Культурный уровень и политические настроения рабочих крупной промышленности Урала в годы НЭПа

Отечественная история. 2003. № 5. С. 20-30

Культурный уровень и политические настроения рабочих крупной промышленности Урала в годы НЭПа

Фельдман М.А.

        Изменения в культурном уровне рабочих Урала в 20-х гг. XX в. были не столь гло­бальными, как это представлялось властным структурам. Утверждения политиков и публицистов того времени о "культурной революции", "невиданно быстром росте культуры" 1 не были подтверждены каким-либо статистическим материалом. В миро­воззрении рабочих в значительной мере сохранились присущие им консервативно-па­триархальные представления, актуализировались традиционалистские парадигмы со­знания и менталитета2, что способствовало сохранению прежнего культурного уровня рабочих. В наибольшей степени это касается рабочих бывших казенных заводов. Вы­вод Л.Н. Бехтеревой, оценившей образ жизни потомственных рабочих Ижевских заво­дов в 1920-е гг. как "нравственно-бытовой традиционализм с достаточно высоким культурно-образовательным уровнем и религиозностью"3, подтверждается и материа­лами Мотовилихи, Златоуста, других предприятий бывших казенных округов.

        Обратим внимание на сохранение религиозных традиций даже среди рабочих-ком­мунистов. В 1923 г. в Пермском уезде, в основном в Мотовилихе, при обследовании 498 коммунистов 41.7% из них сохраняли дома иконы; а у 39% члены семей посещали церковь4. В 1927 г. в Перми иконы имели 70% жителей, не менее 30% совершали рели­гиозные обряды, 22.4% посещали церковь5. Сводка ОГПУ по Вотской обл. (1924), на­зывая 20% рабочих Боткинского завода верующими, отмечала наличие религиозных убеждений и у "части остальных". Попытки властей сделать рабочими днями церков­ные праздники наталкивались на повсеместное сопротивление горнозаводского насе­ления. В конце 1920-х гг. на работу в пасху не выходила даже часть рабочих-коммуни­стов. Ограничение и постепенный запрет религиозных праздников встречали наиболее широкий протест в среде рабочих-мусульман6. В 1925 г. только 25% рабочих Ижевско­го завода считали себя атеистами7. Я разделяю мнение тех, кто считает, что сохранение религиозных убеждений было одним из проявлений "сопротивления народной культу­ры размыванию соборных начал"8.

       В 1920-е гг., как и ранее, характеристики культурного уровня рабочих зависели от наличия или отсутствия у них земельного участка. На Урале в 1923-1924 гг. взрослый мужчина-рабочий в среднем в месяц тратил на работу в личном хозяйстве 51.2 часа, а на культурные развлечения (включая общественно-политические мероприятия) - 29. У женщин-работниц эти показатели составляли соответственно 30 и 12 часов9.

       Анализ грамотности рабочих цензовой промышленности Урала в отраслевом раз­резе в 1926 г. (табл. 1) позволяет выделить среди них несколько групп. У печатников этот показатель был близок к 100%. В противовес им у горнорабочих и транспортников он составлял 70%, у металлистов и рабочих силовых установок в горной промышленно­сти - 86-87%. У кожевников, пищевиков, текстильщиков, швейников грамотных бы­ло 72-85%. Между мужчинами и женщинами разрыв в уровне грамотности составлял по всей цензовой промышленности 18.2%. Лишь у печатников и писчебумажников он был не более 1%, а у химиков - 3%.

       Аналогичные показатели по Вотской обл., Башкирии, Оренбургской губ. не имеют принципиальных отличий10. Анализ данных табл. 2 свидетельствует: чем выше у рабо­чего квалификация, тем выше уровень его грамотности. Причем между квалифициро­ванными и полуквалифицированными рабочими в этой сфере наблюдается больший разрыв (8.65%), чем между полу- и неквалифицированными рабочими (5.18%).

        Как и в дореволюционные годы, сохранялся высокий уровень грамотности на круп­ных, бывших казенных заводах. Так, на Мотовилихинском он был более 90%. При этом, по моим подсчетам, около 16% рабочих имели здесь образование 4 класса и вы­ше, что в 1.5 раза превосходило показатель 1913г.11

Результаты переписи 1926 г. отразили существенное выравнивание показателей грамотности внутри уральского региона. Например, в Башкирии у рабочих цензовой промышленности он составлял 73.8%, т.е. был только на 6% ниже, чем в Уральской обл., а у молодых рабочих Башкирии (от 14 до 24 лет) - более 80% (лишь на 3-5% ус­тупал аналогичным данным по Уральской обл.)12. Эта специфика в промышленности Уральской, Вотской обл., Башкирии, Оренбургской губ. объясняется во многом пре­обладанием здесь русских рабочих. По переписи 1926 г., их удельный вес составлял 80.7% в Оренбургской губ., 82.6% - в Башкирии, 91.2% - в Вотской и 93.7% - в Ураль­ской обл., а в целом по Уралу - 92.4%13. Более яркие отличия связаны с сохранением очагового характера индустриализации в целом. Если доля грамотного населения Уральской обл. в декабре 1926 г. была равна 39.2%, то в пяти наиболее развитых окру­гах она достигала 45-50% и.

