Гендерная проблематика: подходы к описанию

 

Исторические исследования в России-II. Семь лет спустя / Под ред. Г.А.Бордюгова. - М.: АИРО-ХХ, 2003.- С. 203-245.

 

Гендерная проблематика: подходы к описанию

Татьяна Дашкова

:             Введение

            Интенсивное развитие "женских" и гендерных исследований может рассматриваться как один из важнейших аспектов  преобразований, происходящих в отечественном гуманитарном пространстве в постсоветское время. Недаром один из ведущих представителей гендерных исследований на постсоветском пространстве И. Жеребкина называет это время - "гендерные 90-е"[1]. На наших глазах происходит распространение и освоение сформировавшихся в западном гуманитарном знании  способов проблематизации действительности и формирование новых институций, предпринимаются попытки переосмысления прежних дисциплинарных конвенций и открытие новых областей исследования.  Рассмотрение этих процессов во всей их сложности и неоднозначности  представляет чрезвычайный интерес. Дополнительную интригу исследованию может придать социально-историческая перспектива этого процесса: побеги позднего феминизма прививаются в стране, которая в свое время воспринималась как место, где феминистские идеи были во многом реализованы.

            В данной статье предпринята попытка обозначить некоторые тенденции развития "женских" и гендерных исследований в нашей стране, значимые применительно к ситуации в новейшей российской историографии, и дать обзор научной литературы лежащей в русле "истории женщин", "женской истории" и гендерной истории. Кроме того, я попытаюсь наметить проблемные зоны и показать проективные возможности категории "гендер" на пространстве отечественной истории ХХ века, т.е. обозначить лакуны и назвать возможные темы и направления исследований, возникшие в связи с освоением новой проблематики. Я оставляю за рамками обзора исследования по "женскому вопросу" в древней, средневековой и новой истории, а также вышедшие в последнее время многочисленные научно-популярные книги о царицах, известных женщинах, быте, нравах, сексуальной жизни и пр. далекого прошлого[2]. Материалом для данного исследования будут выступать издания и тексты, вышедшие как в России, так и в странах бывшего СССР. Все они принадлежат единому научному пространству, существование которого поддерживается тесными контактами ученых, их участием в совместных научных проектах, наличием общих теоретических и идеологических принципов.

            "The best from the West": феминизм, "женские" и гендерные исследования на Западе.

            Для того, чтобы получить критерии оценки российской ситуации и присущих ей тенденций развития, а также принадлежности историографических трудов к тому или иному направлению, необходимо по возможности придать более или менее отчетливый смысл используемым нами понятиям - "женские исследования" ("исследования женщин") и гендерные исследования, зафиксировать характерные для них способы исследовательского и организационного самовыражения.  Это особенно важно в связи с тем, что в научном сообществе (особенно в отечественном), с одной стороны, существуют различные интерпретации этих понятий, с другой стороны, не всегда осознается их методологическое и идеологическое своеобразие. Наиболее адекватным способом решения поставленной задачи будет схематическое представление интеллектуальной истории "женских" и гендерных исследований на Западе с уклоном в интересующую нас сферу историографии. При этом следует учесть, что последующее изложение имеет функцию формулировки проблем и концептуальных ориентиров для осмысления отечественной ситуации и не может быть ничем иным, как упрощенной конструкцией, которая, конечно, не учитывает ни всего многообразия проблем, связанных с развитием феминизма, "женских исследований" и гендерных исследований, ни множества различий между течениями, существующими в этом интеллектуальном поле .

            Общеизвестно, что "женские исследования" утвердились "на гребне" второй волны женского движения (конец 60-х годов), в основании которого была идеология феминизма[3]. Очень кратко она может быть обозначена как противостояние двух тенденций: с одной стороны, требования равноправия женщин, с другой - требования признания особенности женской сферы. На этих же постулатах основывается и "феминистская критика", составившая теоретический фундамент "женских исследований". Она также выработала две  противоположные стратегии: с одной стороны, стремление подчеркнуть равенство женщин и мужчин, а с другой - попытку настоять на существовании различия, то есть постулировать специфически женскую культуру[4].

            Результатом феминистской критики гуманитарного знания стало возникновение и институционализация сначала в США (конец 1960-х гг.), а потом в Западной Европе (1980-е гг.) "женских исследований"("women's studies")[5]. Лозунгом, объединившим в рамках нового направления представителей различных дисциплин, стал тезис "добавить женщину", в котором выразилось стремление устранить существовавшую дискриминацию женщин как объекта научного исследования и сделать видимой роль женщин в истории и жизни современного общества[6]. Осознание невозможности решить эту задачу, пребывая замкнутыми в традиционных дисциплинарных рамках, привело к более целенаправленному развитию самостоятельных программ "женских исследований", получивших впоследствии публичное и академическое признание. В этих программах в наибольшей степени была реализована специфика "женских исследований", отличавшая их от традиционных исследований о женщинах и выразившаяся в идее включения женского жизненного и социокультурного опыта в научную работу[7]. Одной из составляющих "женских исследований" стала "женская история" ("история женщин")[8]. 

            Как историографическое направление "история женщин" может быть осмыслена в контексте становления "новой социальной истории". Именно развитие в русле "новой социальной истории" с ее направленностью на изучение "народной истории", "истории снизу" и ориентацией на взаимодействие с другими социальными науками - социологией, демографией, антропологией и др. - стало залогом роста нового направления. Это, с одной стороны, создало условия для более полного осмысления экономических, политических, правовых и т.д. аспектов существования женщин прошлого и признания половых различий как одной из важнейших систем социальной организации, а с другой - раскрыло новые аналитические возможности в исследовании  традиционно приоритетных для женщины сфер семьи и частной жизни[9]. По мнению Л.П.Репиной в "истории женщин" можно, хотя бы условно, выделить три направления, отражающие важнейшие тенденции и, одновременно, соответствующие стадиям развития этого историографического направления[10]. В первом и наиболее традиционных из них, господствовавшем до середины 1970-х гг., ставилась задача "восстановление исторического существования женщин", "забытых" или "вычеркнутых" из официальной "мужской" историографии. В соответствии с этим выстраивался проект написания особой "женской истории" - "her-story", альтернативной по отношению к традиционной историографии, определявшейся как "his-story". Научные работы, относящиеся к этому течению, имеют в большинстве своем описательный характер.  Второе направление, утвердившееся во второй половине 1970-х гг., уже в гораздо большей степени принадлежало к парадигме социальной истории[11]. Его представители видели свою цель в изучении исторически сложившихся отношений господства и подчинения между мужчинами и женщинами в патриархатных структурах классовых обществ. Однако в своем стремлении связать "женскую историю" с историей общества они, в духе марксистских теорий, делали упор на объяснение полового неравенства его укорененностью в неравенстве экономическом. В работах представителей третьего направления, сформировавшегося на рубеже 1970-х - 1980-х гг., мы находим стремление учесть всю неоднозначность взаимосвязи распределения половых ролей с другими социальными характеристиками и иерархиями, в частности соотношения сексуального и классового неравенства. Более того, в этих  работах  уже происходило переопределение понятий "мужского" и "женского" с учетом их внутренней дифференцированности и изменчивости, что в конечном итоге привело к формированию гендерных исследований.

            Проблемы, которые в конечном итоге возникли в связи с развитием "женских исследований", были связаны с невниманием к различиям и недостаточной историчностью лежащих в этом русле подходов. Под вопрос были поставлены как природная  общность женского опыта, так и наиболее популярные объяснения его специфики, которые, несмотря на все различия между ними, имели один общий недостаток - фиксировали и субстанциализировали бинарную оппозицию "мужского" и "женского"[12]. Этим, как показывают исследователи, грешат самые разные версии "женских исследований" от радикально-критических (биологизаторских, марксистских, психоаналитических), так или иначе разоблачающих природу  неравенства полов в патриархатном обществе, - до более умеренных и нейтральных, связывавших вслед за Т.Парсонсом и Р.Бейлзом, различие половых ролей с неизменностью социальных функций мужчин и женщин[13]. Развитие "женских исследований" все более обнаруживало закрытость такого понимания по отношению к существованию многочисленных социальных и культурных различий между женщинами разных сообществ и эпох.

             Эта закрытость, "зацикленность" (Г.-Ф.Будде) обнаруживалась и на институциональном, и на дисциплинарном уровне. Политическая ангажированность и стремление к автономии, сплоченность  во имя критики сексизма и реабилитации женщин, представления их опыта и построения альтернативного знания об обществе и истории не только отпугивали многих представителей научного сообщества, долгое время не признававшего научный статус "женских исследований", но и способствовали их самозамыканию, "геттоизации", усилению духа  "изоляционизма и кастовости". Сохранение или простое переворачивание существовавших оппозиций "мужское - женское", "публичное - частное" (коренящееся в т.н. концепции "разделенных сфер"), при сохранении их жесткости, не позволяла "женским исследованиям" действенно участвовать в преобразовании гуманитарного знания и, в частности, истории[14]. Результатом поисков выхода из этой ситуации стало формирование гендерных исследований или "истории полов".

            "Гендером" стали именовать "социокультурный пол", в отличие от "пола" биологического. Это означало, что "центральным предметом исследований ... становится уже не история женщин, а история гендерных отношений (курсив автора книги - Т.Д.), т.е. тех самых отношений между мужчинами и женщинами, которые будучи одним из важнейших аспектов социальной организации, особым образом выражают ее системные характеристики и структурируют отношения между индивидами..., осознающими свою гендерную принадлежность в специфическом культурно-историческом контексте ("гендерная идентичность")"[15].

            Утверждение этого нового видения проблемы пола, связанного с отрицанием биологического и психологического детерминизма и формированием конструктивистского подхода в гуманитарном знании, открывало возможность решения целого ряда актуальных для  "женских исследований" проблем. "Гендер", в качестве базового понятия, формирует новый образ феминистского исследования, переопределяя основополагающие для феминизма стратегии равенства и различия. Это выразилось, во-первых, в осознании необходимости изучения мужчин и формирования мужского опыта наравне с изучением женщин и женского опыта. В этом смысле  предметом гендерных исследований, в отличие от исследований женщин, оказывается уже не только женщины, но и соотношение полов и, более того, - различные формы половой идентичности, не укладывающиеся в рамки традиционной дихотомии ("queer-идентичности")[16]. Во-вторых, гендерная оптика оказывается более продуктивной в плане фиксации различий в женском опыте (как, впрочем, и в опыте противоположного пола) и изучения механизмов  воспроизводства этого опыта в их социально-исторической специфике. В частности, менее однозначной становится и интерпретация важнейшей для феминизма темы дискриминации женщин.

            Описанные изменения стали шагом к преодолению "геттоизации" "женских исследований" и облегчили их интеграцию в академическое сообщество. И дело, конечно же, не только в том, что замена "женского" и "феминистского" на нейтральное и "объективно" звучащее понятие "гендер" позволили феминистски-ориентированным исследованиям претендовать на научную серьезность и объективность, чем, как свидетельствует Дж.Скотт, многие их авторы и воспользовались[17]. Значение гендерных исследований связано с их эпистемологической и методологической спецификой, которая обусловлена их взаимодействием со структурализмом и  постструктуралистскими течениями и участием в целом ряде "поворотов", произошедших в гуманитарном знании последней трети ХХ века[18].

            Как бы не оценивались взаимоотношения гендерных исследований с постструктурализмом[19], нельзя не отметить несколько наиболее существенных направлений их развития. Эти направления определялись прежде всего ориентирами культурализма и отказа от универсалистской интерпретации различий, задачами исследования систем значений (ведь именно проблемы значения половых различий и механизмов различения стала основополагающей для гендерных исследований) и вниманием к средствам выражения и языкам (само)описания и (само)представления, которые получают семиотическую интерпретацию. Благодаря этому, наряду с уже упоминавшимся понятием "идентичность", на первый план выдвинулась проблематика репрезентации.

             Л.П.Репина, вслед за Р.Шартье, указывает на три аспекта понятия "репрезентация": коллективные представления, организующие схемы восприятия социального мира; формы символического предъявления и навязывания миру своего социального статуса и политического могущества; закрепление за представителем - "репрезентантом" - утвержденного в конкурентной борьбе и признанного обществом социального статуса[20]. Эволюция в понимании репрезентации представительницами гендерных исследований,  как ее характеризует А.Усманова, была связана с переходом от "миметической" модели исследования репрезентации женщин в искусстве и СМИ, аналогичной модели политического представления, к более сложной модели, в которой акцент делается на способах конструирования образа женщины и его существования в различных контекстах[21]. Таким образом, заслугой постструктурализма оказывается разработка более изощренных и эффективных способов критики господства[22]. Это стало возможным, в частности, благодаря использованию методов анализа дискурса, деконструкции, а также различным литературоведческим подходам (жанровый анализ, мотивный анализ, анализ тропов и пр.)[23].

            Это можно проследить на примере изменений в интерпретации проблематики канона в литературе и искусстве. Если для представителей "женских исследований" было важно заменить "мужской канон" на "женский" (то есть дать альтернативаный набор "классиков"), то для гендерных исследований разговор о каноне сместился в сторону проблем репрезентации, в том числе, и визуальной. От проблем "состава" канона, предполагающего новый список и свою иерархию, перешли к проблемам его конструирования, трансляции и восприятия/усвоения.

            Создание новых инструментов критики и саморефлексии   сделало возможной более основательную проблематизацию оснований научного знания, к которой стремилась также и феминистская мысль. "Релятивизация и историзация понятия "знание" способствуют складыванию иного отношения к самому логико-нормативному стандарту научности. Он формулируется как соответствие профессии, как свод правил, ценностных требований, предъявляемых к самому познавательному процессу и к его результату. Профессионализм сопрягается с понятием "институционализации" творчества, направленностью деятельности интеллектуалов на создание образцов, утверждающих интерсубъективность и верификацию знания. При таком понимании норма, которая вырабатывалась в пределах профессионального сообщества и идентифицировалась его участниками как научная, обнаруживает функции репрессии и власти. В итоге профессиональная культура предстает в виде определенной дискурсивной практики, совокупности познавательных ориентиров, специфического способа общения - ритуала, основанного на разделяемых представлениях и символах"[24]. Благодаря этому, с одной стороны, под сомнение были поставлены автономия науки, ее эпистемологические предпосылки, критерии релевантности фактов, дисциплинарные границы и интеллектуальные иерархии. Это выразилось, в частности, в критике позитивизма и повышении статуса качественных методов анализа. С другой стороны были подняты вопросы о значении пограничных и маргинальных областей в науке и за ее пределами, о необходимости эстетической и политической рефлексии в отношении знания, о реабилитации маргинального. Все это позволило гораздо более полно инкорпорировать феминистскую рефлексию, которая оказывалась все крепче связанной с идеями мультикультурализма и других интеллектуальных течений,  реабилитирующих маргинальное в системы воспроизводства знания, что способствовало преодолению "геттоизации" феминистски ориентированной науки.

            Описанные выше тенденции своеобразно преломились в области гендерной историографии. Обращение к концепции "гендера" позволило восстановить целостность социальной истории, вернув ей оба пола и сориентировав историю женщин на подключение к "более генеральным объяснительным схемам"[25]. Осознание того, что "гендерная принадлежность оказывается встроенной в структуру всех общественных институтов, а воспроизводство гендерного сознания на уровне индивида поддерживает сложившуюся систему социальных отношений во всех сферах"[26], открыло перспективы освоения новых типов источников и достижения нового уровня дисциплинарного сотрудничества и синтеза в изучении истории полов. Это, в свою очередь, стимулировало развитие новых подходов к различным темам, в частности, к тем, которые были выведены в число приоритетных "историей снизу", - таким как "частная жизнь", "повседневность", "массовая культура", "телесность", "сексуальность" и др. 

            Процесс "академизации" "женских" и гендерных исследований в историографии был связан с значительными преобразованиями в самой исторической дисциплине, обусловленными кризисом традиционных моделей историописания. Это произошло благодаря тому, что многие достижения гендерной истории были связаны с выявлением иных уровней и тенденций исторического процесса, не фиксируемых  традиционными схемами и периодизациями. Таким образом, одновременно с приобщением к "Большой Истории", гендерная история оказалась вовлеченной в теоретико-методологические контроверзы, обусловленные развитием различных форм локальной истории и микроистории, сетевого анализа и нового биографического метода. Именно эти историографические направления и методы, во многом определившие новый этап развития исторического знания, стали одной из опор гендерной историографии.             Становление гендерной историографии во многом было связано со сменой историографических парадигм. Оно ознаменовало собой переход от новой социальной истории к новой культурной и новой интеллектуальной истории, обозначив тем самым новое качество историчности "женских" (и "мужских"!) исследований, связанное с осмыслением динамики половых различий, анализом  многообразных механизмов их создания и воспроизводства и историзацией используемых историками объяснительных схем[27].

