М. Саввин. Из дневника

 

http://www.rusarchives.ru/publication/savvin.shtml

"Отечественные архивы" – 2007 - № 5

"...Бедна история нашего учителя дореволюционной
и пореволюционной школы счастливыми минутами"
Из дневника сельского учителя М.Ф. Саввина. 1925-1928 гг.

Вступительная статья, подготовка текста к публикации и комментарии И. Прядеиной

        История повседневности в последние годы выделяется в самостоятельное научное направление, главный объект исследования которого - жизнь человека во всем ее многообразии^[1]. В этой связи предметом изучения становятся "сюжеты, которым раньше не придавалось особого значения, но… они играли если не решающую, то весьма существенную роль в раскладе исторических событий" ^[2]. Учет повседневных реалий позволяет переосмыслить взаимоотношения человека, различных слоев общества и власти.

       Развитие социальной истории заставило ученых иначе взглянуть на многие виды источников, прежде всего личного происхождения, которые раньше рассматривались преимущественно как "иллюстративные" и субъективные. По мнению О.М. Медушевской, самое главное в источниковедении - "ориентация на изучение произведений, созданных человеком в процессе его целенаправленной, осознанной деятельности" ^[3]. Для социальной истории то, что непосредственно исходит от человека, обладает большим преимуществом перед нормативно-распорядительными документами или официальной трактовкой тех или иных событий в периодических изданиях. Именно к таким документам относятся и дневники. Они, как и другие документы личного происхождения, создаются автором для самовыражения и не предназначены к публикации.

       Число опубликованных дневников невелико: в 1920-1930-е гг. вышли в свет, в основном в сокращении и извлечении, дневники активных участников Октябрьской революции, Гражданской войны и социалистического строительства ^[4]; в 1960-х гг. - периода Великой Отечественной войны ^[5]. Дневников послевоенного периода издано сравнительно немного ^[6]. Историкам еще предстоит большая работа по их розыску и введению в научный оборот.

       Читателям предлагается фрагмент из дневника, хранящегося в личном фонде автора - учителя М.Ф. Саввина, 1899-1977 (?), поступившего в ЦГАМО в августе 1977 г. Михаил Федорович - заслуженный учитель РСФСР, председатель совета учителей - пенсионеров г. Загорска и Загорского района Московской области, родился в бедной, многодетной крестьянской семье в сельце Машино Морозовской волости Дмитровского уезда Московской губернии. После того как отец устроился на Фряновскую прядильную фабрику, материальное положение семьи несколько улучшилось. Михаил, которому уже исполнилось 10 лет, поступил в начальную школу. В 1912 г. он успешно закончил обучение в Мавринском земельном начальном училище, работал прядильщиком на Фряновской фабрике, подписался на газету "Русское чтение", попытался стать сотрудником газеты "Окраина" ^[7]. Для фабричного мальчика в провинциальном городке это было делом почти неслыханным.

      С началом Гражданской войны М.Ф. Саввин возвратился в деревню и устроился секретарем волостного земельного отдела. В 1921 г. осуществилась его заветная мечта. Он продолжил учебу: сначала в рабоче-крестьянской группе для начинающих Сергиевского педагогического техникума, затем на подготовительном отделении, а потом в техникуме. В 1927 г. М.Ф. Саввин получил назначение в школу села Булаково, где началась его педагогическая деятельность. Со временем окончил заочное отделение Московского педагогического института имени В.И. Ленина (русский язык и литература). Преподавал в школах Загорского района вплоть до выхода на пенсию в 1960 г.

