Униженные и оскорбленные: быт проституток в борделях провинциальной России

http://www.tambovdem.ru/thesises.php?id=gender1.zotkina

Униженные и оскорбленные: быт проституток в борделях провинциальной России
(конец XIX - начало XX вв.)

Зоткина Н.А.   

      Сегодня многие российские политики, государственные и общественные деятели, ученые, журналисты вовлечены в дискуссию о судьбах рынка любви в стране. Суть ее сводится к дилемме: признавать или не признавать проституцию на государственно-правовом уровне; и если да, то в какой форме. В названном отношении стороны очень часто апеллируют к опыту западных государств, забывая приобщиться к опыту традиционно русскому, что, на наш взгляд, было бы более полезным и правильным. Настоящий очерк посвящен воспроизведению некоторых сторон субкультуры и быта бордельных проституток провинциальной России рубежа XIX-XX вв. При этом автор, решающий вопрос в его гендерном преломлении, адресует очерк знатокам проблематики, исключая возможность урока ликбеза для непосвященных.

       Как известно, начало государственному признанию и регламентации деятельности публичных домов было положено в 1843 г. министром внутренних дел графом Перовским, предполагавшим со временем сосредоточить всех проституток в борделях. Несмотря на то, что подобная идея с самого начала оказалась несостоятельной, тем не менее, вплоть до 1917 г. она была предметом усилий административного аппарата. К примеру, после организации в г. Саранске Пензенской губернии дома терпимости, все стоявшие на учете в полиции проститутки-одиночки были немедленно помещены в него и бланковая проституция в городе исчезла [1]. В 1844 г. были изданы Правила для содержательниц борделей, регламентировавшие вплоть до мельчайших деталей порядок организации и правила работы последних, поведение их обитательниц в общественных местах и т.п. [2]Они неоднократно переиздавались и дополнялись - в 1861, 1903, 1908 гг. Расцвет бордельной торговли любовью пришелся на 1870-е - начало 80-х гг., а к концу XIX в. наметилась глобальная тенденция сокращения числа публичных домов, что, в первую очередь, отразилось на дешевых заведениях, многие из которых были ликвидированы как не соответствовавшие элементарным требованиям гигиены. В 1889 г., когда количество домов терпимости сократилось по сравнению с 1883 г. почти в два раза [3], в Европейской России было зарегистрировано 912 официальных притонов разврата (только 22,5% их располагались в столицах), а их население составило 6121 человек (в столицах - 27,1%). При этом крупнейшими центрами бордельной торговли любовью были Саратов (32 борделя со 142 проститутками в них), Казань (23 со 149), Тамбов (22 со 103), Самара (22 со 117) [4].

       Населяли провинциальные дома терпимости в основном девушки 23-24 лет, ступившие на путь проституции в возрасте 16-18 лет, из крестьян или мещан, мигрантки, русские, православные, неграмотные, незамужние, имеющие существенные материальные затруднения, работавшие до поступления в публичный дом в сфере обслуживания, получавшие за свои разовые услуги от 30 коп. до 3 руб. (девице полагалось не более 30% заработанных ею денег), обслуживавшие в сутки от 10-15 (в борделях высшей и средней категории) до 50 человек (в дешевых заведениях), державшиеся на поверхности рынка любви 3-4 года, за это время 1-3 раза болевшие венерой; существа сентиментальные и истерические, часто - хронические алкоголички [5].

      После официальной регистрации каждой девице вместо вида на жительство выдавалась медицинская карточка (желтый билет), который отныне становился основным документом, удостоверяющим личность. Таким образом, явная проститутка не могла скрыть своего позорного ремесла во всех случаях, когда появлялась необходимость предъявить документы. В провинциальных городах о промысле той или иной девицы все и вся знали уже задолго до вручения ей желтого билета; но последний факт был символом прикрепления женщины к проституции, моделью ее закрепощения и, в силу особенностей государственно-правового регулирования непотребства (являвшихся одновременно составляющей и итогом сексуального терроризма), перекрывал проститутке доступ к полнокровной гражданской жизни [6].