            Одним из важнейших выражений этого перехода стала историческая проблематизация "женского опыта" и его текстуальной репрезентации, которая затрагивала, с одной стороны, "женский взгляд на мир" в различные исторические периоды, а, с другой, - особенности "женского письма"[28] историографа, включающего в свой научный текст личный опыт и намеренно отказывающегося от нейтральности изложения и пр. С первым аспектом этой проблематизации были связаны интерес к источникам личного происхождения - дневникам, письмам, автобиографиям, а также разработки новых подходов к биографическому исследованию[29], которые позволяли бы не только объяснить жизнь личности "из эпохи", но и, сквозь призму личного взгляда, прояснить специфику культурного контекста и представить иное измерение общесоциальных процессов. Одним из воплощений второго аспекта стало стремление ввести в повествование "фигуру автора" в ее исторической конкретности.

            Важным достижением представителей гендерных исследователей стало преодоление традиционных представлений о соотношении частного и публичного, закрепленных в концепции "разделенных сфер". Разработанная историками концепция "женской власти",  ("women's power") описывала неформальные каналы влияния на политические решения, которыми пользовались женщины в отсутствии у них публично признанного авторитета. С другой стороны, как показывают историки, "средства патриархального господства не исчерпывались экономическими, политическими и культурными институтами (включая религию и образование), ограничивающими доступ женщин в публичную сферу: важным его инструментом является также и контроль над женской сексуальностью в самом широком смысле"[30]. Это, а также факты постоянного нарушения границ между частной и публичной сферой, показали историческую обусловленность этих границ и невозможность однозначно определить направление, в котором развивается их взаимодействие[31].

            Важнейшим этапом в становлении "гендерной методологии" традиционно считается статья американского историка Джоан Скотт "Гендер - полезная категория исторического анализа" (1986 г.)[32]. Зафиксировав необходимость преодоления внеисторичности господствующих интерпретаций пола в истории, Дж.Скотт предложила весьма продуктивную схему анализа исторического материала сквозь призму гендерного подхода. Она наметила четыре основных смысловых "комплекса" гендерной историографии: 1) культурно-символический, 2) нормативно-интерпретационный, 3) социально-институциональный, 4) индивидуально-психологический[33].

            Первый комплекс включает в себя работу с системами культурных символов, бытующими в тот или иной исторический период. Это могут быть различные символические женские образы (Ева, Мария) и мифологические представления о невинности, порочности, осквернении и пр. Историка здесь будут интересовать формы репрезентации этих символических смыслов и их трансформации в различных исторических контекстах.

            Второй комплекс - это работа со сложившимися в культуре нормативными утверждениями, закрепленными в религиозных, педагогических, научных, правовых и политических доктринах, причем очень важно показать, как то, что фиксируется в качестве "извечного", "правильного" или "единственно-возможного" возникает и утверждается в борьбе с альтернативными концепциями. Фиксация исторической природы этих утверждений (например, постулата о "женском предназначении") позволит исследователям доказать не "биологический", "извечный" ("такова женская природа") характер соотношения "мужского" и "женского", а показать, что оно является продуктом социального конструирования в определенную эпоху.

            Третий комплекс предполагает анализ роли полового различения в структуре и функционировании социальных институтов и организаций. Здесь имеются в виду не только традиционно рассматриваемые с этой точки зрения системы родства, брак, семья, домашнее хозяйство, но и рынок рабочей силы, система образования, государственное устройство, социальные отношения, политические институты. Историков должно интересовать, как происходит воспроизводство социального порядка, основанного на половых различиях, как в этой связи функционируют институты социального контроля и за счет чего осуществляется распределение и перераспределение власти.

            Четвертый комплекс - рассмотрение самоидентификации личности в различные исторические периоды, то есть в чем "субъективная гендерная идентичность"  совпадает, а в чем не совпадает с культурно-предписанными и социально-заданными образами "идеальных" мужчин и женщин.

            Все эти четыре подсистемы, по мнению Дж.Скотт, намечают панораму возможностей гендерных исследований в историографии, а тот или иной способ их конкретного соотнесения определяет специфику каждого из них. Вместе с тем, по мнению исследовательницы, данная схема должна быть дополнена еще одним важным аспектом проекции понятия "гендер" на историю общества, связанного с рассмотрением гендерных диспозиций как средства "обозначения отношений власти", как одного из важнейших способов легитимации социального порядка[34]. Это дополнение позволяет не только пересмотреть проблемы политической истории, но и по-новому осмыслить политическое значение истории полов.

            Подытоживая предложенную характеристику гендерных исследований, следует отметить, что в них формируется новая конфигурация взаимодействия политики (социального движения) и науки. В процессе развития от "женских исследований" к гендерным исследованиям формируется новая практика междисциплинарности благодаря обнаружению значения половых различий как формы организации социального опыта и взаимодействия. Эта практика основывается уже не на предметном единстве, как это было в "женских исследованиях", но на единстве категориальном, в условиях проблематизации принципов научного познания, усложнения дисциплинарного взаимодействия и методологической рефлексии[35]. В историографии  это выразилось в усложнении представлений об историческом процессе (в частности, в постановке проблемы сопряжения макро- и микроподходов)  и в поисках новых форм исторического синтеза. Формирование гендерных исследований создает новые формы для связанного с феминизмом социального опыта и инспирированного им социального активизма. Научная деятельность может иметь смысл политического действия, однако при этом очень важно всякий раз проявлять "местоположенность" и ангажированность субъекта высказывания.

            Вместе с тем в адрес гендерных исследований как концепции и дискурсивной практики был высказан целый ряд критических замечаний. О некоторых из них стоит упомянуть. Первое направление критики понятия "гендер" было связано с тем, что, будучи средством академизации феминизма, это понятие оказывается теоретически неадекватным и политически аморфным, снижающим нон-конформистский пафос феминизма[36]. Кроме того, некоторыми исследователями утверждение "гендера" рассматривается как симптом экспансии англо-американской традиции гендерных исследований, которая не может быть в полной мере адекватна опыту других культурных традиций и языков, в которых различение пол/гендер отсутствует. Выдвигались и чисто методологические аргументы. С одной стороны, концепция гендера критиковалась за дематериализацию пола и отрицание активности субъекта[37]. С другой стороны, гендерный подход оказывался, с точки зрения некоторых мыслителей, недостаточно "конструктивным" или даже ограниченным своей "конструктивностью". Здесь следует упомянуть о критике Дж. Батлер в адрес оппозиции пол/гендер, которая, будучи призванной выявить социокультурную сконструированность половых различий, в действительности содержит в себе допущение о существовании "пола" или "тела" как чего-то предшествующего конструкции. Более того, понятие "гендера" стало одним из водоразделов между американской и французской традицией феминизма[38]. Таким  образом, "гендер" сегодня находиться в процессе критического переосмысления. "История" с "гендером" продолжается - теперь и в России.

           

                       

 "Back in the USSR"."Женские" и гендерные исследования в России и странах СНГ: возникновение сообщества и развитие институций[39].

            Ситуацию становления "женских" и гендерных исследований в нашей стране имеет смысл рассматривать в двух взаимосвязанных между собой ракурсах: образования институций и формирования дискурсивного пространства. Но если в отношении первого ракурса мы ограничимся лишь наброском, то второму мы намерены уделить более пристальное внимание, для того, чтобы зафиксировать некоторые тендеции, определяющие конфигурацию "женских" и гендерных исследований в постсоветском гуманитарном знании.

            В настоящий момент можно сказать, что "гендерные" институции переживают свой ренессанс, хотя процесс их "утверждения" происходил далеко не безболезненно. Историко-социологический анализ составляющих его "точек роста" можно обозначить здесь лишь как исследовательскую задачу, без выполнения которой невозможно приблизиться к пониманию специфических особенностей существования нового научного направления на постсоветском пространстве. Во всяком случае важно, что мощный рывок, который позволил за десять с небольшим лет пройти путь от разрозненных групп энтузиастов к созданию довольно большого числа научных центров и социальных организаций и получению государственной поддержки - и это в отсутствии социальной базы в виде женского движения, создававшегося параллельно и при поддержке ученых. Это вызывает не только законное желание гордиться достижениями, но и вопросы, в том числе и о том, не становятся ли научные исследования, основанные на феминистской критике, инструментом мужского доминантного политического дискурса, да еще и получившего "международный заказ" после IV Всемирной конференции по положению женщин в Пекине[40].

            В качестве факторов, способствовавших продвижению "женских" и гендерных исследований в России, Е.Здравомыслова и А.Темкина называют следующие: взаимодействие с женскими политическими и социальными организациями, в том числе и европейскими, что "постепенно стало обеспечивать инфраструктуру интеллектуального обмена"; "фактор глобализации", интеллектуальная и финансовая поддержка западных фондов и исследовательских организаций - в ситуации кризиса института науки в России это позволило не только участвовать в жизни международного научного сообщества, получать доступ к профессиональной литературе и другим источникам научного роста, но и создало условия для материальной заинтересованности российских научных чиновников в поддержке "гендерных" начинаний; формирование новых образовательных структур, оказавшихся более открытыми для гендерной тематики, чем традиционные научные и образовательные учреждения; получение "гендерными" институциями государственной поддержки; "личный фактор", без которого невозможно выживание в условиях нестабильности[41]. Институционализация гендерных исследований в России стала важным фактором преобразования научной и образовательной среды, причем это преобразующее воздействие осуществлялось не только через публикации[42], очень часто свидетельствующие о хорошей осведомленности авторов о методологических дискуссиях и состоянии предметных областей в западной науке. Помимо создаваемых таким образом условий для теоретического диалога, следует отметить также трансляцию форм западноевропейской и американской образовательной практики, с ее программами курсов по выбору, методологической свободой и преподавательской толерантностью по отношению к студентам разных рас, национальностей, сексуальных ориентаций[43], а также особый микроклимат внутри научных сообществ (преимущественно "женских")  и опыт неформального общения единомышленников.

            Период становления отечественных гендерных исследований, по мнению З. Хоткиной, можно разделить на четыре этапа[44]. Первый, просветительский организационный этап внедрения новой научной парадигмы (с конца 80-х - до 1992 года): в это время возникают первые феминистские группы, независимые женские организации, появляются первые публикации в журналах[45]. В этот же период начинается деятельность зарубежных и российских научных фондов, направленных на поддержку гендерных исследований и оказание финансовой помощи исследователям. В рамках АН, в Институте социально-экономических проблем народонаселения создается гендерная лаборатория (1990 г.), позднее - Московский Центр гендерных исследований (МЦГИ)[46]. Второй этап - институциализация исследований (1993 - 1995), то есть рост числа гендерных центров и начало официальной регистрации научных коллективов и организаций. За это время были официально зарегистрированы Московский и Петербургский центры гендерных исследований и начали работу Ивановский, Карельский и другие центры. На этом этапе началось создание вузовских программ по феминологии. Третий этап - консолидация ученых и преподавателей российских гендерных исследований (1996 - 1998). В этот период начали организовываться конференции по гендерным исследованиям и возросло чило публикаций на эту тему. Важным событием этого этапа было проведение трех Российских летних школ по "женским" и гендерным исследованиям (РЛШГИ): "Валдай-96" в Твери, "Волга-97" в Тольятти и "Азов-98" в Таганроге[47](организованы Московским ЦГИ) и Международных летних школ в Форосе[48] (организованных Харьковским ЦГИ). Четвертый этап -  активизация работы, направленной на легитимацию и распространение гендерного образования (1999 - по настоящее время). В этот период в ряде ведущих вузов страны начинают читаться учебные курсы по гендерным исследованиям: МГУ, РГГУ, Европейский университет в Санкт-Петербурге, Российский государственный педагогический университет им.Герцена, Высшая школа экономики в Москве, Ивановский, Тверской, Новосибирский госуниверситеты, Уральский государственный технический университет и др. В настоящее время программы по гендерному образованию есть во многих вузах, по этой теме регулярно проводятся конференции, создается информационная сеть, объединяющая на сегодняшний день целый ряд сайтов, в том числе сайты научных центров и сайты, посвященные "женской" и гендерной истории[49].

            По мнению Е.Здравомысловой и А.Темкиной перспективы  институциализации отечественных "гендерных исследований" следует рассматривать как сосуществование двух стратегий - автономизации и интеграции. Автономизация предполагает "создание относительно замкнутого сообщества исследователей, занимающихся данной проблематикой, но принадлежащих к разным дисциплинам. Цель таких стратегий – выработка общего понятийного аппарата и языка, постоянная поддержка исследовательской сети, создание собственных каналов научной коммуникации"[50]. Формами автономизации является проведение тематических конференций, выпуск специальных изданий, летние школы, публикации в специализированных (гендерных) журналах. Интегративная стратегия институциализации предполагает "включение тематики в основное русло общественного дискурса в соответствии с научным дисциплинарным разделением, что означает, например, публикации в основных научных изданиях, участие в общенаучных конференциях"[51]. К интегративным акциям можно отнести открытие "гендерных" рубрик в научных журналах "Общественные науки и современность" и "Социологические исследования", тематические выпуски научных журналов, посвященные гендерным исследованиям[52],  организация секции “Гендерные проблемы в современном обществе” в рамках Первого Всероссийского социологического конгресса (сентябрь, 2000). По мнению ученых, такая стратегия "препятствует "геттоизации" гендерных исследований как ниши для исключенной и исключающей группы"[53]. Таким образом, как показывает данное описание, процесс институализации "женских" и гендерных исследований в нашей стране протекает весьма интенсивно, хотя и не без трудностей, которые преодолеваются не только благодаря западному финансированию, но и благодаря энтузиазму участников этого научного движения. Менее однозначным оказывается дискурсивный аспект этого процесса, что достаточно ясно осознается многими его участниками[54]. Основываясь на их рассуждениях, мы сделали попытку в самом общем виде представить тенденции и проблемы  становления "гендерного дискурса" в отечественном гуманитарном знании. При этом наше внимание будет сосредоточено на характеристиках исследовательской деятельности, политической активности и их соотношения, выражающие различные позиции по поводу  вопросов, основополагающих для самоопределения "женских" и гендерных исследований.

 

"Женское", "политическое", "бессознательное": интеллектуальные стратегии и формы саморефлексии в трудах отечественных исследователей.

            Как явствует из предшествующего изложения процесс развития "женских" и гендерных исследований в России, хотя и может быть представлен как поступательный, заключает в себе различные тенденции и стратегии институционализации. Вообще, отсутствие гомогенности этого интеллектуального пространства не является  российской спецификой. Как отмечает Е.Ярская-Смирнова, сегодня "вряд ли следует стремиться  к жесткой департаментализации социального знания, разделяя его на женские исследования, феминизм и гендерные исследования, ... ибо сегодня существуют многочисленные варианты программ и исследовательских коллективов"[55]. Однако, это отсутствие гомогенности можно оценить также и как характерную черту периода становления нового направления в науке, когда в свете задачи мобилизации и объединения, проблемы интеллектуального самоопределения оказываются менее значимыми. Как свидетельствует О.Шнырова, "в провинциальной научной среде под видом женских иногда ведутся традиционные исследования, в которых не только не используются гендерная и феминистская методология, но и пропагандируются патриархатные взгляды на роль женщины в обществе"[56].

            Впрочем, даже между сообществами, воплощающими в своей деятельности принципы феминистской критики, существуют определенные различия. Как показывают Е.Здравомыслова и А.Темкина, это становление происходило в России по двум основным направлениям, каждое из которых было поддержано одним из двух течений в российском женском движении 1990-х (и порождало их? - ср. выше о научных истоках женского движения), которые обозначаются как "постсоветское" и "собственно феминистское". "Постсоветское ЖД ("женское движение" - Т.Д.) поддержало институционализацию такой дисциплины, как феминология – российский аналог Исследований женщин. Феминистки ввели в российскую дискуссию термин Гендерные исследования. В настоящее время жесткое разделение двух направлений и исследовательских подходов утрачивает свое значение. Расхождения в интепретациях гендерного подхода уступают место консолидации единомышленников в рамках сообщества"[57]. Несмотря на тенденцию преодоления различий между двумя направлениями, которая фиксируется в приведенном высказывании, можно попытаться  зафиксировать различные тенденции в гомогенизирующемся пространстве "женских" и гендерных исследований исходя из различия форм самоопределения и интеллектуальной саморефлексии. Эти формы определяются разным пониманием проблем и стратегий контекстуализации и легитимации своей научной деятельности; соотношения "феминизма", "женских исследований" и "гендерных исследований", научной и политической активности.