         При этом между городскими и сельскими поселениями отличий было мало: соот­ветственно 83% и 80% грамотных у мужчин, 65% и 59% - у женщин15. Эта особенность, не отмеченная прежде в литературе, носила знаковый характер, учитывая преоблада­ние на Урале "поселковой", т.е. промежуточной между городом и деревней, цивилиза-

Таблица 1*
Грамотность рабочих Урала в зависимости от профессиональной группы и пола по переписи 1926 г.
Группы занятий	% грамотности рабочих фабрично-заводской промышленности
	Мужчины	Женщины	Оба пола
Все группы	82.39	64.18	79.83
Печатники	99.40	98.84	99.27
Металлисты	88.51	71.99	87.41
Рабочие силовых установок	86.43	66.00	85.75
Деревообделочники	86.85	64.75	84.99
Кожевники	85.60	77.40	84.10
Писчебумажники	83.51	83.59	83.54
Пищевики	84.56	68.92	82.39
Химики	83.11	80.18	82.39
Строители	79.28	77.05	79.25
Минеральщики	84.85	59.69	76.41
Швейники	87.27	67.63	73.79
Текстильщики	83.63	65.90	72.10
Горнорабочие	73.29	52.20	70.34
Местнотранспортники	71.78	56.81	70.05
Прочие фабр.-заводские рабочие	78.50	61.25	74.42
* Сост. по: Просвещение на Урале. Труды Уральского областного статистического отдела. Серия 6. Т. 8. Свердловск, 1930. С. 38.

Таблица 2*

Грамотность рабочих Урала в зависимости от квалификации по переписи 1926 г.

Группы занятий	% грамотности рабочих
	Квалифици- рованные	Полуквалифи- цированные	Неквалифици- рованные
Все группы Печатники	85.93   99.43	77.28   97.80	72.10   94.12
Металлисты	90.34	83.61	71.05
Рабочие силовых установок Деревообделочники Кожевники	91.69   90.81   85.09	80.57   76.56   77.04	нет данных  70.86    75.56
Писчебумажники  Пищевики	88.46    83.74	81.05   81.35	83.53   79.01
Химики	87.09	81.75	77.68
Строители Минеральщики Швейники	79.39   84.45   76.13	82.74   72.14   68.69	75.00   78.78   66.67
Текстильщики	73.20	69.09	81.31
Горнорабочие Местнотранспортники Прочие фабр.-заводские рабочие	72.01   100   82.92	70.95   68.42   80.09	63.67 71.45  73.01

* Сост. по: Просвещение на Урале... С. 39.

ции. Технический уровень промышленности Урала допускал сохранение широких масс рабочих с низким общеобразовательным уровнем, позволяя достигать квалификаци­онных навыков не столько за счет образования, сколько за счет длительного производ­ственного стажа. Это утверждение верно даже с учетом того, что, по моим подсчетам, коэффициент отставания удельного веса квалифицированных рабочих Урала в 1926 г. от общесоюзного показателя (0.87) был ниже соответствующего коэффициента отста­вания уровня грамотности рабочих (0.95)16. Таким образом, при росте показателей гра­мотности рабочих Урала с 57.2% в 1913 г.17 до 79.8% в 1926 г. можно предполагать со­хранение низкого уровня общеобразовательной подготовки.

       Увеличение притока рабочих из сельской местности в 1927-1928 гг. вело к пониже­нию уровня их общеобразовательной подготовки, угрожая откатом назад, к рубежам довоенного времени. По профсоюзной переписи 1929 г. в среднем у металлургов было 3.3 класса, у шахтеров - 3 класса образования, у 86% металлургов и 91% шахтеров не выше 4 классов. Только 4.3% металлургов-рабочих, прошедших какое-либо школьное обучение, или 3.4% всех рабочих отрасли, обучались в школах второй ступени всех ви­дов. У шахтеров этот показатель был еще ниже: соответственно 1.6 и 1.3%18. Большин­ство квалифицированных рабочих закончили 2-4 класса. Материалы переписи 1929 г. также свидетельствуют о близости школьной подготовки у квалифицированных и не­квалифицированных рабочих, что говорит о несоответствии общеобразовательного уровня рабочих Урала задачам индустриализации.