      Участь женщин во всех видах позорного промысла была трагична. Особенно это касалось организованной части легального рынка любви. Хотя имеются и другие мнения, в частности, некоторые исследователи полагают, что бордельные проститутки в ряде случаев (например, конфликт с бандершами) имели право искать защиту у закона, который пресекал злоупотребления. Однако на практике все было иначе. Проститутки в домах терпимости эксплуатировались самым безжалостным образом. У них отбирали желтые билеты и переводили на полный пансион. В соответствии с договором, им покупалось платье, обувь, обеспечивалось высококалорийное питание, но стоимость этих затрат, вычитаемая из заработка, многократно завышавшаяся, приводила к тому, что девицы вязли в неоплатных долгах перед хозяйкой. Несмотря на то, что с конца 1860-х гг. закон запрещал билетной девице иметь просроченный долг хозяйке свыше 25 руб. серебром, зачастую они (долги) были огромными. И это несмотря на то, что, по некоторым свидетельствам самая плохая проститутка в дешевом увеселительном заведении получала в месяц до 40 руб. (таковым был заработок среднеквалифицированного рабочего). Последнее обстоятельство завораживало проституток, побуждало их не отказываться от своего занятия, тем более, что крестьянки, столкнувшись с миром торговли любовью были шокированы: оказывалось то, что делалось в деревне бесплатно, в городе стоило денег. Они не задумывались над печальными последствиями промысла, считая, что люди, указывавшие на них, их пугают [7].

       Заняв свою нишу в системе коммерции развратом, проститутка оставалась там не навсегда - в сфере проституции действовали и действуют несколько потоков вертикальной социальной мобильности, приводящие от богатства или среднего достатка к бесприютности, голоду, холоду в толпе бродяг. Правда, мещанская проституция обнаруживала больше вариабельности, нежели аристократическая: часть этих проституток поступала на содержание к людям не особо зажиточным, но состоятельным и в таком положении доживала свой век; другие становились хозяйками мелких домов терпимости, содержали притоны, т.е. зная подноготную ремесла, пытались воспроизводить его в качестве организаторов. Небольшой процент проституток среднего класса выходил замуж, но в большинстве своем их браки оказывались неудачными, в огромной степени по вине самих женщин. После ежегодной перетарификации девицы из дешевых малин (панельная проституция) оказывались просто на улице. На этом поток мобильности замирал, поскольку подняться вверх у проституток низшего разбора не было никакой возможности. Опускаться ниже.... Так куда же еще ниже?!

       Публичный дом на драматическом опыте ранней сексуальной жизни, психологической незащищенности достраивал своим жильцам опыт уродливого и нездорового образа жизни. Во-первых, подобная жизнь отучала женщину от любого труда. Беспорядочная трата сексуальной энергии, бессонные ночи, тупая бездеятельность и вообще нарушение ритмов жизни, стрессы, постоянное эмоциональное возбуждение, каждодневный прием алкоголя, с помощью которого проститутки стремились уйти от реалий своего существования, приводили к быстрому увяданию организма, который переставал сопротивляться болезням (не обязательно венерическим), и ослаблению нервной системы. За 5-7 лет подобной жизни хорошенькая девушка превращалась в отупевшую измученную старуху. Несомненно, что именно на этом фоне шел быстрый отсев и обновление состава бордельных проституток. Русские врачи отмечали, что статистика заболеваемости и смертности у проституток была гораздо выше, чем у их сверстниц, не занимавшихся грязным промыслом [8]. Лишь немногие девицы решались выбраться из этой жизненной трясины, оставив позорный промысел за бортом: чаще всего они либо заканчивали жизнь самоубийством, либо гибли в больницах и ночлежных домах.

        Система регламентаризма в России, окончательно сложившаяся к 80-м гг. XIX столетия, преследовавшая, в частности, цель ограничения распространения сифилиса, включала в качестве составного элемента обязательные врачебные осмотры на предмет годности товара к употреблению. Принудительные и унизительные осмотры оскорбляли женщину, если она не совсем отупела, погрязнув в своей жизни. Несмотря на настоятельные требования в инструкциях органами врачебно-полицей-ского контроля о недопустимости подобный осмотров в иных помещениях, кроме как в специально оборудованных смотровых кабинетах при городских или земских больницах [9], в большинстве случаев эти предписания не выполнялись. Сплошь и рядом освидетельствования проституток производились в вопиюще - унизительных и антигигиенических условиях. Зачастую подобные действа проходили в арестантских помещениях при полицейских участках, ночлежных домах, покойницких, как это было в Сызрани в начале XX в., в присутствии не только полицейских чинов, которые не имели отношения к делу, но и разношерстной публики, временно и случайно оказавшийся здесь. В Пензенской губ. органы врачебно-полицейского надзора действовали по-старинке: девиц продолжали осматривать в публичных домах или на квартирах врачей или по месту жительства одиночек даже в губернском центре и г. Саранске, занимавшем второе, после г. Пензы, место по уровню проституции среди прочих городов провинции [10]. Процедуры и манипуляции осмотра внушали женщинам такой ужас, что многие из них подавляли свой протест алкоголем, признаваясь исследователям, что только в состоянии сильного опьянения могли покориться действиям врача [11].