            Прежде всего, эти различия касаются социального самоопределения представителей "женских" и гендерных исследований. В качестве значимых инстанций при этом выступают женское движение, феминизм, власть и академическое сообщество. В качестве неблагоприятных социальных моментов для развития "женских" и гендерных исследований, называются отсутвие женского движения в качестве его социальной базы, господство патриархатных установок и зачаточное состояние феминистской рефлексии, а также тенденция  "модернизации патриархатного сознания"(Н.Пушкарева) или, в другой формулировке, - тенденция "поиска культурных корней, которая в данном случае принимает форму дискурсивного возвращения традиционных половых ролей" (Е.Здравомыслова, А.Темкина)[58]. С этим связано неприятие феминизма, отождествление его с "мужененавистничеством, индивидуальной депривированностью женщин – инициаторов ГИ (гендерных исследований - Т.Д.), политической ангажированностью и гомосексуальной ориентацией сторонников гендерного подхода. Эти культурные барьеры приводят к тому, что гендерные и феминистские исследования рассматриваются в обществе как ориентированные на нежелательные изменения в сфере отношений между полами и, прежде всего, на разрушение института семьи"[59]. В отношении этих моментов всех исследователей более или менее объединяет уверенность в том, что, в ситуации отсутствия женского движения, развитие "женских" и гендерных исследований создаст среду и будет способствовать в дальнейшем его формированию. Этому, как отмечают Е.Здравомыслова и А.Темкина, благоприятствует обострение "женского вопроса" в процессе социально-экономических трансформаций, формирование социального заказа на "гендерную экспертизу" и спонсорская помощь со стороны западных фондов[60]. Кроме того, всех исследователей также объединяет осознание необходимости не замыкаться в идеологии женской виктимизации, несмотря на многообразие форм угнетения женщины в современном обществе, но исследовать и другие существующие "женские" идеологии, создавать "историю/социологию/психологию женской успешности" (Н.Пушкарева), открывая позитивные возможности самореализации женщин[61]. При этом, однако, значение феминизма для развития "женских" и гендерных исследований понимается по-разному.

            Так, по мнению Н.Пушкаревой, начавшееся в начале 90-х развитие гендерных исследований в России, в отсутствии обсуждения новейших теорий и социальной базы в виде женского движения, имело зачастую формальный характер и весьма неоднозначные последствия. С одной стороны, это развитие осмысляется как "переименование"  "феминологии" в "гендерные исследования", лишившее первую опасных, с точки зрения научного сообщества, феминистских коннотаций. С другой стороны, это безопасное название оказалось  привлекательным для "переметов", потянувшихся "под крышу" гендерных исследований в погоне за выгодами в получении западных грантов. Отсюда следует парадоксальный вывод о том, что наиболее последовательными сторонниками "гендерной концепции как концепции феминистской" являются те центры и объединения, которые рискуют именовать себя именно “центрами женских исследований” и которые, не страшась, используют феминологическую риторику (“женская история”, “женская психология”, “женский опыт”, “женские практики” и т.д.)". "Быть гендеристом (гендерологом), не будучи феминистом -невозможно", - утверждает Н.Пушкарева[62]. Аналогичное понимание связи гендерных исследований с феминизмом мы находим в статье И.Клёциной, намечающей две стратегии их включения в образовательную практику. Если при первой из них ("жесткой") преподаватель "будет акцентировать внимание слушателей именно на идеоло­гиче­ской стороне гендерных исследований", а основными понятиями  станут понятия ”феминистская теория“, ”дискриминация по половому признаку“, ”сексизм“, ”гендерное равенство и пути его достижения“, то вторая ("мягкая") стратегия предполагает, что отправной точкой станут "знакомые" понятия, лежащие в русле дисциплины (например "половые роли" в социологии). "Эта стратегия" - отмечает И.Клёцина - "не означает, что пре­подаватель ”изменяет“ идеям феминистской и гендерной теории, просто он исполь­зует другой методический прием при представлении системы нового знания"[63].

            Другой подход к проблеме представлен в работах Е.Здравомысловой и А.Темкиной. По мнению последней, "“гендер” как термин выступает своего рода “зонтиком” для маркировки разного рода исследований, в том числе и феминистских. Идентификация исследований и исследователей происходит не по концепту, а по существу аналитических и критических ориентаций... В России исследователь гендерных отношений далеко не всегда идентифицирует себя с феминизмом, но вряд ли он(а) будет разделять откровенно патриархатные взгляды"[64]. Таким образом, с этой точки зрения опыт феминизма оказывается уже как бы встроенным в структуру теории, что, с одной стороны, делает необязательной политическую идентификацию с феминистским движением, однако, с другой стороны, в силу этой встроенности гендерные исследования могут выступать порождающей средой для феминизма[65]. Кроме того, даже от тех, кто определяет себя как феминиста, трудно, по мнению автора, ожидать ясной идентификации, особенно в нашей ситуации, когда происходит параллельное усвоение разных версий и "изводов" феминизма. Существенным моментом является также и то, что А.Темкина обращает внимание на необходимость проблематизации патриархата, в связи с тем, что объектом депривации в советской и постсоветской России являются не только женщины, но и мужчины. В соответствии с этим возникает и другое видение реализации гендерного подхода в образовательной практике. "...Концептуальными рамками служат социология знания и история гендерных отношений. Мы ставим задачу ознакомить слушателей с различными теоретическими подходами к исследованию гендерных отношений и логикой их становления (и в рамках общей социальной теории, и в рамках феминистской мысли), с различными методологиями и методами анализа, чтобы предоставить возможность выбора тем и подходов и осуществления исследований в их рамках"[66].

            Представленными выше интерпретациями соотношения феминизма и "женских" и гендерных исследований определяется и диапазон истолкований соотношения последних и "Власти". В трактовке Н.Пушкаревой, оппозиция полов становится метафорой традиционно понимаемых отношений власти, в частности, в связи с проблемой знания: "мужское властное начало уже в пределах Отечества занималось их (западных интеллектуальных образцов -  Т.Д.) селекцией, отбором, то есть принимало на себя функцию контроля, оставляя женскому роль их повторителя, репродуктора". Но с гендерной концепцией в России, по мнению исследовательницы, "этот номер не прошел". Таким образом, гендерные и "женские" исследования воспринимаются как очаг сопротивления властному мужскому началу. Однако "те, кто направляют свои усилия на легализацию и легитимацию гендерных идентичностей в системе традиционного социального знания", "будучи видимыми Властью, наблюдаемыми, но пренебрегаемыми ею", "не имеют сил прорваться к рычагам воздействия"[67]. Обращение к концепции власти М.Фуко, которое совершенно неожиданно оказывается соединенным в этом высказывании с представлением о "рычагах воздействия", мы находим и в других трактовках отношений исследователей к власти. Так, И.Жеребкина, опираясь на его трактовку власти как вездесущей и продуктивной способности, оказывающей воздействие на индивидов и их тела, трактует "гендерные исследования" (понимаемые вне методологической специфики, скорее как "исследования женщин"), как инструмент формирования женской субъективности. Такой подход заставляет ее определить многочисленные рефлексии представителей "женских" и гендерных исследований  как "политически невинные" в отношении своего дискурса и своих институциональных практик. В частности, таковым, по мнению И.Жеребкиной, оказывается и ее собственный тезис о том, что феминистский дискурс "призван" выполнить антивластную функцию в обществе. Становление гендерных исследований в России является симптомом смены режимов власти, перехода от "абсолютистской", основанной на прямом и безразличном к полу насилии власти советского периода, к "надзорной" власти, "власти-знанию, основанной на символическом насилии и производящей "индивидуализирующуюся субъективность", характеризующуюся гендерной или половой маркировкой. В советское время "женское" производилось доминатным мужским дискурсом и субъективировалось лишь в категориях социального статуса, чему соответствовала практика "гендерных исследований" как "сбора данных" о "положении женщин". Новые "гендерные исследования" 90-х годов, с их интересом к "сексуальности", "желанию", "эмоциям", подтверждают тезис Фуко о "желании власти как можно больше знать о своих подданных" и представляют новую форму контроля в виде "регистрации нужд". Это новая форма парадоксальным образом связана не с осознанием "социальной сконструированности" пола, но с его "натурализацией", обретением инстинктов и "освоением" репродуктивной сексуальности[68]. Таким образом, "повязанность" гендерных исследований с властью играет в данном случае позитивную роль, связанную с функциями субъективации. Оценивая этот интересный подход к осмыслению отношений гендерных исследований и власти в России, можно сказать, что он разделяет трудности, возникающие в концепции Фуко, основанной на представлении о неизменной вездесущности власти, в отношении возможностей социальной критики и направленного на преобразование ситуации позитивного политического действия[69]. Поэтому эпитет "передовая", с помощью которого И.Жеребкина оценивает функцию субъективации,   выбивается из рассуждений о власти, апеллирующих к концепции Фуко.

            Иную проблематизацию отношений знания и власти, не являющуюся развитием идей Фуко, хотя и учитывающую поставленную им проблему дискурсивного воспроизводства политического, мы находим в рассуждениях А.Темкиной. Признавая, что (научный) анализ дискриминации может способствовать ее дискурсивному (вос)производству, А.Темкина не считает возможным отрицать на этом основании практическую продуктивность научного знания, в данном случае, гендерных исследований, в плане преодоления дискриминации. "Социолог обладает значительной символической властью, и в его/ее власти влиять на дискурсивное (пере)определение смыслов"[70]. Таким образом, признание причастности социолога к (символической) "власти" согласуется здесь с признанием возможности для него, оставаясь исследователем, со-участвовать в решении социальных проблем ("action research"). При этом важно, что у Темкиной, с одной стороны, последовательно утверждается методологическая специфика гендерных исследований, с которой связан их критический потенциал, а, с другой стороны,  политический смысл этого научного направления не опосредован с необходимостью связью с женским движением ("гражданская позиция"), а противостояние  власти не обозначается через оппозицию "женское" - "мужское"[71].

            Вторым параметром различения тенденций, существующих в дискурсивном поле отечественных "женских" и гендерных исследований, является для нас самоопределение их представителей в отношении способов легитимации интеллектуальной деятельности.  Существующая здесь проблема связана с освоением концептуального аппарата "женских" и гендерных исследований и переводом возникшего на Западе интеллектуального багажа в отечественную языковую и научную практику, а также с осмыслением/преодолением существующих разрывов между ними и научной традицией/ образовательной практикой/общественным сознанием. Пересаживание на нашу интеллектуальную почву концепций, сформировавшихся в иной социокультурной среде, не могло не выдвинуть на повестку дня вопроса о смысле и адекватности этого процесса, о предпосылках и трудностях, возникающих в его ходе. Это вопрос возникает и в отношении нарождающихся в России "женских" и гендерных исследований. Вхождение в освобожденное от догматического диктата пространство отечественной науки разнообразных теорий, создает  в нем ситуацию ("дискурсивной всеядности") (определение Е.Здравомысловой и А.Темкиной). Применительно к гендерным исследованиям это выражается, с одной стороны, в том, что, возникают новые варианты базовых понятий (например, наряду с понятиями "женские" исследования и гендерные исследования употребляются, с одной стороны, термины "women's studies" и "gender studies", а, с другой, - "феминология", "гендерология"; наряду с гендерными исследователями "бытуют" "гендерологи", "гендеристы", "феминологи"; наряду с гендером - "социогендер"; наряду с "феминностью" существует "фемининность"; существуют разночтения о достоинствах/недостатках синонимичных понятий "мужественность" и "маскулинность" и т.д.). С другой стороны, сами базовые понятия помещаются в несвойственные им контексты, в результате чего происходит их пересемантизация[72]. Неструктурированность и методологическая размытость, о которых свидетельствуют описанные тенденции, порождают рефлексии об "особенностях и смысле русских "женских" и гендерных исследований, об актуальности ведущихся на Западе теоретических дискуссий и правомерности применения понятийных схем к российскому опыту, о проблемах переводимости  базовых понятий и правилах перевода.

            Одна из точек зрения в отношении этих вопросов выражена в рассуждениях Н.Пушкаревой. Для нее развитие гендерных исследований в России не является эпигонством и "гонкой за лидером" в силу того, что "женская тема" существовали в советской науке (в частности, в историографии), несмотря на идеологический диктат. "Многие российские ученые в этом смысле были подобны мольеровскому господину Журдену: они не первый год вели свои исследования, не называя их гендерными, и порой вырабатывали самостоятельно новые методы анализа, не зная, что за "железным занавесом" делается то же самое"[73]. С другой стороны, в ситуации "запаздывающей модернизации" Россия имела возможность использовать готовые результаты прогресса Запада. Таким образом, "одномоментное усвоение не совпадающих по времени теорий" (Э.Шоре, К.Хайдер) оказывается преимуществом, даже несмотря на то, что усвоение этих теорий "может происходить и довольно агрессивно, в том числе и в форме упрощений, схематизации, иногда даже профанизации знания"[74]. Таким образом, преобразование "чужого" в "свое" путем разработки новых категорий,  "рецептирование", которое "принимает подчас форму индивидуальной интериоризации отдельных концептов и освоения самих теорий через культурное "присваивание"" обретает в глазах Пушкаревой позитивный смысл. Он состоит в "стремлении запечатлеть собственный познавательный и культурно-исторический опыт", достижении большей связанности и меньшей разобщенности "исследователей теоретических основ и практической деятельности" и создании "внятного языка вместо калькирования западных понятийных категорий". Таким образом адресатом работы по усвоению западных теорий оказываются "практические деятельницы женского движения", до которых нужно "донести... понятийный аппарат современного гендерного дискурса"[75]. Условием возможности такого видения становится убеждение в том, что разрыв между "высокой теорией" и практикой, в возможностях постепенного преодоления "оторванности теоретического знания от реальных потребностей женского движения"[76].

            В отличие от представленной выше тенденции "социально-тематической" легитимации теоретической работы ("история женщин" и женское движение) можно выделить тенденцию "парадигматическую", которая, проявляясь в отдельных высказываниях Н.Пушкаревой, наиболее ярко представлена в рассуждениях И.Кона, Е.Здравомысловой и А.Темкиной. В их текстах интерпретация процесса освоения западных теорий связана не с задачами познавательного и культурно-исторического самовыражения и соединения теории с социальной практикой, но с проблемой создания условий для того, чтобы "быть понятым и услышанным на родном языке"[77]. Соответственно для них, в процессе восприятия гендерных исследований в отечественном гуманитарном знании, оказывается значимым их соотнесенность с определенной исследовательской парадигмой и научными параметрами, тогда как наличие исследований пола в советском обществоведении не является залогом их легитимации[78]. "Гендерным исследователям ... приходится решать две задачи - не только задачу легитимации исследовательской области, но и задачу легитимации новейших социальных теорий"[79]. Под новейшими теориями Е.Здравомыслова и А.Темкина подразумевают антиэссенциалистский, конструктивистский подход и качественные методы, широко используемые в гендерных исследованиях, тогда как И.Кон мыслит эту легитимацию более традиционно - в терминах дисциплинарной адекватности ("надо заботиться ... об адекватном дисциплинарном расчленении проблем и способов их постановки")  - и считает основополагающим для них направлением проблематизации "анализ наиболее очевидных и значимых социально-структурных, политико-экономических неравенств, к восприятию которых наши люди лучше подготовлены своим прошлым марксистским образованием"[80]. Очень важно то, что научное пространство здесь представляется как многоуровневое, а теоретическая деятельность как социальное взаимодействие (педагогов и учащихся, авторов и читателей, "философов" и "эмпириков"), что выражается в постановке проблемы контекста, в котором то или иное высказывание, та или иная проблематизация оказываются осмысленными или, наоборот, неправомерными. "Дискурсивная открытость" должна означать "освоение и ревизию текстов, написанных на основе иного опыта в условиях пересекающихся дискурсивных потоков, представляющих различные хронотопы"[81].

            В связи с этим меняется и восприятие исторической перспективы становления гендерных исследований. Так, в постскриптуме к своим рассуждениям в рамках дискуссии о проблемах и перспективах становления гендерных исследований в России и СНГ, А.Темкина ставит под сомнение вытекающий из ее рассуждений пафос их "запаздывания" по отношению к соответствующему процессу на Западе как раз исходя из инаковости российского контекста, каковую еще также нужно осмыслить.

            Наконец третья ("(мета)критическая") форма саморефлексии представителей гендерных исследователей касается издержек легитимации нового направления и сосредотачивается на метакритике критического в своей основе проекта гендерных исследований. Эта форма наиболее ярко выражена в работах С.Ушакина и Г.Зверевой. В них базовые понятия феминизма и гендерных исследований рассматриваются сквозь призму их включенности в дискурсивные практики, утверждающиеся в постсоветском гуманитарном знании. Тем самым рассуждения о "дискурсивной всеядности" как характерной черте периода становления "женских" и гендерных исследований в России переводятся в план текстуальной рефлексии. Такой подход позволяет рассмотреть на примере конкретных текстов, в которых осуществляется перевод (в широком смысле этого слова) выработанного на Западе научного инструментария, стратегии авторов и трудности, возникающие в процессе реализации их намерений, а также увидеть, как переосмысленные понятия формируют новую реальность, оценить социальные эффекты тех или иных форм теоретической работы. Таковыми эффектами оказываются мнимая очевидность и омассовление знания. Они могут быть поняты как в результат "присвоения" и "одомашнивания" базовых концептов, включения их в познавательный арсенал - наряду с формами обыденного опыта - как элементов реальности, невнимания к их неоднозначности и зависимости их смысла от способа употребления и  контекста[82].