        В уральской периодике 1920-х гг. не скрывалось, что не более 10% рабочих региона было вовлечено в мероприятия культурно-просветительных учреждений. В 1926-1928 гг. процент рабочих, охваченных клубным членством, оставался стабильным - 9.7%19. На Мотовилихинском заводе из более чем 8 тыс. рабочих только 330 человек являлись членами клуба20. На Верх-Исетском в 1927 г. лишь 24% рабочих регулярно посещали клубы, 67% никогда не были в кино, а 81% - в театрах21. Объясняется это прежде всего тем, что в 1920-е гг. расходы на культурно-социальные нужды и государства, и самих ра­бочих были весьма невелики22. Число клубов и народных домов за 1920/21-1926/27 гг. выросло незначительно, а библиотек даже сократилось23. Однако причины крылись не только в этом. О какой-то активности рабочих в деятельности учреждений культуры можно говорить лишь применительно к молодежи. По материалам переписи весны 1929 г., 19.4% металлургов Урала в возрасте до 22 лет участвовали в работе клубов. У основных же категорий (23-29 и 30-39 лет) аналогичные показатели составляли 8.1% и 5.1%. У шахтеров - соответственно 16.4%, 5.5%, 4.8%24. Согласно результатам обследования 1923 г. коммунистов Пермского уезда (из них 80% рабочих), 31% посеща­ли библиотеки, 27,2% регулярно читали книги и газеты, 24.7% посещали клубы и на­родные дома25. Между тем речь шла о жителях ведущего культурного центра в регио­не. В целом же по Уралу доля рабочих, пользовавшихся районными библиотеками в 1927 г., составляла от 9 до 19% всех читателей26. В определенной степени такое поло­жение объяснялось тем, что книжный фонд библиотек не был рассчитан на эту кате­горию людей. По свидетельству профсоюзного журнала, политическая периодика, со­брания сочинений Ленина, Плеханова и Шекспира лежали в шкафах неразрезанны­ми27. Знаменательно и другое. Журнал призывал: "Надо посылать в наши библиотеки больше "лубочной" литературы. Эту литературу рабочие будут читать охотно"28.

       Доля рабочих Урала, участвовавших в работе клубов, снижалась с ростом квалифи­кации. Такое использование досуга привлекало 6% высококвалифицированных, 9.1% квалифицированных, но 11.6% неквалифицированных рабочих29, что в значительной мере объяснялось преобладанием в работе этих учреждений агитационных и пропаган­дистских мероприятий, различных форм политической учебы30. Среди участников клу­бов и кружков, рабочих театров наибольшую часть составляла пролетарская моло­дежь, зачастую обладавшая низкой квалификацией, но наиболее близкая к власти в си­лу принадлежности к правящей партии либо к комсомолу.

В сфере культурных ценностей в 1920-е гг. в рабочем социуме складывалась приме­чательная ситуация: социально активная часть молодежи тянулась к романтизированным ценностям революции и Гражданской войны, носителями которых, по мнению американского историка Ш. Фицпатрик, выступали как рабочие - ветераны Красной армии31, так и официальная пропаганда.

       Пассивная, маргинальная часть молодежи видела в тезисе о "ведущей роли рабоче­го класса" возможность вести себя разнузданно, не опасаясь наказания. Этим отчасти можно объяснить взлет хулиганства на Урале и в СССР32. Характерной чертой крими­нальной обстановки 1920-х гг. в регионе было преобладание среди жителей городских по­селений рабочих, осужденных за нарушения правопорядка: в 1926 г. - 63% и в 1928 г. -50%. Если удельный вес рабочих в самодеятельном населении Уральской обл. состав­лял, по данным переписи 1926 г., 8.7%, то их доля среди осужденных была равна 24.3%33, т.е. почти втрое больше.

Обратим внимание на еще один показатель социального напряжения внутри рабо­чего социума - количество разводов в семьях уральского населения. На эту часть жи­телей региона в 1928 г. приходилось 28.4% всех разводов, что в 3.3. раза превышало их долю в самодеятельном населении34. Эти данные позволяют предполагать, что наибо­лее существенной причиной роста преступности в 1920-е гг. на Урале являлась соци­альная напряженность в среде рабочих крупной промышленности, ставшая следствием разочарования в реалиях нэпа.

         Рабочие старших возрастов, для которых период 1914-1922 гг. стал временем мате­риальных и духовных страданий, разрушения привычной социальной иерархии и эти­ческих норм, стремились к сохранению традиционных культурных ценностей. В прин­ципе это расхождение можно было бы рассматривать как поведенческо-возрастное, если бы не одно существенное "но". В основе традиционных ценностей уральских ра­бочих лежал постоянный труд, передача секретов мастерства во всех областях трудо­вой деятельности35. Большинству же советских руководителей в центре трудовая дея­тельность рабочих за пределами завода была чужда. Точно так же, как собственность, стремление к высокому заработку, совершенствованию мастерства. Парадокс заклю­чался в том, что, официально ориентируясь на поддержку кадровых рабочих, правящая партия не стремилась к расширению связей с ними. Правда, и среди кадровых рабочих имелся слой с менталитетом подлинных пролетариев, готовых поддержать любой пе­редел собственности. Полемику в рабочей среде по этому поводу отразила пресса36.