      В течение 40 лет своей жизни Михаил Федорович вел дневники, которые составили основной объем его личного фонда (65 тетрадей, 1731 л. за 1924-1977 гг.). Не зря М.Ф. Саввин назвал их "Мои записки". Помимо нерегулярных записей, здесь можно встретить отзывы о прочитанной литературе, обобщающие заметки о происшедших событиях, размышления о международной политике, "вечных" философских вопросах (сущность человеческой жизни, роль образования в становлении личности и т.д.). Так, рассуждая о пользе и вреде таланта, он пишет: "Мне большинство говорят: чтобы быть писателем, нужно иметь талант, а без таланта никогда писателем не будешь. Я, наоборот, имею другое мнение. Таланты только отличаются людьми, а в природе нет их, каждый человек силен в одних каких-либо познаниях, и если он не идиот, то может быть великим человеком, если только к этому имеются хорошие условия данной среды и имеется, первое, желание и, второе, твердая уверенность, что намеченная цель будет достигнута, и, третье, благоприятные условия" ^[8]. Другими словами, он считал, что писателю нужен не талант, а упорство в достижении цели. Свои записки Саввин мечтал опубликовать, ведь они являются, некоторым образом, летописью жизни советской деревни. Ясным, простым языком автор описывает будни крестьян, их отношение к коллективизации, религии, культуре. Большое место отводится отображению сельской действительности: тяжелый труд на земле, пьянство, непростые взаимоотношения крестьянства и сельской интеллигенции (врачей, учителей, агрономов и др.). Много места занимает описание жизни подмосковной деревни в годы Великой Отечественной войны. М.Ф. Саввин передает не столько информацию о боевых действиях, полученную из средств массовой информации, сколько реакцию свою и односельчан на успехи и поражения советских войск. Эта часть дневника уже опубликована в сборнике "Москва прифронтовая" ^[9].

       В целом дневниковые записи М.Ф. Саввина - ценный источник для изучения социальных взаимоотношений в советской деревне, что понимал и сам автор: "Свои записи постараюсь сдать в какое-либо издательство. Если бы была моя воля и власть, я создал бы музей для хранения записей, дневников, где бы каждый имел возможность прочитать дневники, записи ранее живших людей, в которых подробно без всякой цензуры выражены переживания отдельных людей, а, я уверен, некоторые дневники имеют большие ценности и в изучении языка, и в изучении психологии и общественной мысли своего времени" ^[10].

      Для публикации отобраны фрагменты дневника за 1920-е гг. Опущенные части текста, как и первые, плохо сохранившиеся и не поддающиеся прочтению страницы, отмечены отточием в угловых скобках. Недостающие слова и части слов восстановлены в квадратных скобках. Надеемся, что источник вызовет интерес у читателей, послужит дальнейшим исследованиям повседневной жизни советской деревни, будет способствовать его полной публикации.

 

^[1]См.: Зубкова Е. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. М., 1999; Лебина Н. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии 1920-1930-е гг. СПб., 1999; Фрицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. М., 2001; Антипина В. Повседневная жизнь советских писателей 1930-1950-е годы. М., 2005; Проскурякова Н.А. Концепции цивилизации и модернизации в отечественной историографии // Вопросы истории. 2005. № 7; и др.

^[2]Соколов А.К. Социальная история: проблемы методологии и источниковедения // Проблемы источниковедения и историографии: Материалы II научных чтений памяти академика И.Д. Ковальченко. М., 2000. С. 78.

^[3]Медушевская О.М. Источниковедение в России XX в.: научная мысль и социальная реальность // Советская историография. М., 1996. С. 42.

^[4]Лопатин Г.А. Первые дни революции. Из дневника. Пг., 1922; Гудков С. Из дневника сельского учителя // Вестник просвещения. 1925. № 9; Фурманов Д. Путь к большевизму. 1917- 1918 гг. Л., 1927; Кирюхин Н.И. Из дневника военного комиссара. М., 1928; Завалишин А.И. Свежая борозда. Дневник уполномоченного политотдела МТС. М., 1934; и др.

^[5]Полевой Б.Н. Эти четыре года. Из записок военного корреспондента. М., 1974. Т. 1-2; Петрова В.Ф. Великая Отечественная война в воспоминаниях и дневниках (на архивных материалах отдела рукописей и редких книг) // Исследование памятников письменной культуры в собраниях и архивах отдела рукописей и редких книг. Л., 1987; Смирнов Я.Е. Московский дневник М.И. Смирнова периода Великой Отечественной войны // Археографический ежегодник за 1997 год. М., 1997. С. 326-333; и др.

^[6]Из дневников современников. М., 1965; Хизенко И.А. Ожившие страницы. М., 1965.

^[7]ЦГАМО. Ф. 2112. Оп. 1. Д. 10. Л. 13 об.-15.

^[8]Там же. Д. 5. Л. 20 об. - 21.