             Показательным примером описываемого подхода является анализ судьбы понятия "гендер" в России, произведенный С.Ушакиным. Этот анализ показывает как экспансия оппозиции пол/гендер в российском гуманитарном знании приводит к "смазыванию", затушевыванию ее аналитической ценности. Это связано со своего рода "субстанциализацией" гендера, с превращением этой категории из характеристики метода в характеристику объекта исследования ("гендерные модели", "гендерное сознание", "гендерная ассиметрия" и т.д.). При таком словоупотреблении понятие "гендер" теряет свой (де)конструктивистский смысл, оказываясь инструментом описания отношений между полами, а пол в свою очередь выступает к нечто стабильное и неизменное. Разоблачая такой нерефлексивный "терминологический импорт" категории "гендер" как "симптом колониального сознания ... с его неверием в творческие способности своего языка, с его недоверием к собственной истории и к собственным системам отчета",  С.Ушакин определяет сложившуюся ситуацию как "гендерный тупик". Вслед за Дж.Скотт, которая в недавних работах фиксирует аналогичные "неприятности с гендером", он предлагает пересмотреть смысл ставшего рутинным и приобретшего вкус обществоведческой нейтральности и валидности противопоставления пол/гендер[83]. Речь идет, по-видимому, не о том, чтобы отказаться от категории "гендер" как методологического маркера, но о том, чтобы оценить возможности языковых средств - "импортных" и "наших" - выразить соответствующее содержание и сохранить аналитический потециал гендерного подхода.  

            Предложенный выше анализ позволяет, как кажется, довольно определенно представить различные модели исследовательской саморефлексии, которые естественно не покрывают ни все возможности такой саморефлексии, ни все смысловое многообразие текстов, на основе которых они были сформулированы. Эти модели могут, на наш взгляд, служить ориентирами для исследователей, которые оказываются включенными в дискурсивное пространство отечественных гендерных исследований. Это позволит более осознанно относиться к тем подтекстам, которые стоят за разными способами высказывания.

 

            Типы научных изданий      

            Анализ библиографии по "женским" и гендерным исследованиям показал[84], что среди изданий подавляющее большинство составляют научные сборники, тогда как монографий - единицы. Это еще раз свидетельствует о том, что эти направления пребывают в процессе становления, а проблематика и методология только "нащупываются". Чаще всего "сборники" составляют тезисы или доклады на конференциях, объединенные предельно широкой темой. Это позволяет собирать "под одной крышей" как работы из разных областей гуманитарного  знания (чаще всего, литературоведение, социология, политология, юриспруденция, история), так и публицистические и/или околонаучные тексты, созданные в пропагандистских и/или литературно-художественных целях[85]. Чаще всего, объединение происходит по принципу наличия "женского фермента" - с этим и связана предельная широта формулировок тем конференций и сборников. Весьма показательным является и частое отсутствие рубрикации внутри изданий этого типа: работы обычно располагаются в алфавитном порядке (что можно при желании интерпретировать и как феминистскую "деиерархизацию" , но также и как неструктурированность материала)[86]. То есть на данном этапе, для организаторов конференций и редакторов сборников, "удовольствие от встречи", как представляется, зачастую затмевает методологическую осмысленность проводимого мероприятия.

            Среди важнейших характеристик гендерных сборников следует отметить практически равное количество столичных (Москва, Санкт-Петербург) и региональных изданий (российских - Иваново,  Тверь, Новосибирск и др. ) и "стран СНГ" - (Харьков, Минск). Среди столичных сборников (их я насчитала более 60) доминирует "общеженская" тематика с небольшим "креном" в социологию и политику[87]. Изданий, програмно ориентированных на историю - единицы[88]. Чаще всего, работы по истории "рассыпаны" по различным сборникам и их нужно "идентифицировать", руководствуясь "принципом историзма". Поэтому в поисках работ по историографии ХХ века имеет смысл просматривать сборники, напрямую не связанные с исторической наукой. Особенно это относится к "социологическим" и "политологическим" изданиям. Что же касается "критериев научности" и "показателей качества", то ими чаще всего оказывается не "столичная приписка" издательства, а высокая научная репутация редакторов сборников (И.Жеребкина, З.Хоткина, О.Демидова, Е.Трофимова, А.Кирилина, Н.Пушкарева). В большом потоке разноуровневых столичных изданий отдельно отмечу сборники материалов Летних школ по "женским" и гендерным исследованиями два сборника русско-немецких работ "Пол. Гендер. Культура": и ту, и другую группу материалов отличает концептуальность и умелое владение гендерной методологией.

            Что же касается региональных сборников, то здесь абсолютное лидерство по количеству изданий - за Харьковом и Иваново. Так сложилось, что в русскоязычном "гендерном пространстве" именно эти города являются влиятельными исследовательскими центрами, регулярно проводящими конференции, издающими работы и консолидирующими вокруг себя ученых. Отсюда - огромное количество (более 50) сборников, составленных в регионах[89]; среди них - ряд изданий,  связанных с проблемами истории[90]. Причем, нужно заметить, что историческая проблематика доминирует именно в регионах, прежде всего здесь можно отметить издания Тверского Центра женской истории и гендерных исследований. Большой интерес представляют также сборники под редакцией О.Хасбулатовой и И.Жеребкиной, поскольку именно эти ученые наиболее ярко представляют ивановскую и харьковскую школы гендерных исследований, что, безусловно, сказывается и на характере изданий.

            Отдельный блок работ составляют учебники, хрестоматии, антологии, а также учебные программы по различным аспектам гендерных исследований. Комплексное представление об их состоянии дают два учебных пособия "Введение в гендерные исследования"  и "Теория и методология гендерных исследований"[91]. Для представления междисциплинарного пространства гендерных исследований здесь избирается принцип дисциплинарности, что, по утверждению авторов одного из учебников, соответствует "реальному опыту преподавания социальных дисциплин в постсоветской высшей школе в рамках обязательных учебных планов, факультетов и кафедр"[92]. Безусловным достоинством этих пособий является то, что они снабжены хрестоматиями, которые знакомят с наиболее влиятельными работами западных ученых (рубрики соответствуют главам в учебниках), а учебник "Введение в гендерные исследования" - также и сборником программ, демонстрирующим различные варианты включения гендерных исследований в образовательную практику. Кроме того, достоинством этого учебника является, с моей точки зрения, более полное, по сравнению со вторым пособием, представление гуманитарной составляющей гендерных исследований (главы об антропологии, культурных исследованиях, литературной критике и др.), а также более ярко выраженная рефлексия языков описания и социокультурных контекстов их существования. В силу отсутствия отечественной традиции в преподавании новой дисциплины, этот учебник взял на себя двойную функцию: он не только обучает студентов основам гендерных исследований, но и закладывает на нашей почве основания новой научной парадигмы, то есть является не следствием исследовательского процесса, а скорее прецедентом, стимулирующим этот процесс. Вместе с тем учебник "Теория и методология гендерных исследований" отличает более пристальное внимание к отечественным проблемам, хотя и представленным, главным образом в социально-экономическом и политическом ключе, тогда как во "Введении в гендерные исследования"  рассматривается почти исключительно западная традиция, тогда как об отечественной ситуации практически не упоминается.

            К этому блоку учебно-научной литературы следует добавить умело составленные и прекрасно прокомментированные "Антологию гендерной теории" и "Хрестоматию феминистских текстов", куда вошли переводы наиболее интересных работ западных исследователей[93]. Остальные учебные пособия затрагивают более частные проблемы и отражают очень различный уровень "погруженности" в проблематику (хочется выделить Курс лекций под редакцией И.Жеребкиной[94]). Это же можно сказать и об опубликованных на данный момент учебных программах по "женским" и гендерным исследованиям[95].

            Что же касается "гендерной истории", то учебник  Л.Репиной "Женщины и мужчины в истории" пока остается практически единственным: автор знакомит с основными направлениями в гендерной историографии, дает обзор исторической проблематики сквозь призму гендерного подхода, приводит хрестоматию источников, полезных в процессе обучения. Книга написана на высоком научно-методическом уровне и не страдает упрощениями и "спрямлениями", характерными для традиционного учебника; кроме того, отдельную ценность представляют тексты хрестоматии (в основном, литературные и культурно-философские, часто - достаточно эксклюзивные), столь необходимые для анализа в ходе учебного процесса. К сожалению, проблематика и круг источников ограничивается в основном европейским средневековьем и новым временем, а методология - западной традицией (что, разумеется, оговорено автором).

            В отдельный раздел можно отнести диссертации - жанр текстов, который, пожалуй, в наибольшей степени свидетельствует о состоянии дисциплинарных границ. Не вдаваясь в сопоставления, требующие развернутого анализа, интересующих нас исторических дисциплин с другими, постараюсь вкратце охарактеризовать на материале исторических диссертаций ситуацию с "женскими" и гендерными исследованиями по ХХ в. Работ, которые бы явно идентифицировались с гендерным подходом, мне обнаружить не удалось, что свидетельствует, об устойчивости дисциплинарных границ истории в отношении гендерного подхода, который, по-видимому, еще не имеет в глазах научного сообщества академической респектабельности. Это подтверждают и приводившиеся выше рассуждения Н.Пушкаревой о значительных трудностях со становлением гендерного подхода в отечественной историографии. Поэтому если "гендерные" работы и существуют, то они, вероятно, скрыты под безличными названиями или мимикрируют под традиционные штудии. Вместе с тем диссертации по "истории женщин" найти достаточно несложно и в будущем их количество, вероятно, будет неуклонно расти[96].

            Отдельный интерес представляют периодические издания -  альманахи и журналы, поскольку они являются наиболее мобильным и свободным средством осуществления научной коммуникации. Ситуация с гендерной периодикой отражает сложный процесс проникновения гендерных исследований в академическую среду. В этом отношении характерно, что в официальной исторической периодике, представленной такими изданиями, как "Вопросы истории", "Новая и новейшая история", "Отечественная история", "Родина" и др., статьи по интересующей нас проблематике  появляются лишь эпизодически[97]. Поэтому основной вклад в "гендерное просвещение" научной общественности, вносят новые издания,  специализирующиеся на освещении проблематики "женских" и гендерных исследований. В отличие от традиционных журналов и альманахов, гендерные издания не имели рутинизированной традиции: они начинали "с чистого листа", а не встраивались и/или перестраивали старые бюрократические структуры, поэтому могли с самого начала осуществлять свои замыслы со  специально набранным для этого коллективом единомышленников. Не обремененные "репутацией академического издания" и не обязанные охранять "святость традиций" и "дисциплинарных границ", редколлегии гендерных журналов и альманахов могли перенимать все лучшее из западной издательской традиции и вырабатывать новые стратегии, мобильно реагируя на изменения отечественной исследовательской ситуации. Поэтому нынешнюю издательскую ситуацию в отношении гендерной периодики можно считать удачной.

            Среди изданий по "женским" и гендерным исследованиям  наибольший интерес, безусловно, представляют журналы  (альманахи)[98]. По мнению большинства исследователей, наиболее авторитетными на сегодняшний момент являются харьковские "Гендерные исследования" и питерские "Гендерные тетради"[99]. Это серьезные издания, ориентированные на ученых, специализирующихся в гендерной проблематике. В задачу создателей входит как знакомство "профессиональных читателей" с переводами наиболее интересных работ западных коллег, так и публикации статей отечественных исследователей. Причем издания отходят от столь распространенной у нас тенденции "расширительного" толкования гендера (то есть неразличения "исследования женщин" и "исследования гендера", "предмета" и "метода"). Авторы четко представляют себе специфику гендерной методологии, поэтому даже при анализе конкретного материала (а не только в теоретических штудиях), исследуют социокультурную динамику взаимоотношения полов, а не просто "добавляют женщин" в истории, социологии, литературе. Журналы имеют подробную рубрикацию, рецензентов, авторитетную международную редколлегию и лучших специалистов в качестве авторов статей. Интересующая нас гендерная история представлена отдельно ежежурнальной рубрикой, хотя, как уже было сказано, "исторические" работы можно встретить и в отделах с другими названиями.

            Следует отметить, что историческая наука представлена в периодике не только рубриками и отдельными статьями, но и специализированным научным изданием: с 2001 года выходит Альманах гендерной истории "Адам и Ева"[100]. Издание выходит под грифом Академии наук и Института всеобщей истории, под редакцией Л.Репиной и при ближайшем участии сотрудников руководимого ею Центра интеллектуальной истории. Этот альманах, в редколлегию которого входят ведущие отечественные и западные специалисты в области "женской" и гендерной истории, претендует, и не без оснований, на заполнение соответствующей "академической ниши". Однако, редакция оговаривает "нежесткий" подход в отношении гендера - чаще встречаются статьи по "истории женщин", что вполне закономерно, если принять во внимание ориентацию журнала преимущественно на древность, Средние века и Новое время. Работ по истории ХХ века очень мало, зато они выглядят новаторски и методологически изощренно[101]. Возможно, это связано с тем, что "гендерная методология" в исторической науке продолжает восприниматься как "авангардная" тенденция, более пригодная для работы с текстами эпох "модерна" и "постмодерна", чем античности и средневековья, поэтому ее "опрокидывание" в древность воспринимается научным сообществом как излишнее модернизаторство. Альманах "Адам и Ева" имеет "плавающую" рубрикацию" и разделы "Рецензии" и "Дискуссионный клуб", призванные стимулировать полемику внутри сообщества.

            Среди других периодических изданий стоит отметить хорошо зарекомендовавшие себя журналы "Преображение", "Вы и мы", "Иной взгляд", а также региональные издания: "Женщины. История. Общество" (Тверь), "Женщины в российском обществе" (Иваново)[102]. Кроме того, еще раз напомним, что в ряде российских научных и научно-популярных журналах время от времени появляются "гендерные рубрики" и публикации статей на "женские темы": кроме упоминавшихся изданий, нужно сказать еще о таких журналах, как "Общественные науки и современность", "Социологические исследования", "Филологические науки"[103].

            Что же касается книг по гендерной историографии ХХ века, то их сравнительно немного и о них пойдет речь ниже.

 

 Дисциплинарные границы и познавательные "повороты".

            Как видно из предшествующего изложения, становление "женских" и, в особенности, гендерных исследований как на Западе, так и отечественном гуманитарном знании связано с переосмыслением дисциплинарных границ, которое реализуется в определенных типах изданий и текстов. Перед тем как непосредственно приступить к характеристике ситуации в историографии последних лет, остановимся еще на одной важном понятии - понятии познавательного поворота, которое оказывается весьма продуктивным в плане этого переосмысления, в частности, применительно к исторической науке. Познавательные "повороты"[104] последних десятилетий внесли существенные коррективы в сложившийся гуманитарный "ландшафт". Как справедливо отмечает Г.И.Зверева, включение носителями профессионального знания понятия "познавательный поворот" в свой лексикон, "создает возможности критического осмысления разделяемых в сообществе правил и предписаний исследовательской работы, понимания исторической изменчивости, согласительности, культурной и социальной обусловленности дисциплинарной нормы"[105]. Желание включиться в процесс критического переосмысления неизбежно влечет за собой пересмотр границ науки. В нашем случае, апелляции к социоисторическому, культурному, лингвистическому, визуальному и др. "поворотам", означает признание методологической "открытости" и междисциплинарного статуса новой исторической науки, легитимации ""многофокусного" подхода к изучаемому предмету", полицентричности научно-познавательной модели, в пространстве которой  формируются "конкурирующие постструктуралистские, феминистские, гендерные, мультикультурные ... и другие исследования"[106].

            В связи с концепцией познавательных "поворотов" в исторической науке нужно сказать о трех междисциплинарных проектах, значимых для изменения современной исследовательской ситуации. Первый - международный проект "Пол. Гендер. Культура"[107], замысленный как совместные русско-немецкие исследования по теории и практике гендерного анализа: в задачу авторов входило познакомить российских исследователей с новейшими тенденциями в области гендерного литературоведения и историографии и показать как методология работает в практике историко-литературного анализа. Этот проект можно рассматривать в рамках лингвистического и нарратологического "поворотов", с характерным для них интересом к повествовательным стратегиям, прежде всего, к "женскому письму" и конструированию/деконструированию "женской идентичности" в исторических и литературных нарративах. Статьи не замыкаются заявленными дисциплинарными рамками, выводя разговор в широкое социально-культурное пространство.

            Другой проект -  "Женщина и визуальные знаки"[108],  может быть рассмотрен в рамках визуального "поворота". Это сборник статей российских искусствоведов, социологов, философов по проблемам визуальной репрезентации женщины, большая часть работ которых посвящена образу женщины в современных СМИ (особенно в рекламе). Отличительной особенностью проекта является программное включение в текст статей рефлексии над "личным опытом" и про(пере)живания современности в качестве одной из исследовательских процедур. Следствием чего явилось сосуществование и размывание границ между научными и критическими текстами. "Говорение" о визуальном дополняется концептуальным изобразительным рядом, неким "проектом в проекте", представляющем собой "феминистские" инсталляции и коллажи современных художниц, для которых характерна игра с нарушением или инверсией "границ" мужского/женского в различных контекстах.

            И третий проект - сборник "Муже(N)ственность"[109]- первое в России концептуальное издание по "мужским исследованиям". В статьях рассматриваются такие важнейшие категории, как "мужская телесность", "мужская честь", "мужественность", проблемы соотношения "мужского" и "женского", связи пола и профессии, пола и нации, проблемы гомосексуальности[110]. Таким образом не только отчасти восстанавливается баланс в области отечественных гендерных исследований, явно страдающих креном в "женскую" проблематику, но и появляется возможность критики абстрактных рассуждений о наследии отечественного патриархата.