       Если до 1914 г. культурная политика государства была близка ценностям наиболее квалифицированной части рабочих, то после 1917 г. власть (не на словах, а по сути) ориентировалась прежде всего на неимущие слои населения. На Урале в этой роли вы­ступали малоквалифицированные рабочие, преобладавшие, например, в партийных организациях крупнейших на Урале Мотовилихинского и Ижевского заводов. Так, в отчете мотовилихинского парткома (1923) говорилось: среди коммунистов завода большинство составляет "беднота со средней, а то и низкой квалификацией". Среди рабочих-коммунистов в возрасте от 20 до 28 лет преобладали люди, выбитые из нор­мальной колеи, без определенных профессий, "зарывающиеся" и малоустойчивые, от­мечал секретарь парткома Румянцев37. В 1926 г. в партийной организации Ижевского завода было 61.2% неквалифицированных рабочих38.

          Понижению культурного уровня рабочего населения способствовала не только цензура компетентных органов, но и мнение партийных комитетов, а также малообра­зованных слоев рабочего социума, выносивших вердикты о целесообразности демон­страции того или иного кинофильма, театрального спектакля, лекции. Культурная от­сталость части рабочих, политика правящей партии по отношению к культуре прошло­го, к интеллигенции усиливали антиинтеллектуальные настроения в рабочей среде и прежде всего "спецеедство"39, которое, в свою очередь, рождало ответную реакцию интеллигенции, направленную на защиту своей чести и достоинства. В 1920-е гг. это были, как правило, публикации специалистов, содержащие информацию о подлинном состоянии дел в экономической и социальной сфере страны40.

      Негативные тенденции в социально-экономической сфере очевидно и наиболее за­метно сказывались на положении квалифицированных рабочих. Обследования их бюджетов свидетельствуют, что в 1920-е гг. у них снизился удельный вес расходов на куль­турные нужды: с 5.4% в начале XX в. до 3.8% в 1928 г., сблизившись с этим показателем у неквалифицированных рабочих41.

      Итоги Гражданской войны создавали определенную почву для переоценки рабочи­ми своих политических взглядов. Те из них, кто влился в правящую элиту, выступали наи­более рьяными сторонниками советской власти. Речь идет о довольно многочисленной социальной группе. Но существовал и слой рабочих, с недоверием относившихся к но­вой власти42. Конечно, дискуссии в рабочей среде Урала характеризовались преоблада­нием экономических требований. О сколько-нибудь осознанном политическом выступ­лении можно говорить лишь применительно к событиям марта 1922 г. на бывшем ка­зенном Мотовилихинском заводе, где рабочие поддержали требование Г.И. Мясникова о необходимости свободы слова и печати43. В знак солидарности с Мясниковым 164 рабочих-коммуниста Мотовилихи (44% членов парторганизации) вышли из РКП(б)44.

      Рабочие Урала самой жизнью были вынуждены сверять лозунги и обещания боль­шевиков и реалии 1920-х гг., и подобная сверка выливалась в различные формы давле­ния на власть, о чем можно судить, например, по жалобе летом 1922 г. партийной фрак­ции ВЦСПС на действия уральского профсоюза металлистов, обвиненного в подготов­ке общеуральской забастовки и создании стачечного фонда. Власти (вопрос 24 июля 1922 г. разбирался на Оргбюро ЦК) отрицали в принципе саму идею общеуральской за­бастовки, но были не прочь локализовать недовольство рабочих рамками частных и концессионных предприятий или фигурами отдельных буржуазных специалистов45, пользуясь тем, что на ряде предприятий Урала отношения рабочих со специалистами носили напряженный характер и в целом "спецеедство" на Урале было явлением более распространенным, чем в других районах СССР.

       Наиболее многочисленная и активная часть рабочих Урала - металлисты - в 1922 г. поставили вопрос о том, кто виноват в бедствиях населения края? В резолюции собра­ния трудового коллектива Мотовилихинского завода (июнь 1922) прозвучала оценка существующей зарплаты как нищенской в сравнении с довоенной46. Близкими к тако­му выводу были резолюции рабочих Лысьвенского завкома, других предприятий Ура­ла47. В условиях диктатуры одной партии ответ на этот вопрос мог звучать только в плоскости вины какой-то социальной группы, а логика деления народа на "трудовые" и "нетрудовые" слои суживала диапазон поиска виноватых до специалистов. Объек­тивная оценка происходящего была дана самими старыми специалистами. Во вводной статье к статистическому сборнику "Положение труда на Урале в 1923 году" извест­ный уральский экономист В.А. Овсянников подчеркивал: "Современный рабочий от­дает работе времени больше, чем в довоенное время, а отдыхает вдвое меньше"48. Он отмечал, что советское государство является почти монополистом в области ис­пользования живого труда, охватывая 94.4% всех работников на Урале. Таким обра­зом, если несвоевременная выплата заработной платы стала на Урале общим прави­лом и отнимала почти четверть причитающегося заработка, то виновник такого поло­жения был очевиден. А выручало рабочего, как и до революции, собственное хозяйство с преобладанием огородничества и содержанием домашнего скота.