       Сторонники системы регламентации доказывали, что среди поднадзорных проституток, особенно бордельных, венерические заболевания были распространены меньше, чем в среде бесконтрольных. Однако источники свидетельствовали об обратном. Так, в результате проведенного анализа, выяснилось, что заболеваемость проституток домов терпимости в г. Пензе составляла от 16,6% в 1893 г. до 71,4% в 1906 г. (в среднем за два десятилетия с 1889 г. - около 47%). В то же время статистика венерических заболеваний у бланковых девиц и свободных диктериад была гораздо ниже: у первых - в среднем за 1889-1909 гг. - 25% (от 5,5% в 1897 г. до 50% в 1893 г.), у вторых - 17,6% (1913 г.) [12]. Таким образом, проститутки домов терпимости были жертвами своей профессии: уже в начале XX в. было доказано, что сифилис заносится в бордели, не распространяясь (за редкими исключениями) оттуда.

        Исследователи пришли к единому мнению, что огромную роль в высокой заболеваемости венерическими недугами билетных девиц играло стремление хозяек публичных домов, своден, да и самих проституток, любыми средствами обеспечить систематичность работы, избежав вынужденных простоев. Страх быть забракованной при осмотре порождал с одной стороны, волну хитростей среди проституток и бандерш, с другой - взяточничества со стороны медицинского персонала. К примеру, в целях сокрытия факта своей болезни, жрицы любви прибегали к частому обмену билетами, в результате чего перед врачом представала не действительная его владелица. Полиция, несмотря на общеизвестность такого явления, была либо бессильна в борьбе с ним, за редким исключением изобличая виновницу и привлекая ее к законной ответственности, либо погрязала в коррупции. В 1909 г. государство пошло на отмену желтых билетов, планируя заменить их на билеты белого цвета, предполагавших наличие фотографии проститутки, однако это нововведение так и не было реализовано. В 1910 г. один из крупных чиновников Министерства юстиции официально заявил: Содержательницы публичных домов расходуют огромные суммы на подкуп органов власти..., что делает надзор за домами терпимости лишенным всякого значения [13].

        Активно разрабатываемая в начале XX в. гендерная теория, определившая основные составные черты женского социального характера (эмоциональность, фантазия, конкретность мышления, преобладание подсознательной сферы, тяга к пространственной гармонии, меньшая, нежели у мужчин агрессивность, большое чадолюбие, милосердие к слабому и т.д.), выявила основные черты его трансформации у проституток под влиянием их ролевой деятельности. Сострадание, свойственное вообще женщинам, в жрицах любви было убито тем холодным презрением, с котором общество относилось к ним; фантазия принимала форму патологической лживости; стыдливость, считавшаяся основой любой морали, была полностью атрофирована, более того, ремесло разврата требовало развязности, наглости, безобразных выходок - такую проститутку чаще отмечали вниманием посетители. Пресс ролей, безусловно, отпечатывался на личности и поведении публичной женщины, хотя и было замечено, что многие продажные особы вне контактов с мужчинами (во время отдыха, болезни и т.п.) держали себя в границах умеренности.