            Анализ "женской" и гендерной историографии ХХ века требует от нас проблематизации таких понятий, как "история" и "современность" (критерии "историчности" и начало "современности"). Принадлежность, в том числе и методологическая, анализируемых исследований к ХХ веку, новая проблематизация событий, процессов, биографий, символов, позволяет нам рассматривать их в рамках новейшей историографии, включившей в себя эвристический опыт познавательных "поворотов".

 

Тематические приоритеты и лакуны.

            Этот фрагмент непосредственно посвящен обзору исследований по гендерной проблематике в историографии ХХ века. Тематическое разнообразие и методологическая разнородность современных историографических работ[111], натолкнули меня на мысль отойти от жестко-хронологического принципа описания - и пойти по проблемно-тематическому пути. Это, прежде всего, позволит развести более традиционные работы по "истории женщин" и исследования по гендерной истории: первые затрагиваются лишь вкратце, поскольку их характеристики, чаще всего, укладываются в русло традиционной политической или социальной историографии, тогда как последние требуют специальной проблематизации и осмысления в рамках исторической науки. 

            Кроме того, непродуктивность "хронологического" подхода связана с неравномерностью в освещении "женскими" и "гендерными историками" различных исторических периодов: лучше всего исследованы рубеж веков (конец XIX- начало ХХ века - примерно, до 1917 года), 1920-1930 годы, период Великой Отечественной войны и постперестроечное время, то есть моменты социально-политических переломов), а также с тем, что многие исследования захватывают периоды достаточно большой протяженности, поэтому их тексты не могут быть "локализованы" и "привязаны" к определенной эпохе. Но самое главное заключается в том, что мне бы не хотелось просто "добавить" женские исследования к традиционной историографии ХХ века - я хочу показать, что у "истории женщин", а тем более, у "гендерной истории" уже сформировалась своя приоритетная проблематика и свои тематические "зоны". В связи с этим я попытаюсь продемонстрировать, какую пользу может извлечь гендерный историк из "не-гендерных" работ по культуре повседневности, истории ментальности и пр[112]. Таким образом, я прослежу, как на пространстве "истории ХХ века" функционируют различные исследовательские направления: "история женщин", "женская история" и "гендерная история" и покажу, что стратегии гендерных исследований в историографии весьма разнообразны - от работ по традиционной исторической проблематике, до междисциплинарных штудий.

            Обзор исследований показал, что в историографии ХХ века, доминирует тематика, традиционно относимая к политической истории.  Чаще всего, это работы, выполненные в русле "истории женщин" - это описательные и/или биографические исследования, связанные с женским освободительным движением, женскими организациями и участницами этого процесса. Наиболее значимыми работами по "рубежу веков" считаются книги и статьи О.А.Хасбулатовой[113], посвященные периодизации и описанию этапов российского женского движения и диссертация И.И.Юкиной[114], где выдвигается иная (не совпадающая с ленинской периодизацией освободительного движения), "женски-ориентированная" трактовка этого процесса. Важным этапом в рассмотрении проблематики являются статьи и книга С.Г.Айвазовой "Русские женщины в лабиринте равноправия"[115]. Автор анализирует, каким образом тема прав женщин возникает и осваивается в России в ходе процесса модернизации, с середины XIX века до наших дней. Кроме того, в книге опубликованы редкие документы по истории русского феминизма, которые, при желании, могут быть рассмотрены как "аргументы в споре" о ходе развития современного женского движения. Следует также упомянуть о стоящей особняком книге американского исследователя Л. Энгельштейн[116] об истории отношений между полами на рубеже веков.

            В отдельный блок можно выделить работы по "истории женщин", выполненные в жанре биографии. Прежде всего, это исследования о знаменитых советских феминистках А.Коллонтай и И.Арманд; встречаются работы о Н.К. Крупской[117]. Есть тексты о знаменитых женщинах "серебряного века" (писательницах, художницах, актрисах, ученых) и об известных русских эмигрантках[118]. Работы "об известных женщинах", как правило весьма традиционны, исключение составляет оригинальное исследование И.Жеребкиной "Страсть"[119], где биографии (и "биографические мифы") известных женщин (В.Засулич, Л.Д.Блок, М.Цветаевой, З.Гиппиус, Л.Брик и др.) рассмотрены сквозь призму феминистского психоанализа.

            При изучении 1920 - 1930-е годов уже доминирует социокультурная проблематика: историков особенно интересуют вопросы, связанные с работой различных женских объединений (женсоветов, женотделов)[120], а также деятельность социально-активных женских групп (большевичек, делегаток, "жен-общественниц") и женской прессы[121]. Кроме того, в последние годы проявляют особый интерес к изучению способов решения "женского вопроса" в СССР[122]: к социально-политическому и семейному статусу советской женщины[123], а также к проблеме женского труда и женской занятости[124]. Чаще эта проблематика раскрывается через описание общественно-политических дискуссий 20-х годов.       Другим подходом к "женскому вопросу" в СССР является реконструкция положения женщины через ее участие в повседневных практиках: положение в семье, дом, быт, вопросы одежды и питания. Сюда же в последнее время добавляется проблематика пересмотра границ частной и публичной жизни, прежде всего форм нормирования повседневности и контроля приватной сферы. Среди наиболее интересных работ стоит назвать книгу Т.Г.Кисилевой "Женщина и семья в послеоктябрьский период", в которой автор демонстрирует новый взгляд на проблему, свободный от прежней идеологической конъюнктуры[125].

            К теме повседневности примыкает "медицинский" или "телесный" аспект, то есть вопросы, связанные со здоровьем женщины, ее  репродуктивными функциями, а также с ее "правами на свое тело" (роды, материнство, аборты, сексуальность, болезни, проституция). Эта новая (в том числе и для исторической науки) проблематика является  и особенно важной для "гендерных исследований", поскольку ставит вопрос о властных стратегиях государства по отношению к женщине и о влиянии идеологии не только на умы советских людей, но и на их тела[126]. Здесь наибольшего внимания заслуживает книга Ю.Градсковой ""Обычная" советская женщина"[127]: автор пытается очертить границы этого понятия через обзор различных "описаний" женской идентичности - через ее участие в политике, трудовом процессе, повседневной жизни, через семью, телесность, сексуальность, "женский язык" (или "язык говорения о женском"). В данном исследовании не только анализируется редкий исторический материал, но и используются разнообразные методы гендерного анализа, в том числе, и опыт самоописания и саморефлексии.

            Вообще методологический потенциал гендерных исследований по отношению к "советской эпохе" оказался очень велик. "Новая оптика"[128] позволила не только формулировать новые проблемы, прежде всего, проблемы репрезентации и саморепрезентации, но и сфокусировала внимание на новых источниках, таких, например, как рукописные дневники, устные рассказы и биографии. С этими материалами работали Н.Козлова, Ю.Градскова, А.Сальникова[129], но особый интерес представляет книга Н.Н.Козловой и И.И.Сандомирской о "наивном письме"[130]: авторы занимаются поиском адекватных методов анализа рукописного дневника малограмотной женщины, двигаясь в процессе чтения, от проблем "наивного" (женского) письма - к "вычитыванию" из текста способов категоризации мира, в том числе и через оппозицию "женского/мужского".

            В последнее время появился ряд работ (А.Темкина, Е.Здравомыслова, Ю.Градскова, М.Абашева) по исследованию устных автобиографических рассказов наших современниц. Как правило, это анализ "фокусированных" или свободных интервью, целью которого является реконструкция некоего автобиографического "сценария" - "политического", "сексуального", "творческого". Методы исследования могут быть как социологические, так и литературоведческие и/или антропологические[131].

            "Визуальный поворот" в исторической науке позволил поставить проблему визуальной репрезентации: визуальный материал (фотографию, кинематограф, живопись, скульптуру, рекламу и пр.) стали рассматривать не как  вспомагательный, а как самоценный. В связи с этим в ряде искусствоведческих, киноведческих и культурологических работ утвердилась практика рассматривать "риторику" женских и мужских образов: "имманентный" анализ визуального материала позволил отследить в визуальной культуре соцреализма как разительное отличие в способах репрезентации "мужского" и "женского", так и тенденцию к стиранию и/или  инверсии этих различий[132].

            Отдельный блок составляют работы, которые можно отнести к новой интеллектуальной истории, посвященные изучению  "символизации" исторических понятий и анализу дискурсивных практик, способствующих этой символизации. Прежде всего, это касается "базовых понятий" и "идеологических метафор". Так особый интерес в плане деконструкции исторического нарратива представляют работы Г.И.Зверевой[133]. Что же касается гендерно окрашенных "идеологических метафор", то хочется отметить статью Е.Ярской-Смирновой об идеологеме "Мать Россия" и  "Книгу о Родине" И.Сандомирской[134], где конструирование понятия "Родина" (и его производных "Отечество", "Отчизна") рассматривается как исторически обусловленная риторическая практика, включающая в себя и "гендерное измерение". Также следует упомянуть работу Т.Б.Щепанской о терминах родства ("мать", "отец и супруг", "секс-символ" и др.) в дискурсе о власти[135].

            Близость к гендерному подходу можно усмотреть также в ряде работ в рамках проектов "Соцреалистический канон" и "Советское богатство"[136]. Так, большой интерес представляет статья Х.Гюнтера о "мужской" и "женской" составляющих символического кода соцреализма (образы "отца народов", "Родины-матери" и пр.), основанная на обширном литературном и визуальном материале. Интересные проблемы ставятся и в статье А.Крыловой: автор исследует непростые пути отражения "жизни женщины" и "приватной сферы" в советской литературе (темы любви, семьи, быта и пр.). А О.Булгакова прослеживает способы формирование особого типа женской красоты в советском кинематографе, умело сочетая разнообразные методы анализа[137]. 

            Пока еще только вырабатываются подходы к теме "женщина и Великая Отечественная война". Несмотря на то, что эта тема широко освещалась в советской историографии[138], это были, как правило описательные работы, которые мы "задним числом" можем отнести к "истории женщин". Современные ученые пытаются найти новые подходы к описанию женщины на войне и в тылу: исследователей интересует военная повседневность, ее проживание и переживание мужчинами и женщинами[139]. Отдельную проблему составляет анализ идеологии и пропаганды (в том числе и визуальной) в годы войны, ее "конструирование" и различные способы воздействия на мужчин и женщин. Особенно интересной, прежде всего, по постановке прблемы, является статья А.Усмановой о конструировании "гендерного субъекта" в кинематографе военного времени[140]: автор показывает при помощи каких средств в кинематографе создается "идеологический нарратив", как осуществляется его воздействие на (женского) зрителя, как он "читается" в различные исторические периоды (тогда/сейчас) и различными типами зрителей (непрофессиональный/(феминистский) исследователь).   Вообще, для нового взгляда на военную тему характерно освобождение от давления пропагандистских схем и интерес к проблемам "конструирования" военной "реальности" в целях ее пропагандистского транслирования[141].

            По истории "оттепели" 50-60-х годов гендерных работ фактически нет. Отчасти заполняют эту лакуну исследования по культуре повседневности этого периода, в которых, при желании, можно выделить "мужскую" и "женскую" составляющие. Речь идет о книге П.Вайля и А.Гениса и работе Л.Б.Брусиловской[142]: проблематика "мужественности" может быть усмотрена в связи с дальними походами, бардовским движением, "великими стройками", спортом, знакомством с текстами Хемингуэя; "женская тема" логически следует из проблематики быта, интимизации жизни, всплеска интереса к поэзии.

            Отдельно, в связи с культурой 60-х (70-х), хочется упомянуть прекрасную статью О.Вайнштейн[143] о советском "модном каноне" и женской саморепрезентации через одежду. Следует отметить, что исследования по истории моды, где мода может рассматриваться и как социальное конструирование пола, и как телесная практика, постепенно занимает видное место в "гендерной истории". Проблемами "конструирования" при помощи одежды мужских и женских образов занимается в своих "не-гендерных" работах историк русского костюма Р.Кирсанова[144].

            Также следует упомянуть ряд интересных работ по истории и антропологии коммунального быта - это, прежде всего, статья Е.Герасимовой, фрагмент исследования С.Бойм и книга И.Утехина[145], где анализируются различные аспекты "коммунального образа жизни", стирающего границы между "публичной" и "приватной" сферами и своеобразно переопределяющего характер взаимоотношения полов.

            В последнее время в самостоятельное направление исследований можно выделилить работы фольклористов, исследующих культурные практики нашего времени и "мифологизирующие" тенденции в современных субкультурах. Здесь хочется отметить прекрасные питерские сборники "Мифология и повседневность"[146], в которых постоянно присутствует проблематика связанная с анализом фольклорной составляющей "женских" субкультур, часто с использованием гендерного подхода (например, работы Т.Б.Щепанской о современном социальном институте родовспоможения[147]). Также представляет большой интерес исследование И.А.Разумовой[148] о фольклоре современной русской семьи, построенное на анализе устных рассказов.     

            Следующим и наиболее исследованным этапом является постперестроечное время вполоть до настоящего момента. При всем обилии и многообразии работ по "женской" проблематике, в связи ними особенно сложно говорить о "гендерной истории", поскольку в них чаще всего речь идет о современности, которая далеко не всегда рассматривается "в исторической перспективе". Здесь доминирует социально-политическая проблематика, а самыми распространенными темами являются: "женщины и политика", "женщины в новой экономике", "женщины и бизнес"[149]. Также встречаются исследования об изменении семейного статуса современной женщины, о проблемах планированя семьи, о "смешанных" браках и пр. Большинство работ представляют собой исследования по прикладной социологии, демографии, экономике. В плане "гендерной теории" несомненный интерес представляют обобщающие работы А.А.Темкиной[150]о женском пути в политику.

 

 Заключение

            В заключение хочется подвести некоторые итоги и наметить дальнейшие перспективы гендерных исследований в исторической науке. Развитие "женских" и гендерных исследований в России, как и многие другие трансформации в отечественном гуманитарном знании, представляет собой весьма неоднозначный процесс. Интенсивное возникновение институций все еще не позволяет преодолеть маргинальное положение этого научного направления, а открытость для интеллектуального взаимодействия с Западом и сосуществование разных способов рефлексии не устраняет эффектов "присвоения" и "одомашнивания", выхолащивающих суть осваиваемых подходов.

             В области историографии пока что являются господствующими вполне традиционные подходы к изучению взаимоотношений полов в прошлом. Продолжает активно развиваться "история женщин", носящая описательный и "экстенсивный" характер, тогда как гендерная история, с ее методологической изощренностью, продолжает оставаться редкой (хотя и очень желанной) гостьей в отечественной историографии, что свидетельствует о незначительном пока влиянии научного опыта, воплощенного в гендерной истории, на расширение методологического горизонта профессиональных историков.

            Кроме того, сами гендерные исследования на настоящий момент продолжают страдать некоторой однобокостью: постоянно и интенсивно исследуется лишь "женская составляющая" исторических процессов и трансфорсмаций, тогда как "история мужчин" и "квир-исследования" (гомосексуальность, трансвестизм и др.) продолжают оставаться для историков темами редкими и экзотичными.

            Если говорить о наиболее перспективных направлениях в развитии гендерной истории, то они, на мой взгляд, будут связаны со следующими аспектами исторического знания: "визуальным" (визуальная пропаганда, анализ кинофотоматериала, иллюстраций, декоративно-прикладного искусства, моды, телевизионных практик и пр.), "телесным" (телесность и быт, телесность и мода, внешность и идеология, медицинская составляющая властных стратегий, историческая обусловленность женской и мужской красоты и пр.), "дискурсивным" (анализ "идеологических составляющих" в исторических/историографических, политических/политологических, литературных/литературоведческих текстах и пр.).

            Все это перспективы на будущее. В настоящем же хочется верить, что появление работ, лежащих в русле гендерной историографии, в которых воплощается новое восприятие истории - как процесса, как дисциплины, как формы устроения знания, - дает все основания надеяться на то, что "полезные категории анализа" будут в нашей науке все более востребованными.

           

           

           

           

           

[1]Жеребкина И. Гендерные 90-е...: о перформативности гендера в бывшем CCCР // www.gender.univer.kharkov.ua

[2]См. библиографию в кн.: Пушкарева Н.Л. Русская женщина: история и современность: История изучения "женской темы" русскеой и зарубежной наукой. 1800-2000: Материалы к библиографии. М., 2002.

[3]По истории феминизма и женского движения на Западе см.: Теория и история феминизма / под ред. И.Жеребкиной. Харьков, 1996 и соответствующие разделы в учебном пособии и хрестоматии "Введение в гендерные исследования" Харьков., 2001; в нашей стране см.: Айвазова С.Г. Русские женщины в лабиринте равноправия: Очерки по литературной теории и истории. Документальные материалы. М., 1998; Мельникова Т.А. Женское движение в России: традиции и инновации. М., 2000.

[4]См. Хоф Р. Возникновение и развитие гендерных исследований // Пол. Гендер. Культура: Немецкие и русские исследования. М., 1999. С.32-33.