       Выводы В.А. Овсянникова - главы уральского областного статистического управ­ления - совпадали с содержанием публикаций его коллег из отдела статистики труда при Уралпрофсовете Д.А. Антонова, Д. Майзельса, М. Мудрика и др. В их статьях, опубликованных в "Рабочем журнале", говорилось о неумении руководителей трестов наладить сбыт товаров, о значительных масштабах хищений на производстве, низкой культуре быта в рабочих поселках. На первый план в анализе причин выдвигались объективные факторы, а не вредительство отдельных лиц. Подобные публикации я рассматриваю как своеобразную форму воздействия интеллигенции Урала на рабочую среду. В Москве также существовал кружок интеллигенции из числа видных экономи­стов (В.Г. Громан, Л.Б. Кафенгауз, Н.В. Валентинов и др.), выступавших за улучшение жизни и быта населения и веривших в возможность "заразить культурностью" боль­шевиков49.

      Правящая партия оперативно приняла меры, по-своему услышав голос специалис­тов. В 1926 г. был ликвидирован "Рабочий журнал" - наиболее правдивый источник сведений о жизни и быте рабочих. Брались на учет и "прорабатывались" наиболее принципиальные специалисты. Однако "зерна прозрения" были посеяны: статьи уральских ученых стали образцом аналитического подхода к проблемам экономики для думающей части рабочих Урала.

       В 1921-1926 гг. на Урале продолжало расти число трудовых конфликтов. В 1925/26 г. оно увеличилось втрое по сравнению с 1924/25 г. Степень конфликтности на госпред­приятиях была выше, чем на частных и концессионных50. В 1925/26 г. из 411 558 участ­ников трудовых конфликтов на Урале 404 800 работали на госпредприятиях51. Сводки ОГПУ говорили о том, что большинство бастующих составляли металлисты52, т.е. та социальная группа, которую власти официально именовали авангардом пролетариата.

        Но участие в забастовках, как следствие конфликтов в экономической сфере имело и политический подтекст53. Характерна реакция партийных органов (от райкома до ЦК) на однодневную (12 мая 1927) забастовку мартеновцев Верх-Исетского завода. Чисто экономические требования рабочих получили по сути оценку контрреволюционного выступления, "движущими силами" которого были названы "потомственные пролета­рии с домиком", т.е. с собственным жильем. В вину рабочим ведущего предприятия Екатеринбурга было поставлено стремление увязать рост производительности труда с размером заработков. 9 рабочих - инициаторов забастовки, в их числе активный уча­стник Гражданской войны Шалин, были уволены54. Расправа над рабочими Верх-Исет­ского завода сопровождалась массированной проработкой рабочих-коммунистов и должна была стать барьером на пути новых забастовок.

       Сама возможность политического прозрения рабочих волновала власть в центре и на местах. В феврале 1922 г. журнал "Уральский коммунист" опубликовал выступле­ние Г.Е. Зиновьева во Всероссийском партийном клубе. "Сейчас настроение рабочих не такое, что стоит побольше обещать, и тогда он за тебя; многострадальные годы Гражданской войны выработали в рядах рабочих в этом смысле критическое отноше­ние"55. Аналогичные мысли волновали и партийное руководство Урала. В письме сек­ретаря Уральского обкома ВКП(б) М.М. Харитонова окружкомам партии (1924) под­черкивалось: "Рабочие стали сознательнее и все острее стали реагировать на наши не­достатки и упущения"56. Сводка ОГПУ, направленная в обком ВКП(б), сообщала о примечательном случае: на собрании трудящихся Сарапула в январе 1924 г. рабочие выступили против исключения из профсоюза тех, кто служил у белых57. Приведенный случай, пожалуй, уникален, но его значимость подтверждается поразительным явлени­ем в уральской истории 1920-х гг.: - отсутствием видимых признаков вражды между ра­бочими, воевавшими у красных и у белых. Информация о сведении счетов между вче­рашними врагами не прослеживается ни в архивных материалах, ни в публикациях. Что перед нами: осознание трагизма Гражданской войны? опустошенность после брато­убийства? временное затишье перед бурей? Я не готов к ответу. Но в 1920-е гг. запус­тить на полную мощность военные заводы Урала без привлечения кадровых, квалифи­цированных рабочих оказалось невозможно. И до поры, до времени "компетентные органы" только фиксировали: ядро рабочих коллективов военных заводов Урала со­ставляют люди, служившие у белых.

       Выход партийным лидерам виделся в максимальном вовлечении рабочих в партию. Однако последние не спешили пополнять ее ряды. К началу 1924 г. в Уральской обл. из 30 тыс. коммунистов насчитывалось около 5 тыс. промышленных рабочих с произ­водства. Массовое обследование рабочих Урала (1924) на пяти крупных предприятиях показало, что 20% рабочих категорически не желают вступать в партию; и еще 57% свой отказ объясняли условиями быта, малограмотностью и т.д., что также являлось скрытой формой отказа58. Правда, 13-14 тыс. рабочих, став выдвиженцами, занимали самые различные руководящие посты59. Но источники начала 1920-х гг. еще не скры­вали процесса их отдаления от основной массы пролетариев, указывая, например, в отчете обкома РКП(б) на уральской областной конференции (1923) на высокомерие вы­движенцев по отношению к рядовым коммунистам и беспартийным рабочим60.

