределения представляло собой неразрешимую задачу.

     Государство пыталось распределять товарные фонды, планируя торговлю. Был создан огромный дорогостоящий бюрократический аппарат, включавший тысячи людей. Наркомторг/Наркомснаб получал данные о производстве товаров от промышленных наркоматов и Центросоюза и на их основе составлял торговые планы (месячные, квартальные, годовые, пятилетние). План затем рассматривался в правительственных органах (высшей инстанцией являлось Политбюро) и после утверждения рассылался объединениям промышленности и Центросоюза, которые начинали отгрузку товаров торговым организациям.

В заводской столовой Самары. 1932 г.

     Многоступенчатое и детальное планирование на деле являлось тормозом снабжения. Даже после утверждения планов их неоднократно пересматривали, изменяли; повторялась процедура утверждения и рассылки на места. Бумажки ходили по инстанциям, продукция же портилась на железнодорожных станциях, в плохо оборудованных хранилищах, а то и просто под открытым небом. Торговые организации, не дождавшись плана, нередко работали на свой страх и риск.

     План не только запаздывал, но зачастую являлся фикцией: распределялись несуществующие фонды. Так, Наркомторг/Наркомснаб составлял торговый план, исходя из того, что промышленность выполнит производственные задания на 100 %; такое случалось, однако, весьма редко. В самом аппарате Наркомторга/Наркомснаба правая рука не знала, что делает левая. Не координировалась работа секторов планирования и снабжения. Точного количества едоков, которым полагалось государственное снабжение, не знал никто.

    Ни один из планов торговли выполнен не был. Причины этого не сводились к бюрократизму и хаосу. Как показывают исследования, планирование в 1930-е гг. являлось инструментом мобилизации экономики, методом подстегивания, а не сбалансированного социально-экономического развития. План призывал к нереальному, чтобы добиться большего. В составлении планов доминировали политики, а не ученые-экономисты. Планирование первой пятилетки отличалось особым экстремизмом .

     Громоздкая, неповоротливая машина централизованного распределения делала быстрое маневрирование фондами невозможным. Торговля страдала от хронических перебоев и неразберихи. Товар нередко перевозился и отгружался лишь ради выполнения бумажных предписаний: картофель шел через всю страну из Западной области в Закавказье; в болотистые районы лесозаготовок и сплава посылались летние футболки, купальные костюмы, детские летние костюмчики, тонкие женские чулки и фильдеперсовые носки; сандалии и майки поступали в торговлю в декабре, а ватные пальто и телогрейки — в мае. Фабрики отгружали продукцию без сортировки прямо из-под станка; в результате районы получали платья только одного размера или большую партию галош только на левую ногу.

    Поскольку производство двигал не спрос, а план, самые необходимые товары неожиданно исчезали из продажи: либо промышленности было невыгодно их производить, либо кто-то забывал их поставить в план. Централизованное распределение определяло такие явления, как исчезновение дешевых товаров (план определялся в ценовом выражении), выпуск необычайно толстого печенья (план определялся в тоннаже), замещение в производстве трудоемких товаров теми, которые легче производить.

     В отсутствие конкуренции, материальных стимулов к труду и всеядности покупателя брак в производстве товаров достигал огромных размеров. Централизация формировала иждивенческие настроения на местах: вместо того чтобы наладить в регионе местное производство необходимых товаров, руководители ждали, пока «спустят план и выделят фонды». Всё это были факторы обострения товарного дефицита, органически присущего централизованному распределению.

      В системе централизованного распределения потери были гораздо большими, чем в частной торговле. Хотя в органах государственного снабжения было немало людей, которые работали на совесть, в целом система представляла собой гигантскую обезличенную машину. Отсутствовал реальный собственник. В условиях массовых и длительных перевозок, плохой работы транспорта, недостатка и плохого оснащения хранилищ, складов оказывались неизбежными фантастические потери.

     Нередко вместо нескольких дней товар шел к месту назначения месяцами; продукты выбрасывались на свалку вагонами; на бойни поступали павшие в пути и больные животные; в одежде и обуви заводились мыши. В таких условиях были неизбежны и хищения. Всё это объясняет, почему, несмотря на концентрацию в распоряжении государственных ведомств огромного товарного фонда, они не справлялись со снабжением населения.

     В дореволюционной России ходила байка о том, как известный булочник Филиппов — поставщик хлеба московскому губернатору — однажды съел булку с запеченным тараканом. Булка была куплена в магазине Филиппова, и разгневанный губернатор, обнаружив там таракана, вызвал булочника к себе. «Это изюм», — заявил Филиппов, проглотив злосчастный кусок, и с этого дня начал выпускать булки с изюмом. Они стали знаменитыми по всей стране.

     А вот другой эпизод — уже из истории государственной торговли начала 1930-х гг. На Днепропетровском хлебозаводе лаборант поставил в тесто термометр и ушел, забыв его вынуть. Термометр разбился, кусочки стекла и ртути попали в тесто, из которого тем не менее испекли хлеб. На ковриги были наклеены записки: соблюдать осторожность, разрезая хлеб на пайки.

     Централизованное распределение, составлявшее суть государственной торговли, являлось детищем не только политэкономических идеалов большевиков, но и конкретной ситуации, характеризовавшейся перераспределением средств в условиях их острого недостатка. Будучи в определенной степени порождением дефицита, централизованное распределение становилось и его генератором.

      Не только индустриальные приоритеты (тяжелая промышленность — в первую очередь, а производство товаров потребления — как получится) создавали товарный дефицит. Не только невыполнение планов промышленного производства (из-за слабых материальных стимулов к труду) ухудшало положение на потребительском рынке. Воспроизводство и обострение дефицита было заложено в самой природе централизованного распределения; перебои, кризисы в торговле становились хроническими.

      Образовался своеобразный порочный круг, в котором торговля, да и вся социалистическая экономика вращались десятилетиями.