[5]В.И Успенская упоминает также и о двух способах именования этой традиции: "Понятие ”феминистские исследования“ появилось в Дании и популярно в Скандинавских странах как своеобразный протест против ”американского культурного империализма“; оно используется также с целью сделать акцент на политическом значении борьбы феминистов за новое научное знание о человеке и обществе. Еще одним альтернативным термином, который используется в Скандинавских странах и в России для обозначения женских исследований, является термин ”феминология“. Он был введен в научный оборот в Дании в 1971 г. как легко переводимый на многие языки и достаточно нейтральный."См.: Успенская В.И. Опыт интеграции гендерных исследований в учебное расписание унивеситетов Западной Европы и США // Пути и перспективы интеграции гендерных методов в преподавание социально-гуманитарных дисциплин. Тверь., 2000, С.26. См. также http://www.tvergenderstudies.ru

[6]Ярская-Смирнова Е. Возникновение и развитие женских и гендерных исследований в США и Западной Европе // Введение в гендерные исследования. Ч. 1: Учебное пособие. Харьков, Спб., 2001.  С.19-20, 25.

[7]Хоф Р. Возникновение и развитие гендерных исследований ... С.27.

[8]Понятие "женская история" выражает специфику женского опыта по отношению к "истории женщин" ("истории о женщинах"), однако в противоположность "гендерной истории",  эти понятия могут употребляться как идентичные.

[9]См.: Репина Л.П. История женщин сегодня: историографические заметки//Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени / Под ред. Ю.Л.Бессмертного. М., 1996. С.39-42; Пушкарева Н. От 'His-stori' к  'Her-stori': рождение исторической феминологии // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. М., 2001. № 1. С.24.

[10] См.: Репина Л.П. Женщины и мужчины в истории: Новая картина европейского прошлого. Очерки. Хрестоматия. М., 2002. С. 11-12.

[11]О проблемы истории женщин и гендерной историографии в контексте социальной истории см. также: Бок Г. История, история женщин, история полов // THESIS:Женщина, семья. 1994. №6. С.170-200

[12]Хоф Р. Возникновение и развитие гендерных исследований ... С.30-31.

[13]Скотт Дж. Гендер: полезная категория исторического анализа // Введение в гендерные исследования. Ч. 2: Хрестоматия / Под ред. С. Жеребкина. Харьков, Спб., 2001. С. 411-420; Хоф Р. Возникновение и развитие гендерных исследований ...С.30-33,39; Репина Л.П. "Новая историческая наука" и социальная история М., 1998, С.160-161; Здравомыслова Е., Темкина А. Социальное конструирование гендера: феминистская теория // Введение в гендерные исследования. Ч. 1: Учебное пособие. Харьков, Спб., 2001.  С.148-151.

[14]Будде Г.-Ф. Пол истории // Пол. Гендер. Культура: Немецкие и русские исследования. М., 1999. С.133;  Репина Л.П. Женщины и мужчины в истории... С. 10; Хоф Р. Возникновение и развитие гендерных исследований ...С.33.

[15] Ср.: Репина Л.П. "Новая историческая наука" и социальная история. М., 1998. С.160. Ср. определение "гендера" в работе: Здравомыслова Е., Темкина А. Социальное конструирование гендера: феминистская теория // Введение в гендерные исследования. Ч. 1: Учебное пособие. Харьков, Спб., 2001.  С.161, акцентирующее конструктивистскую "природу" этого понятия. О проблемах концепции "идентичности" см.: Ушакин С. Поле пола // Женщина. Гендер. Культура. М., 1999. С.35-45; Малахов В. Неудобства с идентичностью // Малахов В. "Скромное обаяние рассизма" и другие статьи. М., 2001. С. 79-100.

[16]Под "queer-идентичностью" ("странной" или "эксцентричной" субъективностью) вначале понималась женская гомосексуальная субъективность, а затем - любые формы субъективности, не укладывающиеся в рамки концепции гендерной дихотомии. См. об этом: Жеребкина И. "Прочти мое желание...". Постмодернизм. Психоанализ. Феминизм. М., 2000. С. 202; Репина Л.П. Женщины и мужчины в истории: ...С. 13; Аусландер Л. Женские+феминистские+лесбийские-гей+квир исследования=гендерные исследования? // Введение в гендерные исследования. Ч. 2: Хрестоматия. Харьков, Спб., 2001.  С.63-92

[17]Скотт Дж. Гендер: полезная категория ... С.409. Ср.: Будде Г.Ф.Пол истории ...С.134.

[18]См.: Зверева Г.И. Роль познавательных "поворотов" второй половины ХХ века в современных российских исследованиях культуры // Выбор метода: Изучение культуры в России 1990-х годов: Сб. научн. ст. М., 2001. С. 11-20.

[19]Поскольку утверждения о влиянии постструтурализма на гендерные исследования являются общим местом и содержатся в большинстве работ, укажем лишь те рассуждения, которые проблематизирует это влияние применительно к истории и указывают на его границы: Будде Г.Ф.Пол истории ... С. 136-138; Репина Л.П."Новая историческая наука"... С.160.

[20]Репина Л.П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории // Одиссей. Человек в истории.1996. М., 1996. С.31; Ср. Усманова А. Репрезентация как присвоение: к проблеме существования Другого в дискурсе // Топос. 2001. №1(4). С.50-66;  Гинзбург К. Репрезентация: слово, идея, вещь // Новое литературное обозрение. №33. С.5-21.

[21]Усманова А. Гендерная проблематика в парадигме культурных исследований // Введение в гендерные исследования. Ч.1: Учебное пособие. Харьков, Спб., 2001. С.447-449.

[22]Ср. Дж.Скотт о Фуко. См.: Скотт Дж. Гендер: полезная категория.... С.422. О значении Фуко для феминистских и гендерных исследований см. также Жеребкина И. "Прочти мое желание...". ... С. 30-51;  Ушакин С. Пол как идеологический конструкт: о некоторых направлениях в российском феминизме См. http://www.russ.ru/journal/media/98-03-27/ushak.htm.

[23]См. напр.: Мещеркина Е. Феминистский подход к интерпретации качественных данных: методы анализа текста, интеракции и изображения // Введение в гендерные исследования. Ч. 1: Учебное пособие / Под ред. И. Жеребкиной. Харьков, Спб., 2001. С. 197-237.

[24]Зверева Г.И. Реальность и исторический нарратив: проблемы саморефлексии новой интеллектуальной истории // Одиссей. Человек в истории.1996. М., 1996. С.12.

[25]См.: Репина Л.П. "Новая историческая наука"... С.53, 159;

[26]Там же. С. 52-53.

[27]Репина Л.П. Вызов постмодернизма ...// Одиссей. Человек  в истории.1996. М., 1996. С. 25-38.

[28]Об особенностях "женского письма" в феминистской критике см.: Жеребкина И. Феминистская литературная критика // Введение в гендерные исследования. Ч. 1: Учебное пособие. Харьков, Спб., 2001. С. 543-561.

[29]О новой биографической истории см. Репина Л.П."Новая историческая наука"... С.248-281. О подходах к изучению женских автобиографий см.: Савкина И. "Пишу себя..." Автодокументальные женские тексты в русской литературе 1-ой половины 19 в. Tampere, 2001. С.21-46; Ср. о значении психоистории для развития "женских исследований": Пушкарева Н. От 'His-stori' к  'Her-stori':... С.27-28.

[30]Репина Л.П. История женщин сегодня... С.45.

[31]См.: Репина Л.П."Новая историческая наука"... С.194-208; Будде Г.Ф.Пол истории... С. 133.

[32]См. Скотт Дж. Гендер: полезная категория ... С. 405-436.

[33]Названия даны Л.Репиной, у Дж.Скотт дается только описание этих "подсистем".

[34] Скотт Дж. Гендер: полезная категория ... С.424-426.

[35]Об обсуждении проблем междисциплинарности в связи с "женскими" и гендерными исследованиями см.: Ярская-Смирнова Е. Одежда для Адама и Евы: Очерки гендерных исследований. М., 2001. С. 13-16.

[36]См. Джудит Батлер. “Феминизм под любым другим именем. Интервью с Рози Брайдотти” // Гендерные исследования. 1999. № 2. С. 48-78.

[37]См. об этом, напр., в рассуждениях И.Кона в материале: Жербкина И., Пушкарева Н., Кон И., Темкина А. Обсуждение темы "Проблемы и перспективы развития гендерных исследований в бывшем СССР". См.http://www.gender.univer.kharkov.ua; Будде Г.Ф.Пол истории ... С. 137-138. Последний из приведенных аргументов имеет важное значение в контексте развития историографии последней трети 20 в., одной из тенденций которого стало возвращение субъекта. Об этом см., напр.: Бессмертный Ю.Л. "Что за казус?..."// Казус: Индивидуальное и уникальное в истории.1996. М., 1996. С.7-29

[38]См. об этом напр. Жеребкина И. "Прочти мое желание..."...С.215-230, 238-246; Понятие "гендера" стало одним из водоразделов между американской и французской традициями феминизма.

[39]Две нижеследующих главы написаны в соавторстве с Б.Степановым. Его вкладом в написание статьи стал также ряд конструктивных советов и помощь в подборе материала.

[40]Жеребкина И. Гендерные 90-е...: о перформативности гендера в бывшем CCCР .См. www.gender.univer.kharkov.ua.

[41]См.:  Здравомыслова Е., Темкина А. Институциализация гендерных исследований // Гендерный калейдоскоп М., 2001. Здесь и далее цитируется по электронной версии, представленной на //www.euspb. ru/gender/publications.htm

[42]В связи с этим невозможно не упомянуть о переводах классических для данной интеллектуальной традиции текстов, таких как "Второй пол" Симоны де Бовуар (М., 1997), "Загадка женственности" Бетти Фридан (М., 1994), "Миф о красоте" Н.Вулф (Иностранная литература. 1995. №3) и др.

[43]См. подробный и содержательный обзор системы гендерного образования в США и Западной Европе, т. ч. особенности университетских программ женских и гендерных исследований: Ярская-Смирнова Е. Одежда для Адама и Евы ...С. 7- 38; она же. Возникновение и развитие женских и гендерных исследований в США и Западной Европе ...С. 17- 48.

[44]См.: Хоткина З. Гендерные исследования в России - десять лет // Общественные науки и современность. 2000 . № 4. С.21-26.

[45]З.Хоткина предлагает вести отсчет с публикации програмной статьи А.Посадской, Н.Римашевской, Н.Захаровой "Как мы решали женский вопрос" в 1989 г. в журнале "Коммунист". Позднее, в 1991-1992 гг. в журналах "Общественные науки и современность" и "Социологические исследования" открываются рубрики, посвященные проблемам гендера.(См. список ст. по гендерной тематике, опубликованных в ж. ОНС в 1991-2000гг. в №4 за 2000 г.).

[46]См.: http://www.gender.ru

[47]См. сб.: Материалы Российской летней школы по женским и гендерным исследованиям "Валдай-96". М., 1996; Тезисы докладов и выступлений III Российской летней школы по женским и гендерным исследованиям "Азов-98". М., 1998; Женщина. Гендер. Культура. М., 1999. О научно-образовательном значении этого пректа см. ст.: Хоткина З. Летние школы по гендерным исследованиям в России 1990-х годов как модель образования // Пол. Гендер. Культура: Немецкие и русские исследования. Вып. 2. М., 2000. С. 249-257.

[48]См.:  Гендерные исследования: феминистская методология в социальных науках: Матер. 2-й Междун. летней школы по гендерным исследованиям. "Форос - 1998". Харьков, 1998.

[49] С точки зрения представленных на них материалов здесь прежде всего выделить следующие важные для нашей темы сайты Тверского центра женской истории и гендерных исследований http://www.tvergenderstudies.ru (здесь “выложены” тексты публикаций центра), Харьковского центра гендерных исследований http://www.gender.univer.kharkov.ua, (представлены некоторые важные тексты и библиография), Владивостокского центра гендерных исследований http://www.vvsu.ru/gender/ (библиографические ссылки), сайт отделения СО ГПНТБ РАН, Женская информационная сеть http://www.womnet.ru, информационный портал “Женщина и общество”  http://www.owl.ru, а также сайт “Российские женщины в 20 веке” http://www.a-z.ru/women/, где содержатся источники и литература по интересующему нас периоду.

[50]Там же.

[51]Там же.

[52]См.: Общественные науки и современность. 2000. № 4; Филологические науки. 2000. № 3.

[53]Здравомыслова Е., Темкина А. "Институциализация..."

[54]Нужно сказать, что в уровень критической саморефлексии в работах представителей гендерных исследований в целом выше, чем в текстах представителей других набирающих в последние годы силу направлений в отечественном гуманитарном знании. Целый ряд этих работ будет проанализирова ниже. К сожалению, на момент написания работы нам  еще не была доступна важная статья Н. Пушкарёвой Проблема институализации гендерного подхода в системе исторических наук и исторического образования// "Женщины.История. Общество". Вып.2. Тверь, 2002, С.9-22

[55]Ярская-Смирнова Е. Возникновение гендерных исследований в США и Западной Европе... С.41

[56]Шнырова О. Проблемы восприятия гендерных исследований в академической среде (Иваново) // Пол. Гендер. Культура. Немецкие и русские исследования. Вып. 2. М., 2000. С.234

[57]См.  Здравомыслова Е., Темкина А. "Институциализация..."Как представляется, отечественная "феминология" или "социальная феминология", которая определяется как "междисциплинарная отрасль научного знания, которая изучает совокупность проблем, связанных с социально-экономическим и политическим положением женщины в обществе, эволюцию ее социального статуса и функциональных ролей" в большинстве случаев реализует программу именно "женских исследований". См. Социальная феминология / Отв ред. О.Хасбулатова. Иваново, 1998. С. 4. О самоопределении социальной феминологии свидетельствуют уже названия учебников по этой новой дисциплине (см. ниже). Н.Пушкарева  вводит  термин "историческая феминология",задачи  которой она  определяет следующим образом: ""историческая феминология" изучает изменения опосредованной женским полом действительности "в пространстве" и "во времени" (то есть с учетом географической, этно-культурной и хронологической составляющей)". Предмет исторической феминологии - это "женщины в истории" (курсив мой - Т.Д.), это история изменений их социального статуса и функциональных ролей, а также ... - это "женская история", то есть история глазами женщин, написанная с позиций женского опыта". См.: Пушкарева Н. Гендерная проблематика в исторических науках // Введение в гендерные исследования. Ч. 1: Учебное пособие. Харьков, Спб., 2001. С. 281.

[58]См.  Здравомыслова Е., Темкина А. "Институциализация..."; Жеребкина И., Пушкарева Н., Кон И., Темкина А. Обсуждение темы "Проблемы и перспективы развития гендерных исследований в бывшем СССР". Здесь цитируется по электронной версии, представленной на сайте http://www.gender.univer.kharkov.ua. (Далее обозначается как "Обсуждение..."); Жеребкина И. "Гендерные 90-е...". Следует отметить, что процесс возвращения традиционных половых ролей оценивается Е.Здравомысловой, А.Темкиной и И.Жеребкиной неоднозначно. 

[59]Здравомыслова Е., Темкина А. "Институциализация..."; Ср. замечание Н.Л.Пушкаревой о том, что проблемы феминистского движения воспринимаются в научном сообществе "как личные, психологические проблемы самих недоласканных носителей этих идей". Ср. также Шнырова О. Проблемы восприятия гендерных исследований в акадамической среде (Иваново) // Пол. Гендер. Культура: Немецкие и русские исследования. Вып. 2. М., 2000. С. 232-238.  См. также "Обсуждение..."

[60]См.  Здравомыслова Е., Темкина А. "Институциализация..."

[61]См. "Обсуждение..."

[62]См. там же. Интересно, что при этом исследовательница сетует, что статей анализирующих "оформление гендера" в разные эпохи так и не появляется, а в созданной при ее участии рубрике "Гендерная история" в ежегоднике "Социальная история" печатаются статьи по исторической феминологии, а также на ""исчезновение маскулинности" из общей тематики гендерных исследований" и "превращение гендерных исследований в "старые, добрые" исследования женщин". Аналогичную  представленной выше интерпретацию гендерных исследований мы находим у Т.Клименковой:“гендерная проблема - это для нас сейчас прежде всего практически так называемая "женская тема"” Клименкова Т. А. “Переход от "женских исследований" к гендерному подходу. Возникновение научного сообщества” См. http://www.a-z.ru/women/.

[63]Клёцина И.С.Методологические проблемы включения гендерной проблематики в преподавание социальных и гуманитарных наук // Пути и перспективы интеграции гендерных подходов в преподавание гуманитарных дисциплин. Матер.научн.конф. Тверь., 2000, С.31. См. также http://www.tvergenderstudies.ru.Характерным в этом отношении представляется также и то, что большинство из содержащихся в материалах данных рекомендаций по интеграции гендерного подхода в образовательную практику не касаются проблемы соотношения "мужского" и "женского" и фактически определяются лозунгом "добавить женщину".

[64]См.: "Обсуждение..."

[65]См. там же. Исходя из этого высказываения И.Жеребкина сближает различаемые нами позиции А.Темкиной и Н.Пушкаревой. См. Жеребкина И. Гендерные 90-е...; 

[66]См. там же. 

[67]См. там же.

[68]Жеребкина И. Гендерные 90-е...;  Ср. также Жеребкина И. "Прочти мое желание...". ... С. 30-51. В этом движении, обратном по отношению к западному, где феминистская эмансипация была связана с движением от "биологического" ("естественного") к "социальному", выражается специфика отечественной ситуации.