       К 1928 г. ситуация несколько изменилась. Коммунистами являлись 28 тыс. рабочих, однако большинство из них составляли молодежь и малоквалифицированные рабочие, и такая картина была характерной для крупных предприятий61.

         Отмеченное явление не было региональным. Информационная сводка ЦК, посту­пившая в 1927 г. в Уралобком, сообщала: партийная прослойка среди рабочих промы­шленности СССР снижалась по мере роста трудовых коллективов, составляя, напри­мер, на небольших предприятиях (от 100 до 500 рабочих) 13.1%, на средних от 1 000 до 3 000 человек - 8.5% и на крупных (от 3 000 и выше) - 6.4%62. Такое политическое по­ведение рабочих вообще и рабочих крупных предприятий в частности противоречило ленинским выводам и было определенной неожиданностью для руководства СССР.

        Еще одним "моментом истины" стали результаты выборов в Советы в 1926 г.: уча­стие в выборах рабочих Урала составило менее 56%, что немногим превышало пока­затели у крестьян. Потребовалась массированная идеологическая обработка, чтобы на выборах 1927 г. власти могли отчитаться об участии в них 70% рабочих63.

Анализ архивных материалов 1920-х гг. позволяет выделить еще одну закономер­ность: участие рабочих цензовой промышленности в выборах зависело от статуса го­родского поселения и возможности контроля за ним со стороны власти. В Уральской обл. в 1927 г. в заводских поселках приняли участие в выборах 54% рабочих, в район­ных городах - 68.7%, в окружных городах - 75%64. Следует учитывать, что специфика Урала 1920-х гг. заключалась в том, что большинство крупных предприятий распола­галось вне окружных городов.

        Недовольство у лидеров партии вызывала и позиция профсоюзов. В них за годы нэ­па вступило большинство рабочих Урала: этим гарантировалось получение страховых льгот65. Однако еще сохранявшийся демократический потенциал, как у"низов", так и у профсоюзного руководства, выливаясь в форму трудовых конфликтов, критических статей в печати66, объективно становился препятствием на пути политики "закручива­ния гаек". И ответом руководства партии стали чрезвычайные меры: полное обновле­ние профсоюзного аппарата67, что вело к утрате тех "самозащитных" функций проле­тариата, которые делали его самостоятельным субъектом социально-политической жизни страны.

        Проблематичным становилось и использование рабочих-выдвиженцев. С одной стороны, многие из них оказались слабыми администраторами, в связи с чем их прихо­дилось либо увольнять, либо перемещать на должности с меньшим масштабом работы. С другой стороны, та часть выдвиженцев, которая выдержала испытание нэпом, во все большей степени прислушивалась к мнению старых специалистов. Отметив отличи­тельные признаки этой социальной группы - достаточно зрелый возраст (в среднем 36 лет), начальное образование, участие в Гражданской войне в рядах Красной армии и безусловную поддержку советской власти68, добавим - для большинства было харак­терно стремление на деле улучшить положение рабочих. Аргументом в пользу данного утверждения служит то, что уральские органы власти значительно чаще и в ряде слу­чаев по-иному, чем центральные, подходили к материально-бытовым условиям жизни рабочих. Так, в июне 1922 г. секретариат Уралбюро РКП(б) опротестовал решение Наркомата продовольствия об обложении особым налогом хозяйств рабочих Урала, производящих масло и яйца69, а в информационных сводках в центр сообщал, что "на­строение рабочих неудовлетворительное и колеблется в зависимости от степени удов­летворения материальных потребностей"70. 3 января 1928 г. бюро Уралобкома высту­пило против проведения тарифной реформы, мотивируя это возможным снижением заработков рабочих. В том же году в сводке Мотовилихинского РК ВКП(б) в ЦК пар­тии отмечалось: стабильность рабочего коллектива орудийного завода во многом свя­зана с тем, что большинство рабочих имеет собственные дома и свое хозяйство. Ана­логичные взгляды высказывало и руководство Вотского обкома партии71. Не секрет, что у руководства СССР в конце 1920-х гг. существовал иной приоритет ценностей.

      Таким образом, руководство правящей партии не чувствовало твердой поддержки тех слоев рабочего класса, которые, согласно марксистской теории, должны были стать ее надежной опорой. Крупные оборонные предприятия сохраняли значительное число рабочих с "мелкобуржуазной психологией", а среди них - массив участников белого движения. Приоритетными ценностями для пролетариев Урала оставались не мировые проблемы, а улучшение своего материального положения.

       Результаты Всесоюзной переписи населения 1926 г. показали: за короткий срок ра­бочий класс Урала восстановил ряд количественных и качественных характеристик довоенного времени. Вот почему, соглашаясь с суждением об архаизации всей общест­венной жизни после Гражданской войны72, я утверждаю, что изменения качественных характеристик внутри самого рабочего социума региона не могут рассматриваться как "культурная катастрофа, постигшая нас в первой четверти XX в."73 Препятствием на пути культурной аннигиляции стали прочность традиций хозяйственного быта, повсе­дневных занятий и привычек, во многом определявших социокультурный уклад про­мышленных рабочих, а также цивилизационная граница между горнозаводским насе­лением и городской элитой.