       Естественная потребность человека быть привязанным к другому, любить его не исчезала у проституток, но в силу специфики их деятельности принимала уродливый характер. Одни были склонны к определенной восторженности, проявлявшейся прежде всего в обожании подруг. Такое поведение было вообще характерно для всех закрытых заведений, где в тесном кругу живут молодые, не сформировавшиеся индивиды: для кадетских корпусов, институтов благородных девиц, пансионов. Но в последних обожание редко имело сексуальный подтекст, который в полной мере проявлялся в публичных домах. В среде обитательниц последних часто встречалась лесбийская любовь. Исследователи отмечали, что любили они со всей силой сердца, с ревностью и преследованием изменницы, если она рисковала полюбить другую, но к посетителям ревновали редко [14]. Эту склонность хозяйки борделей иногда эгоистически эксплуатировали, устраивали зрелища, возбуждавшие нервы посетителей. Розовые мечты и желания, по нашему убеждению, не были следствием врожденной порочности (хотя и этого исключать нельзя) - они были итогом одиночества, безысходности и разбитых надежд. У других обитательниц борделей обнаруживались любовники, к которым они питали неподдельную привязанность, контакты с которыми создавали иллюзию своей семьи. Почему иллюзию? Да потому, что эти мужчины сплошь и рядом поступали со своими подругами нечестно, паразитируя на их ремесле.

       Что касается вопроса о религиозности проституток, то они были скорее суеверны. Значительно важнее веры в божественное спасение была их вера в людей, а именно ее растаптывали в храмах любви в первую очередь. К тому же российский социум рубежа прошедших столетий характеризовало отсутствие толерантности в отношении к падшим женщинам вообще. Например, в г. Пензе, где в силу исторической традиции публичные дома располагались в центре города, почтенные граждане, заинтересованные в охранении общественного благочиния, далекие от идей регламентаризма, явно тяготевшие (на бытовом уровне) к прогибиционизму, постоянно требовали от губернатора если не запретить, то немедленно удалить вертепы непотребства. Или в г. Троицке, когда городская Дума отвела место для домов терпимости, они были разгромлены населением [16]. Со стороны обывателей проститутки всех рангов наталкивались на глухую стену презрения и непонимания. Естественно, прогрессивные мысли о спасении падших женщин, нашедшие широкий отклик, в том числе и в форме социального подвижничества в крупных городах России, здесь не могли найти и не нашли благодатную почву для развития.

       И в заключении хотелось бы вернуться к тому, из чего мы исходили при выборе и постановке проблематики, а именно: прежде чем делать политические заявления, а тем более принимать на государственном уровне какую-либо концепцию регулирования рынка сексуальных услуг, современным политикам необходимо тщательно проанализировать исторический опыт России в рамках данной проблемы с учетом специфики ее регионов.

Примечания

1.                               Зоткина Н.А. Провинциальный рынок любви: очерк о развитии проституции в пензенской губернии на рубеже XIX-XX вв. // XXI век: итоги прошлого и проблемы настоящего. Вып. 3. Пенза, 2002. С. 67.

2.                               Архив судебной медицины и общественной гигиены. 1870. Кн. 1. Отд. 3. С. 95-101.

3.                               Лебина Н.Б., Шкаровский М.В. Проституция в Петербурге (40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.). М., 1994. С. 24.

4.                               Проституция в Российской империи по обследованию 1 августа 1889 г. СПб., 1890. Приложения. С. 2.

5.                               Зоткина Н.А. Указ. соч. С. 67-70.

6.                               Елистратов П.Е. Цит. по: Ярмыш А. Самая древняя профессия // Позиция. 1991. № 4. С. 100.

7.                               Голод С.И., Голосенко И.А. Социологические исследования проституции в России (история и современное состояние). Спб., 1998. С. 37.

8.                               Там же. С. 41.

9.                               российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1288. Оп. 3. 2-е делопр. Д. 41. Л. 1-2.

10.                            Государственный архив Пензенской области (ГАПО). Ф. 6. Оп. 1. Д. 8672. Л. 26 об.

11.                            Голод С.И., Голосенко И.А. Указ. соч. С. 47.

12.                            ГАПО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 6359. Л. 1-2, 8-9, 19-20; Д. 6709. Л. 1-2, 11-12, 20-21; Д. 6790. Л. 512-513; Д. 7234. Л. 161; Д. 7353. Л. 38; Д. 8162. Л. 56;
Д. 8377. Л. 44. Д. 8611. Л. 56; Д. 8992. Л. 16. Д. 9334. Л. 138, 183; Д. 10285.

13.                            Ярмыш А. Указ. соч. С. 98.

14.                            Жукова Л.А. Указ. Соч. С. 59-92.

15.                            Например: ГАПО. Ф. 109. Оп. 1. Д. 527. Л. 1.

16.                            Зверев В. Яма Российской Империи. Социология истории рынка любви // Российская провинция. 1995. № 1. С. 138.