[69]См. об этом: Уолцер М. Компания критиков: социальная критика и политические пристрастия в ХХ веке. С.277-303

[70]См.: "Обсуждение..." 

[71]См. там же. Темкина не отрицает значения женского движения, но одновременно подчеркивает роль, которую играют в его становлении гендерные исследования. Проблемы неоднозначности политического представления и возможности прямого политического действия затрагиваются также в рассуждениях И.Кона.

[72]См. напр. см.: "Обсуждение..."; Ушакин С. "Человек рода он": знаки отсутствия // О муже(N)ственности: Сб. ст. М., 2002; Пушкарева Н. Гендерные исследования: рождение, становление, методы и перспективы в системе исторических наук // Женщина. Гендер. Культура. М., 1999. С.21-24; Жеребкина И. "Гендерные 90-е..." ; Наиболее подробный анализ дискурсивной практики российского феминизма см.: Зверева Г.И. "Чужое, свое, другое..."феминистские и гендерные концепты интеллектуальной культуре постсоветской России // Адам и Ева. 2001. №2. С.238-278. Эта статья стала важным отправным пунктом для построения наших рассуждений.

[73]Пушкарева Н. Гендерные исследования: рождение, становление... С.23-24.

[74]"Обсуждение..." 

[75]См. там же; Ср. Ажгихина Н. Интервью // Женщина и визуальные знаки. М., 2000. С.166.

[76]См. "Обсуждение..."; Справедливости ради следует отметить, что женское движение выступает в тексте Пушкаревой основным, но не единственным адресатом теоретической работы.

[77]См. там же.

[78]В связи с этим показательными представляются упоминания наших ведущих представительниц гендерной историографии, Н.Пушкаревой и Л.Репиной, о том, какое значение имел для их занятий женской темой междисциплинарный семинар по истории частной жизни под руководством Ю.Л.Бессмертного. См. : Пушкарева Н.Л. Русская женщина: история и современность: История изучения "женской темы" русской и зарубежной наукой. 1800-2000: Материалы к библиографии. М., 2002. С.3, Репина Л.П. Женщины и мужчины в истории...С.3.

[79]См. Здравомыслова Е., Темкина А. "Институциализация..."; Ср. выше о соотношении "женских" и гендерных исследований".

[80]См.: "Обсуждение..."

[81]Там же.

[82]См. Зверева Г.И. "Чужое, свое другое..." ...С.239-278. Ушакин С. Пол как идеологический конструкт: о некоторых направлениях в российском феминизме См. http://www.russ.ru/journal/media/98-03-27/ushak.htm

[83]См. Ушакин С. "Человек рода он...": знаки отсутствия // О муже(N)ственности. М.2002. С.12-20. В этой статье автор развивает также идеи Дж. Батлер о перформативном характере пола.

[84]Большим подспорьем в моей работе стала библиографическая сводка из книги: Пушкарева Н.Л. Русская женщина: история и современность: История изучения "женской темы" русской и зарубежной наукой. 1800-2000: Материалы к библиографии. М., 2002. К сожалению, все работы в этой библиографии даны в алфавитном порядке и без рубрицирования ("Предметный указатель"помогает лишь отчасти, поскольку охватывается период в два века), поэтому я, ознакомившись со всем списком, выделила из него общетеоретические исследования; работы по советской историографии; сборники статей. Также я  дополнила эту библиографию рядом текстов, вышедших после 2000 г.

[85]В качестве примера сосуществования научных и художественных текстов можно привести CD-ROM "Женский дискурс в литературном процессе России конца ХХ века" (М., 2002).

[86]Справедливости ради хочется отметить, что на конференциях, разумеется, имеет место деление на секции, хотя все равно ощущается тематическая разнородность.

[87]В связи с "разбросанностью" библиографии по гендерной проблематике, приводим ее единым списком (работы, изданные с 1995 г.): Гендер как интрига познания: Сб. статей / Сост. А.В.Кирилина. М., 2000; Гендер: язык, культура, коммуникация: Матер. Первой междунар. конф. М., 1999; Гендер: язык, культура, коммуникация: Матер. Второй междунар. конф. М., 2001; Гендерное измерение социальной и политической активности в переходный период: Сб. статей. Спб., 1996; Гендерные аспекты социальной трансформации: Демография и социология / Под ред, М.М.Малышевой. М., 1996. Вып. 15: Демография и социология; Гендерные исследования в России: Проблемы взаимодействия и перспективы развития: Матер. конф. / Сост. З.А.Хоткина. М., 1996; Гендерные проблемы в этнологии / Под ред. А.Н.Седловской, И.М.Семашко. М., 2001;  Гендерные репрезентации в советской и постсоветской массовой культуре: Матер. летн. шк. по социологии Института социологии РАН. Июнь - июль 1999 / Под. ред.  И.Н.Тартаковской.  М., 1999; Достижения и находки: Кризисные центры России: Центр по проблемам женщин, семьи и гендерным исследованиям при Институте молодежи / Под ред. Е.В.Забелиной, Е.В. Исраелян. М., 1999; "Ей не дано прокладывать новые пути?": Из истории женского движения в России / Под ред. О.Р.Демидовой. Спб., 1998. Вып. 2; Женские и гендерные исследования / Под ред. И.И.Юкиной. Спб., 2000. Вып. 5; Женщина в зеркале российской прессы. М., 1997; Женщина в мире мужской культуры: Путь к себе: Матер. междун. научн. конф. / Под ред. О.Р.Демидовой. Спб., 1999; Женщина и визуальные знаки /Под ред. А.Альчук. М., 2000; Женщина и культура: Матер конф. "Новые возможности для женщин" / Сост. Е.И.Трофимова. М., 1997; Женщина и мужчина на пути к устойчмвому развитию: Опыт гендерного подхода / Отв. ред. Е.В.Никонорова. М., 1997; Женщины в реформируемой экономике. М., 1995; Женщины и журналистика: Матер. междунар. конф. М., 1996; Женщины и преступность. М., 1998; Женщины Серебряного века: Тез. докл. III научн. конф. "Российские женщины и европейская культура". Спб., 1996; Материалы "круглого стола" "Женский вопрос накануне ХХI века". М., 1998; Мужчина и женщина в современном мире: Меняющиеся роли и образы / Отв. ред. А.Н.Седловская, И.М.Семашко. М., 1999. Ч.1.; Мужчина и женщина в современном мире: Меняющиеся роли и образы / Отв. ред. А.Н.Седловская, И.М.Семашко. М., 1999. Ч.2.; Образы женщин в современной российской журналистике / Под ред. И.Ю. Юрны. М., 1998. Вып. 2; Перспективы гендерных исследований: Тез. научн.-практич. конф. М., 1996; Положение женщин в реформируемой экономике: опыт России / Под ред. А.Московской. М., 1995;Права женщин в России: исследование реальной практики их соблюдения и массового сознания. М., 1998. Т. 1; Проблемы женщин и семьи глазами социологов. М., 1997.Русская женщина и православие: Богословие. Философия. Культура / Отв. ред. Т.Горичева. Спб., 1996; Сборник студенческих работ по гендерным исследованиям. Спб., 1998; Сексуальные домогательства на работе / Отв ред. З.А.Хоткина. М., 1996; Семейное право России: проблемы развития. М., 1996; Семья, гендер, культура: Матер. международных конференций 1994-1995 гг. / Под ред. В.А.Тишкова. М., 1997; Семья и женщина как фактор стабильности в новых социально-экономических условиях: Матер. междунар. симпозиума / Под ред В.И.Супрун. Новосибирск, 1998; Семья на пороге ХХI в.: социологические проблемы / Под ред. Ю.А.Гаспарян. Спб., 1999; Семья на пороге третьего тысячелетия. М., 1995; Теория и практика женского вопроса: Восток - Запад / Отв. ред. Д.Деппе и др. Спб., 1997; Феминизм и российская культура. Спб., 1995; Феминистская теория и практика: Восток - Запад: Матер. междунар. научно-практич. конф. Спб.,1996; Феномен пола в культуре: Матер. междунар. научн. конф. М., 1998.

[88]См.:Гендерная история: pro et contra: Межвуз. сб. дискуссионных матер. и программ / Под ред. М.Г.Муравьевой. Спб., 2000; Гендерная методология в социальных науках / Под ред. И.М.Жеребкиной. Спб., 2001; Женское движение в контексте российской истории: Юбилейные чтения "90 лет Первому Всероссийскому женскому съезду". М., 1999; Женщина. Гендер. Культура / Отв. ред. Н.Л.Пушкарева, Е.И.Трофимова, З.А.Хоткина. М., 1999; Женский вопрос в контексте национальной культуры: Из истории женского движения в России: Сб. научн. тр. Вып. 3. Ч. 1. Спб., 1999; О благородстве и преимуществе женского пола: Из истории женского вопроса в России / Отв. ред. и сост. Р.Ш. Ганелин. Спб., 1997; Проблемы гендера: история, общество, культура. М., 1997.

[89]См. (работы, изданные после 1995 г.): Гендерные исследования: феминистская эпистемология в социальных науках. Харьков, 1998; Гендерные исследования в гуманитарных науках: современные подходы. Матер. междун. научн. конф. /Под ред. О.А.Хасбулатовой. Ч. 1: Методология, образовательная политика, философия.  Иваново, 2000; Гендерные исследования в гуманитарных науках: современные подходы. Матер. междун. научн. конф. /Под ред. О.А.Хасбулатовой. Ч. 2: Социология, политология, юриспруденция, экономика.  Иваново, 2000; Гендерные исследования в гуманитарных науках: современные подходы. Матер. междун. научн. конф. /Под ред. О.А.Хасбулатовой. Ч. 3: История, язык, культура. Иваново, 2000; Гендерные отношения в России. История, современное состояние, перспективы: Матер. междун. научн. конф. /Под ред. О.А.Хасбулатовой.  Ч.1. Иваново, 1999; Гендерный фактор в языке и коммуникации. Иваново, 1999; Женская тема в средствах массовой информации: Семинары для молодых журналисток Мурманской области: Сб. ст. Мурманск, 1998; Женские и гендерные исследования в Тверском государственном университете / Под ред. В.И.Успенской. Тверь, 2000; Женщина в зеркале социологии. Иваново, 1997-1998. Вып. 1-2; Женщина в зеркале социологии: Межвуз. сб. научн. ст./Под ред. О.А.Хасбулатовой  Иваново, 2000. Вып. 3; Женщина не существует: Современные исследования полового различия / Под ред. И.Аристарховой. Сыктывкар, 1999; Женщины России: проблемы адаптации и развития в новых экономических условиях. Иваново, 1995; Женщины России на рубеже ХХ-ХХI вв. Иваново, 1998; Женщины российской провинции: Сб. научн. тр. Вып. 1.Ижевск, 1997; Женщины: семья, общество, политика / Под ред. Т.М.Демиденко. Пенза, 1999; Женщины в отечественной науке и образовании. Иваново, 1997; Женщины в отечественной науке и образовании / Под ред. А.И.Евстратовой. Кострома, 1997; Женщины и право / Отв. ред. Н.В.Кузнецова и др. Саратов, 1995; Женщины России: Проблемы адаптации и развития в новых экономических условиях. Иваново, 1995; Женщины российской провинции: Сб. научн. тр. Вып 1. Ижевск, 1997; Западный опыт и гендерныве исследования в России. Иваново, 2000; Образование и реализация предназначения женщины: Матер. научн.-практич. конф. Минск, 1997; Потолок пола / Отв. ред. Т.В.Барчунова. Новосибирск, 1998; Проблемы общества - проблемы женщин: Тез. докл. междун. научн. конф. Волгоград, 1996; Сборник научных докладов преподавателей  Женского негосударственного института "ЭНВИЛА" / Под ред. И.Чикаловой. Минск, 1999; Семья и женщина как фактор стабильности в новых социально-экономических условиях: Матер. междунар. симпоз. Новосибирск, 1998;Семья и женщина: реальность и тенденции: матер. междун. симпоз. / Под ред. В.И. Супрун. Новосибирск, 1998; Семья и семейный быт в восточных регионах России. Владивосток, 1997; Социальная защита женщин: современные проблемы. Иваново, 1995; Социальная феминология / Отв. ред. О.А.Хасбулатова. Иваново, 1998; Социальная феминология: Межвуз. сб. научн. ст. / Отв. ред. Е.Ф.Молевич. Вып. 1. Самара, 1997; Социальное самочувствие и ценностные ориентиры российских женщин: Матер. мониторингового исследования. Иваново, 1998; Социокультурный анализ гендерных отношений/Под ред. Е.Р.Ярской-Смирновой. Саратов, 1998(см. также http://meltingpot.fortunecity.com/rundberg/963/publ/gend_sb_www/cover.htm)

; Теория и история феминизма/ Под ред. И.А.Жеребкиной. Харьков, 1996; Femina Postsovetica: Украинская женщина в переходный период: От социальных движений к политике / Под ред. И.Жеребкиной. Харьков, 1999; Феминизм и гендерные исследования / Под ред. В.И.Успенской. Тверь, 1999; Феминология: методология исследования и методика преподавания: Тез. докл. /Под ред. О.А.Хасбулатовой. Иваново, 1996.

[90]Гендерные исследования в гуманитарных науках: современные подходы. Матер. междун. научн. конф. /Под ред. О.А.Хасбулатовой. Ч. 3: История, язык, культура. Иваново, 2000; Женщина и российское общество: научно-исторический аспект. Иваново, 1995; Женщины в истории: возможность быть увиденными. Вып. 1. Минск., 2001; Женщины. История. Общество: Сб. научн. тр. Вып. 1.Тверь,1999; Женщины в политике и управлении: история и современность: Тез. междун. конф. Иваново, 1999; Женщины в социальной истории России: Сб. научн. тр. Тверь, 1997; Женщины и российское общество: научно-исторический аспект: Межвуз. сб. научн. тр. /Под ред. О.А.Хасбулатовой. Иваново, 1995; Женщины России. История и современность: Тез. Всерос. теоретич. конф. Ижевск, 1995; Сотворение истории: Человек. Память. Текст /Под ред. Е.А.Вишленковой. Казань, 2001; Социально-правовой статус женщины в исторической ретроспективе. Иваново, 1997; Социальные трансформации положения женщин в России. Матер. междун. научн. конф. Иваново, 1995; Становясь видимыми: Проблемы гендерной истории /Под ред. И.Р.Чикаловой. Минск, 2001.

[91]Введение в гендерные исследования. Ч. 1:  Учебное пособие /Под ред. И.А. Жеребкиной. Харьков, Спб., 2001; Введение в гендерные исследования. Ч.2: Хрестоматия /Под ред. С. Жеребкина. Харьков, Спб., 2001; Введение в гендерные исследования. Ч.3: Учебные программы /Под ред. С. Жеребкина. Харьков, Спб., 2002.Теория и методология гендерных исследований: Курс лекций / Под общ. ред. О.А.Ворониной. М., 2001; Учебная программа по курсу "Основы гендерных исследований" / Отв. ред. О.А.Воронина, Н.С.Григорьева, Л.Г.Лунякова. М., 2000.

[92]Введение в гендерные исследования. Ч. 1:  Учебное пособие /Под ред. И.А. Жеребкиной. Харьков, Спб., 2001, С.13

[93]Антология гендерной теории: Сб. переводов / Сост. и коммент. Е.И.Гаповой и А.Р.Усмановой. Минск, 2000; Хрестоматия феминистских текстов.

Переводы/Под. ред. Е.Здравомысловой, А.Темкиной. Спб., 2000

[94]Теория и история феминизма: Курс лекций / Под ред. И.Жеребкиной. Харьков, 1996.

[95]Авторские учебные программы. Феминология. Социология гендерных отношений. Семьеведение. Иваново, 1999; Аннотации к курсам по женским и гендерным исследованиям в ТвГУ / Под ред. В.И.Успенской. Тверь, 1999; Аракелова М.П., Емельянова Е.Д., Кулик В.Н. Женщина в российском обществе. ХХ век. История и современность: Спецкурс. М., 1996; Введение в теорию гендера: Учебн. пособ. Вып. 1. Алма-Ата,1999; Внедрение гендерных курсов в систему среднего образования: Методич. пособие. Иваново, 2000; Гурко Т.А. Гендерная социология // Социология в России / Под ред. В.А.Ядова. М., 1996. С. 169-194; Женщина в российском обществе. ХХ век. История и современность: Спецкурс / Отв. ред. М.П.Аракелова. М., 1996; Калабихина И.Е. Социальный пол: Экономическое и демографическое поведение: Учебно-методические материалы. М., 1998; Клецина И.С. Гендерная социализация. Учкбное пособие. Спб., 1998; Клецина И.С. Гендерные исследования // Программы учебных дисциплин для подготовки практических психологов высшей квалификации. Спб., 1998. С. 257-274; Основы гендерной социологии / Под ред. И.И.Черновой. Вятка, 2000; Современная женщина. Проблемы самореализации: Материалы к общеобразовательным программам. Самара, 1997; Социология, политология, феминология: Учебные программы. Иваново,1996; Учебная программа по курсу "Основы гендерных исследований" / Отв. ред. О.А.Воронина, Н.С.Григорьева, Л.Г.Лунякова. М., 2000; Феминология. Семьеведение.: Учебн. пособ. М., 1997; Феминология, социология гендерных отношений, семьеведение: Авторские учебные программы. Иваново, 199; Шинелева Л.Т. Феминология. Семьеведение: Учебн. пос. М., 1997.Подробнее об авторских учебных курсах см.: Хоткина З. Гендерные исследования в России - десять лет // Общественные науки и современность. 2000 . № 4. С.21-26.