 

Примечания

1 Гусев А. О культурной революции // Уральский коммунист. 1928. № 1. С. 10.

2 Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 - март 1918 г.). Екатеринбург, 2000. С. 158, 182.

3 Бехтерева Л.Н. Рабочие оборонной промышленности Удмуртии в 20-е гг. (количественные и ка­чественные характеристики). Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Ижевск, 1998. С. 19.

4 Подсчитано по: Государственный архив новейшей истории и общественно-политических движений Пермской обл. (ГАНИОПД ПО), ф. 557, оп. 4, д. 101, л. 202 об.

5 Просвещение на Урале. 1928. № 5. С. 14.

6 Центр документации общественных организаций Свердловской обл. (ЦДОО СО), ф. 4, оп. 2, д. 63,
л. 51, 70; оп. 7, д. 433, л. 3; Уральский коммунист. 1929. № 15. С. 38.

7 Бехтерева Л.Н. Опыт реконструкции психологии рабочих Ижевских заводов Удмуртии 1920-х го­дов // Отечественная история. 2000. № 2. С. 172.

8 Вишневский А.Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР. М., 1998. С. 173.

9 Швецов А.В. Проблемы развития личных хозяйств уральских рабочих (1917-1927 гг.)//Современ­ные концепции проблем истории советского Урала. Свердловск, 1991. С. 39.

10 См.: Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т. 20. М., 1929. С. 255-256; Т. 21. М., 1929. С. 29-30, 130-144,451-452.

11 Производственно-технический журнал завода им. Молотова (Пермь). 1932. № 16-17. С. 8-9.

12 Подсчитано по: Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т. 21. С. 451-452.

13 Там же. Т. 20. С. 314; Т. 21. С. 4-5, 120-121, 436-437.

14 Там же. Т. 21; Просвещение на Урале. Труды уральского областного статистического отделения. Серия 6. Т. 8. Свердловск, 1930. С. 3.

15 Подсчитано по: Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т. 21. С. 451^52.

16 Подсчитано по: Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т. 21. С. 130, 440; Васькина Л.И. Рабочий класс СССР накануне социалистической индустриализации. М., 1981. С. 93, 95.

17 См.: Фельдман М.А. Общеобразовательный уровень рабочих Урала в 1914-1926 гг.//Урал на по­роге третьего тысячелетия. Материалы всероссийской научной конференции. Екатеринбург, 14-15 декабря 2000 г. Екатеринбург, 2000. С. 374.

18 Подсчитано по: Труд в СССР. 1926-1930. М., 1932. С. 31-32.

19 Рабочие Урала - рабочим Москвы. (Памятка о положении труда на Урале). М., 1930. С. 15; Ураль­ский коммунист. 1928. № 1. С. 35.

20 Уральский коммунист. 1928. № 6; Рабочий журнал. 1924. № 5. С. 13.

21 Материалы о культурном строительстве на Урале. Свердловск, 1928. С. 8.

22 См.: Локацков Ф.И. Хозяйственно-политическое состояние и задачи Советов Уральской области. Свердловск, 1927. С. 5.

23 Чуфаров В.Г. Деятельность партийных организаций Урала по осуществлению культурной рево­люции. 1920-1937 г. Свердловск, 1970. С. 135.

24 Р а ш и н А.Г. Состав фабрично-заводского пролетариата СССР. М., 1930. С. 149; Культурное строи­тельство в Оренбуржье. Челябинск, 1978. С. 83.

25 ГАНИОПД ПО, ф. 557, оп. 4, д. 101, л. 202.

26 Чуфаров В.Г. Подъем культурно-технического уровня рабочего класса Урала в 1920-1927 гг. // Формирование и развитие рабочего класса и промышленности Урала в период строительства социализма (1917-1937 гг.). Свердловск, 1982. С. 60.

27 Рабочий журнал. 1924. № 5. С. 10.

28 Там же.

29 Уральское хозяйство в цифрах. 1930. Свердловск, 1930. Вып. 3. С. 36-37.

30 См.: Рабочий журнал. 1925. № 4. С. 15.

31 См.: Фицпатрик Ш. Гражданская война в Советской истории: Западная историография и интер­претации // Гражданская война в России: перекресток мнений. М., 1994. С. 354.

32 См., напр.: Уральский коммунист. 1928. № 10. С. 56-57; Рожков А.Ю. Молодой человек 20-х гг.: протест и девиантное поведение // Социс. 1999. № 7. С. 112.

33 Подсчитано по: Уральское хозяйство в цифрах. 1930. Вып. 1. Социальная статистика. Свердловск, 1930. С. 72.

34 Там же. С. 48-49.

35 Крупянская В.Ю., Б у д и н а О.Р. и др. Культура и быт горняков-металлургов Нижнего Тагила (1917-1970 гг.). М., 1974. С. 255.

36 См.: Звезда (Пермь). 1922, 25, 28 июля.