^[9]Москва прифронтовая. 1941-1942. Архивные документы и материалы. М., 2001. С. 283, 284, 505, 506, 513, 514.

^[10]ЦГАМО. Ф. 2112. Оп. 1. Д. 23. Л. 150.

Из дневника учителя сельской школы Загорского района М.Ф. Савина

24 июля 1925 г. - 20 сентября 1928 г.

 

24 июля 1925 г.

        В начале ведения своих записей нелишне будет сказать несколько слов о записях. Точно анализировать, т.е. разбивать и разбирать ее по частицам, я не смогу, потому что настоящая книга будет служить для меня во время отпусков, время всегда сильно занятого [человека], за исключением зимних отпусков. Большую же часть года провожу в педтехникуме, где такую большую тетрадь не сохранишь от постороннего взора, если что и придется и приходится записывать, то пишешь на крошечной книжке и очень коротко, надеясь в более свободное время занести более подробно, но, к сожалению, такого свободного времени выпадает очень мало и оно поглощается делами, тогда как коротенькие записи лежат и ждут своей очереди. Материал, правда, очень ценный, а все же остается неиспользованным в настоящее время, когда-нибудь его использую, а сейчас примусь за деревенскую жизнь.

       В деревню прибыл из Сергиева 15 июля поздно вечером, сильно наломал ноги. Четыре дня стояла ненастная погода, время шло чрезвычайно долго, потому что книг подходящих не было, а так просматривать из любопытства книги очень скучно. [В] отсутствие газет чувствуешь себя как бы оторванным от всего земного шара. Но постепенно это понемногу прошло, дождливые дни сменились ясными, вместо безделья пошла работа, за работой незаметно как пошли дни. Деревня приготовлялась к престольному празднику Казанской, в каждом доме заквашивалось тесто на самогонку, и два дня перед праздником в лесу безостановочно капала самогонная отрава. Кроме этого, волной прокатилось по деревне "избиение овец", и все это готовилось на два дня, чтобы в эти два дня все съесть и выпить, а затем снова будни. Я хотя и враг всего этого, однако ничего сделать не мог и должен был смотреть, как близкие мне люди пили самогонку, пока не сваливались с ног и⁽¹⁾ теряли сознание⁽²⁾. <…>

       Теперь несколько слов о самой деревне. Теперешнюю деревню, конечно, нельзя сравнивать со старой деревней, в нее много влилось нового, крепкого, однако осталось немало осколков и старого. Особенный бич деревни - темнота и пьянство, это большие враги новой деревни, которые продолжают процветать, и в настоящее время с ними в первую очередь должна вестись борьба. Отрадно слышать и видеть, как крестьяне переходят к многополью, на первых порах у них в севооборотах порядка нет, это объясняется⁽³⁾ … незнанием, а иногда и хозяйственными потребностями, все же сдвиг есть, и постепенно в деревне многополье завоюет себе такое же право, как старая отжившая трехполка. В улучшении луговых угодий в деревне вопрос стоит туго, луга каждый год скашиваются, никакой работы к ним не принимается, вследствие чего луга с каждым годом становятся все хуже и хуже, хорошие травы вырождаются, заменяются малосъедобными, появляется мох, а от моха рукой подать до образования болота. Этот вопрос мне нужно будет поднять на обществе и принять по нему то или иное решение. Я все-таки думаю, что крестьяне сознают свою ошибку при пользовании лугом и постараются ее исправить⁽⁴⁾. <…>

 

6 августа 1925 г.

      Сколько переживаний встречается с вопросом по выселению братьев Зайцевых⁽⁵⁾ из Машинского общества (невольно припоминается ограничение земли, как тогда, так и сейчас слышится ропот: одному нужно больше всех). 2 августа 1925 г. в воскресенье ходил уполномоченным от об[щест]ва на суд. Однако на суде наше дело не разбиралось, потому что мы с гр[аждани]ном дер. Машино Поваренковым Егором Максимовичем решили его на суде не разбирать, как неподсудное нарсуду, что мы выяснили в беседе с защитниками. Все же дело по выселению решили направить в Московскую губернскую комиссию по выселению бывших помещиков при губисполкоме. Везде, смотришь, деньги играют важную роль, когда мы было пошли переговорить с защитником по нашему делу, он наотрез отказался: "Я занят и веду защиту Зайцевых". Нам оставалось одно - защищаться самим и давать отбой защитнику.