[96]См., напр.: Балахнина М.В. Социально- бытовое положение женщин-работниц Западной Сибири (1921-1929). Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Новосибирск, 1997; Веременко В.А. Высшее светское образование мужчин и женщин в России в начале ХХ в.: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Спб., 1996; Локтионова Л.Д. Женские авиационные части в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.: Историческое исследование: Дисс. ... канд. ист. наук. М., 1999; Рябцева И.А. Женщины Сибири, 1920-1930-е гг.: Демографические и социальные проблемы: Автореф. дисс. ... канд. ист. наук. Новосибирск, 1996 и др.

[97]См., напр.: Репина Л.П. Гендерная история: проблемы и методы исследования // Новая и новейшая история. 1997. № 6; Пушкарева Н.Л. Гендерный подход в исторических исследованиях // Вопросы истории. 1998. № 6 и др. Позитивным моментом можно считать также появление "гендерной" рубрики в альманахе "Социальная история".

[98]Следует заметить, что граница между "гендерными журналами" и "гендерными альманахами" несколько "размыта": часто именуют "журналами" издания с малой периодичностью выхода (как правило, 1 - 2 раза в год).

[99]См.: Гендерные исследования: Феминистская методология в социальных науках /Ред. И.Жеребкина. Харьков. Вып 1. 1998; Вып. 2. 1999; Вып. 3. 1999; Вып. 4. 2000; Вып. 5. 2000; Вып. 6. 2001; Гендерные тетради. Труды Санкт-Петербургского филиала Института социальных исследований РАН / Ред. А.А.Клецин. Спб. Вып. 1. 1997; Вып. 2. 1999...

[100]На настоящий момент вышло три номера. См.: Адам и Ева. Альманах гендерной истории. / Под. ред. Л.П.Репиной. № 1. М., 2001; № 2. М., 2001; № 3. М., 2002.

[101]Об опыте дискурсивного анализа российской "гендерной литературы" см.: Зверева Г.И. "Чужое, свое, другое...";  об анализе практики "переписывания" истории с т. з. "женского опыта"см.: Градскова Ю.В. Женская биография и "переписывание истории": случай СССР // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. М., 2001. №2. С. 163-173; исследование советской символики сквозь призму детского мировосприятия (в т. ч. и анализ "наивного письма") см.: Сальникова А.А. Немного о "красном революционном козле", или девочки-современницы о символах и образах революции 1917 года"// Адам и Ева. Альманах гендерной истории. М., 2001. №3. С. 91-132.

[102]Кроме того, следует упомянуть о других "женских" изданиях ("Деловая женщина", "Женский архив", "Женщина плюс", "Материнство" и пр.) и об изданиях стран "ближнего зарубежья": "Женская солидарность" (Минск), "Энвила.Журнал Белорусского ЦГИ" (Минск), "Иной взгляд: Междун. альманах гендерных исследований"(Минск, 2000); "Гендернi студiї. Специальный выпуск Независимого культурологического журнала "Ї""(Львiв, 2000. № 17).

[103]См. напр.: Общественные науки и современность. 2000. № 4; Филологические науки. 2000. № 3.

[104]Для  интеллектуального  сообщества познавательные "повороты" отмечают важность перемен, легитимацию процесса переопределения объема и границ "своей" академмической дисциплины, иное (по отношению к "классическому") представление о взаимоотношкениях между отраслями социально-гуманитарного знания. Подробнее см.: Зверева Г.И. Роль познавательных "поворотов" второй половины ХХ века в современных российских исследованиях культуры // Выбор метода: Изучение культуры в России 1990-х годов: Сб. научн. ст. М., 2001. С. 11-20.

[105]Там же. С. 11.

[106]Там же. С.13.

[107]Пол. Гендер. Культура. Немецкие и русские исследования / Под ред. Э.Шоре и К.Хайдер. Вып. 1. М., 1999;  Вып. 2.. М., 2000. Среди авторов: Э.Шоре, Р.Хоф, И. Шаберт, Г.Зверева, О.Демидова, Н.Пушкарева и др.

[108]Женщина и визуальные знаки / Под ред. А.Альчук. М., 2000. Среди авторов: Н.Козлова, О.Вайнштейн, А.Левинсон, О.Воронина, Е.Гощило, Л.Бредихина, М.Рыклин и др.

[109]Муже(N)ственность: Сб. ст. / Сост. С.Ушакин. М., 2002. Среди авторов: С.Ушакин, И.Кон, Е.Ярская-Смирнова, И.Савкина, О.Забужко, Е.Здравомыслова, А.Темкина и др.

[110]В качестве немногочисленных примеров вышедших на русском языке исследований по истории гомосексуальности можно привести следующие монографии: Кон И.С. Лунный свет на заре. Лики и маски однополой любви. М., 1998; Клейн Н.Л. Другая любовь: Природа человека и гомосексуальность. Спб., 2000; Сэджвик, Ив Косовски Эпистемология чулана М., 2002 

[111]Напомним, что меня будут интересовать, в основном,  книги и статьи, вышедшие начиная с 1995г.

[112]Я оставляю за рамками своего обзора полезные "не-гендерные" монографии Н.Лебиной, Ш.Фитцпатрик, Ш.Плаггенборга, поскольку они анализируются в других статьях данного сборника.

[113]Хасбулатова О.А. Опыт и традиции женского движения в России (1860-1917). Иваново, 1994; она же. Социально-исторический опыт и традиции женского движения в России. М., 1995. Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, см. библиографию в кн. Н.Пушкаревой.

[114]Юкина И.И. Историко-социологический анализ женского движения России (середины XIX - начала ХХ в.). Автореф. дисс. ... канд. социол. наук. Спб., 2000.

[115]Айвазова С.Г. Русские женщины в лабиринте равноправия: Очерки по литературной теории и истории. Документальные материалы. М., 1998. С.7.

[116] Энгельштейн Л. Ключи счастья: Секс и поиски путей обновления России на рубеже XIX-XX веков. М., 1996.

[117]Осипович Т. Александра Коллонтай - теоретик и практик феминизма // Гендерные исследования: Феминистская эпистемология в социальных науках. Харьков, 1998. С.103-117; она же. Коммунизм, феминизм, освобождение женщин и Александра Коллонтай // Общественные науки и современность. 1993. № 1; Жукова Л.А., Ершова Э.Б. А.М.Коллонтай, И.Ф.Арманд и Н.К.Крупская о проблеме равноправия полов // Женщина в российском обществе. 1998. № 1. С. 46-53.

[118]Женщины Серебряного века: жизнь и творчество: Тез. докл. Спб., 1996;  Демидова О.Р. Женщины русской эмиграции (Краткий обзор материалов Бахметьевского архива) // Русские писательницы и литературный процесс в конце 18 - первой трети 20 в. Wilhelmshorst, 1995. С. 211-217 и др. ст. этого автора.

[119]Жеребкина И. Страсть. Женское тело и женская сексуальность в России. Спб., 2001.

[120]Козлова Н.Н. Женотделы в контексте эмансипаторского проекта большевиков // Женские и гендерные исследования в Тверском государственном университете. Тверь.2000. с.86-93.; Емельянова Е.Д. Разбирая архивы: преодоление стереотипов и новые подходы // Женщины. История. Общество: Сб. научн. тр. Вып. 1. Тверь, 1999. С.53-64.

[121]Козлова Н. Женский мотив // Женщина и визуальные знаки. М., 2000. С.19-29; Дашкова Т.Ю.""Работницу" - в массы": Политика социального моделирования в советских женских журналах 1930-х годов // Новое литературное обозрение. 2001. № 50. С.184-192.

[122]Аракелова М.П. Государственная политика в отношении женщин Российской Федерации в 20-е гг.: опыт организации и уроки. М., 1997; Козлова Н.Н. Женский вопрос в первые годы советской власти // Женщины. История. Общество: Сб. научн. тр. Вып. 1. Тверь, 1999. С. 65-71.

[123] Осипович Т. Проблемы пола, брака, семьи и положения женщины в общественных дискуссиях середины 1920-х гг.// Общественные науки и современность. 1994. № 1; Градскова Ю.А. Новая идеология семьи и ее особенности в России // Общественные науки и современность. 1997. № 2.

[124]Балахнина М.В. Социально-бытовое положение женщин-работниц Западной Сибири (1921-1929). Автореф. дисс. ... канд. ист. наук Новосибирск, 1997; Евстратова А.М. Государственная политика и женский вропрос в 20-30-е гг. // Социальные трансформации положения женщин в России. Иваново, 1995. С.156-159.

[125]Кисилева Т.Г. Женщина и семья в послеоктябрьский период: Опыт исторического анализа. М., 1995.

[126] Клименкова Т. Женщина как феномен культуры. М., 1996; Воронина  О.А. Женщина и социализм: Опыт феминистского анализа // Феминизм: Восток, Запад, Россия. М., 1993. С. 205-226. Мерненко И. Конструирование понятия аборта: дискуссия от разрешения к запрету: СССР, 1920-1936 гг. // Гендерные исследования. 1999. № 3. С. 151-165;

[127]Градскова Ю. "Обычная" советская  женщина - обзор описаний идентичности. М., 1999.

[128]О перспективах и проблемах, встающих перед исследователем, начавшим заниматься "недавним прошлым" см.: Дашкова Т. "Я храню твое фото...". Советская культура 1930-х годов: взгляд из 1990-х // Неприкосновенный запас. 2001. № 16. С. 112-116.

[129]См.: Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи. Голоса из хора. М., 1996; Градскова Ю. Гендерные подходы к изучению биографий // Выбор метода: Изучение культуры в России 1990-х годов: Сб. научн. ст. М., 2001. С. 287-294; Она же. "Женская биография и "переписывание истории"..."; Сальникова А.А. "Немного о "красном революционном козле"..."

[130]Козлова Н.Н., Сандомирская И.И. "Я так хочу назвать кино". "Наивное письмо": Опыт лингво-социологического чтения. М., 1996.

[131]Темкина А. Сценарии сексуальности и сексуальное удовольствие в автобиографиях современных российских женщин // Гендерные исследования. 1999. № 3. С.125-150; Здравомыслова Е. Коллективная биография современных российских феминисток // Гендерное измерение социальной и политической активности в переходный период. Сборник статей / Под ред. Е.Здравомысловой, А.Темкиной. СПб.: Труды ЦНСИ, Вып. 4. СПб., 1996. С. 33-61.

Абашева М.П. Литература в поисках лица (русская проза в конце ХХ века: становление авторской идентичности). Пермь, 2001 (часть 3).

[132]См., напр.: Рыклин М. Тела террора (тезисы к логике насилия) // Террорологики. Тарту-М., 1992. С. 34-51; он же. Пространства ликования М., 2002; Маматова Л. Модель киномифов 30-х годов // Кино: политика и люди (30-е годы). М., 1995. С. 52-78 (см. также вклейку "Образы-образцы"  с фотографиями "идеальных типов" мужчин и женщин на С.69-76); Дашкова Т. Визуальная репрезентация женского тела в советской массовой культуре 30-х годов // Логос. 1999. №11-12. С.131-155.

[133]См.: Зверева Г. Формы репрезентации русской истории в учебной литературе 1990-х годов: опыт гендерного анализа // Пол. Гендер. Культура. Немецкие и русские исследования. М., 1999. С. 155-180.

[134]Ярская-Смирнова Е. Взгляды снаружи, взгляды изнутри. "Мать Россия" в постсоветской антропологии // Ярская-Смирнова Е.Одежда для Адама и Евы. Очерки гендерных исследований. М., 2001. С. 187-215; Сандомирская И. Книга о Родине. Опыт анализа дискурсивных практик. Wien, 2001.

[135]Щепанская Т.Б. Дискурсы власти: термины родства// Алгебра родства.  Родство. Системы родства. Системы терминов родства. Вып.4. /Ред. В.А.Попов. СПб.. 1999. С.211 – 243.

[136]Соцреалистический канон / Под общ. ред. Х.Гюнтера и Е.Добренко. Спб., 2000; Советское богатство: Статьи о культуре, литературе и кино. К 60-летию Ханса Гюнтера / Под ред. М.Балиной, Е.Добренко, Ю.Мурашова. Спб., 2002.

[137]См.: Гюнтер Х. Архетипы советской культуры // Соцреалистический канон. Спб., 2000. с.743-784; Крылова А. Советское личное: "семейно-бытовая" тема в предвоенной советской литературе // там же. С. 803-813; Булгакова О. Советские красавицы в сталинском кино // Советское богатство. Спб., 2002. С. 391-411.

[138]См. "Предметный указатель" (дефиниция "Армия и женщины в годы Великой Отечественной войны") в кн. Н.Пушкаревой "Русская женщина...".

[139]Пересмотр проблемы "женщина на войне" начался с кн. С.Алексиевич "У войны не женское лицо"(М., 1988). Современные исследования см.: Демидова О.Р. Женщина и война (На материалах женской документально-исторической прозы) // Женщина в мире мужской культуры: путь к себе. Матер междунар. научн. конф. Спб., 1999; Парамонов В.Н. Российская женщина в условиях войны 1941-1945 гг.: некоторые аспекты изучения проблемы // Феминология: методология исследования и методика преподавания: Тез. докл. Иваново, 1996;  Мерзлякова Г.В. Охрана материнства и детства в годы Великой Отечественной войны //Социальные трансформации положения женщин в России. Иваново, 1995; Локтионова Л.Д. Женские авиационные части в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.: Историческое исследование: Дисс. ... канд. ист. наук. М., 1999; Сенявская Е.С. Женщина на войне глазами мужчин // Русская история: Проблемы менталитета: Тез. докл. научн. конф. М., 1994.

[140]Усманова А. Кино и немцы: гендерный субъект и идеологический "запрос" в фильмах военного времени // Гендерные исследования. 2001. № 6. С.187-205.

[141]См.:Назаров А. Отражение "реальности" в советских хроникальных кинофотодокументах 1930-1940-х годов // Неприкосновенный запас. 2002. №22. С. 94-97.

[142]Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М., 1998; Брусиловская Л.Б. Культура повседневности в эпоху "оттепели": метаморфозы стиля. М., 2001

[143]Вайнштейн О. Улыбка чеширского кота: взгляд на российскую модницу // Женщина и визуальные знаки. М., 2000. С. 30-40.

[143]Кирсанова Р. Образ красивого человека в русской литературе 1918-1930 годов// Знакомый незнакомец. Социалистический реализм как историко-культурная проблема. М.,1995. С.236-249. См. также: она же. Костюм в русской художественной культуре 18 - первой половины 20 вв.: (Опыт энциклопедии). М., 1995.

[145]Герасимова Е. Советская коммунальная квартира // Социологический журнал. № 1-2. С.224-244; Бойм С. Общие места. Мифология повседневной жизни. М., 2002. С. 159-216; Утехин И. Очерки коммунального быта. М., 2001.

[146]Мифология и повседневность: Матер. научн. конф. / Сост. К.А.Богданов, А.А.Панченко. Вып.1. Спб., 1998, Вып.2. Спб., 1999, Вып.3. Спб., 2001 (выпуск целиком посвящен гендерной проблематике).

[147]Щепанская Т.Б. О материнстве и власти // Мифология и повседневность: Матер. научн. конф. Спб., 1998. С.177-195. См. также: она же. Мир и миф материнства: С.-Петербург, 1990-е годы // Этнографическое обозрение. 1994. № 5.

[148]Разумова И.А. Потаенное знание современной русской семьи. Быт. Фольклор. История. М., 2001.

[149]См., напр.: Силласте Г. Демократия без женщин - не демократия: Социологические очерки. М., 1991; Женщины и свобода: пути выбора в мире традиций и перемен. М., 1994; Социальные трансформации и положение женщин в России. Матер. междун. научн. конф. Иваново, 1995; Женщины России: Проблемы адаптации и развития в новых экономических условиях. Иваново, 1995. См. также библиогрфию Н.Пушкаревой.

[150]Темкина А.А. Женский путь в политику: гендерная перспектива// Гендерное измерение социальной и политической активности в переходный период. Спб., 1996. С.19-33; она же. Политика и гендерный контракт // Феминистская теория и практика: Восток - Запад. Спб., 1996. С. 296-316; она же. Женское движение как общественное движение: История и теория // Гендерные тетради. Вып.1. Спб., 1997. С.45-93. В связи с этим хотелось бы также упомянуть об изданиях возглавляемого Е.Здравомысловой и А.Темкиной Центра независимых социальных исследований, материалы которых представляют несомненный интерес для понимания происходящих в последние десятилетия трансфомаций в сфере повседневности и , в частности, гендерных аспектов этого процесса.