37 ГАНИОПД ПО, ф. 557, оп. 4, д. 91, л. 1; ЦДОО СО, ф. 1494, оп. 1, д. 118, л. 94.

38 Русанов В.И. Повышение политической активности рабочих Удмуртии в 1926-1932 гг. // Вопросы истории Удмуртии. 1975. № 3. С. 71.

39 См.: Д е л и ц о и А.И. Инженерно-технические кадры и власть на Урале в конце 1919-1931 гг.: про­блема взаимоотношений. Автореф. дис.... канд. ист. наук. Екатеринбург, 1998. С. 16-17; Бехтерева Л.Н. Опыт реконструкции психологии рабочих Ижевских заводов Удмуртии 1920-х годов. С. 174.

40 См.: Фельдман М.А. Рабочие Урала и старые специалисты в 20-е гг. XX в. // Интеллигенция и про­блемы формирования гражданского общества в России. Екатеринбург, 2000.

41 См.: Бюджеты горнозаводского населения Урала в 1926/27 г. Свердловск, 1928. С. 108; Уральское хозяйство в цифрах. 1929 г. Свердловск, 1929. С. 145.

42 См.: Бехтерева Л.Н. Опыт реконструкции психологии рабочих Ижевских заводов Удмуртии 1920-х годов.

43 См.: Минувшее. Исторический альманах. М.; СПб., 1995. № 18. С. 152-154.

44Кружинов В.М. Политические конфликты в первое десятилетие Советской власти (на материа­лах Урала). Тюмень, 2000. С. 136-137.

45 РГАСПИ, ф. 17, оп. 112, д. 359, л. 3-23.

46 Звезда (Пермь) 1929, 29 июня. См. также: ГАНИОПД ПО, ф. 58, оп. 16. д. 164, л. 35.

47 Государственный архив Пермской обл. (ГА ПО), ф, 135, оп. 1, д. 32, л. 161; Государственный архив
Челябинской обл. (ГА ЧО), ф. 153, оп. 1, д. 53, л. 446.

48 Положение труда на Урале в 1923 году // Труды Уральского областного статистического бюро. Се­рия 3. Т. 2. Екатеринбург, 1924. С. 50.

49 Телицын В.Л. Судьбы российской революции в оценках лиги наблюдателей // Меньшевизм и меньшевики. Сб. статей. М., 1998. С. 123.

50 На государственных предприятиях в 1924-1926 гг. работали 95% рабочих. Число же участников кон­фликтов составило 98.5%.

51 Вопросы труда. 1927. № 1. С. 114.

52 Трудовые конфликты в Советской России 1918-1929 гг. М., 1998. С. 63.

53 Яров С.В. Рабочий как политик. Политическая психология рабочих Петрограда в 1917-1923 гг. СПб., 1999. С. 221.

54 ЦДОО СО, ф. 4, оп. 5, д. 317, л. 11-13; д. 32, л. 16-17.

55 Уральский коммунист. 1922. № 2. С. 18.

56 ЦДОО СО, ф. 4, оп. 2, д. 46, л. 55.

57 Там же, д. 63, л. 16.

58 Уральский коммунист. 1924. № 7-8. С. 45.

59 Там же. С. 3.

60 ЦДОО СО, ф. 4, оп. 2, д. 1, л. 18.

61 См.: Там же, д. 109, л. 22; ГАНИОПД ПО, ф. 557, оп. 4, д. 91, л. 1.

62 ЦДОО СО, ф. 4, оп. 5, д. 45, л. 3.

63 См.: Куликов В.М., Шевчикова В.А. Рост и улучшение качественного состава рядов Ураль­ской областной партийной организации // Из истории партийных организаций Урала. Сб. 1. Свердловск, 1973. С. 73, 76.

64 ЦДОО СО, ф. 4, оп. 6, д. 104, л. 3.

65 В 1928 г. до 80% рабочих промышленности Урала являлись членами профсоюзов. См.: ЦДОО СО,
ф. 4, оп. 6, д. 64, л. 31.

66 См.: Вопросы труда. 1925. №7-8. С. 22; 1926. №7-8. С. 171; 1927. № 10. С. 14,16; 1928. № 11. С. 128-129.

67 См., напр.: Вопросы труда. 1928. № 1. С. 13-26.

68 С а в ц о в Э.Г. К вопросу о составе и формировании руководящих кадров промышленности в 1917-1923 гг. // Сб. науч. трудов МИНХа. Свердловский филиал. Свердловск, 1967. С. 43, 48, 49, 51, 59.

69 ЦДОО СО, ф. 1494, оп. 1, д. 70, л. 43.

70 Там же, д. 78, л. 1.

71 Там же, ф. 4, оп. 6, д. 30, л. 2; д. 104, л. 57; РГАСПИ, ф. 17, оп. 31, д. 10, л. 26.

72 См.: Михайлов И.В. Рецензия на: "Октябрьская революция: от новых источников к новому ос­мыслению" // Вопросы истории. 2001. № 4. С. 156.

73 Скоробогацкий В.В. Россия на рубеже времен: новые пути и старые вехи. Екатеринбург, 1997. С. 70.