       При дальнейшей беседе выяснилось, что наше дело малоподсудно нарсуду, что мной было сказано выше. Меня смущает одно, как падки люди на деньги, посмотришь, кругом тебя идет несправедливость, замечаешь ее, но вывести не в состоянии. Точно самое получилось и у нас с Зайцевыми. Защитник базируется: как крестьян Зайцевых выселить не могут, тогда как мы прекрасно это знаем, что они крестьянами не были и если будут, то на бумаге, а фактически они останутся теми же, что были и раньше. У меня впереди надежда есть, что дело по выселению увенчается успехом, а пока нужно работать и идти по намеченной цели. Для меня это безразлично, будут Зайцевы или нет, но для общества это имеет большое значение: часть крестьян находится в скрытой экономической зависимости от Зайцевых и вопреки своему желанию должны становиться слугами Зайцевых. Эту скрытую зависимость и нужно снять с глаз крестьянства, и очень метко и верно выразился один из наших крестьян: "Из здорового тела нужно выдернуть стержень чирья, иначе он все время будет разносить заразу". Само дело показывает и подтверждает вышесказанные слова: среди некоторых крестьян чувствуется некоторая натянутость и робость, а про женщин и говорить нечего, эти живут одной мыслью, что Зайцевы ни при чем и они должны остаться. К счастью сказать, что немало имеется и честных борцов по этому делу, которые готовы все сделать, лишь бы только выселить Зайцевых. Моя задача поддержать их борьбу и оказать помощь в этом деле. <…>

 

Еще один шаг вперед

     Первые мои страницы записок говорят о тяжелых и темных крестьянских сторонах жизни, от которых веет нерадостными впечатлениями. Сегодня день, 11 августа, для нашей деревни является большим культурным сдвигом вперед. Сегодня наша деревня перешла к шестиполью, и в дальнейшем, без сомнения, я уверен, что хозяйство нашей деревни пойдет вперед.

      Вопрос о шестиполье у нас поднят не сегодня, он стоял на очереди в прошлом году, и мы о нем толковали, но ни к какому решению не подошли. Зимою 1925 г. в дер. Машино был агроном Болотинский, который с крестьянами вел беседу о шестиполье и даже имел успех у крестьян, которые изъявили согласие перейти на шестиполье. Агроном обещал весной приехать и закончить дело, а до приезда оставил таблицу шестиполья, как нужно руководствоваться на новый переход севооборота.

      Весной агроном не приехал, переход к шестиполью затянулся и повис в воздухе. Однако нужно было снова поднять этот вопрос, оживить и провести в жизнь. Я решил его сделать. Жаркие летние дни, частое отсутствие крестьян задерживали мое намерение, и лишь только три ненастных дня - 9, 10, 11 августа дали мне возможность выступить перед крестьянством о переходе к шестиполью. Сегодня утром часов в восемь я попросил члена сельсовета собрать сходку. В 9 часов собрались крестьяне. В кратких словах я им рассказал о значении для хозяйства шестиполья и той выгоде, которую при этом хозяйство получает. Все это со стороны крестьян препятствия не встретило, но когда стали подходить к разбивке полей на шесть участков, здесь получилась небольшая заминка, некоторым показалось шестое поле маловатым, которое если будет засеяно рожью, даст небольшой урожай. Мне пришлось по этому вопросу сказать несколько слов: урожай у нас не должен пасть, и вот почему - при правильном чередовании севооборота и порядочном внесении навоза плодородие почвы у нас падать не будет. Действительно, как сейчас у нас было, на некоторые места навоз по пяти лет не попадал, и в севообороте нет никакого порядка, за такой севооборот я ручаться не могу. Наконец и с этим у нас был решен вопрос, и общество решило перейти к шестиполью. Пожелаю от всей души нашему обществу хорошего ведения хозяйства и не возвращаться назад.

     Разбивка полей такова: первое поле - правая и левая сторона по дороге в Пареево. Второе поле - правая и левая сторона из дачи в Паршинтки с небольшим отрезком от поля к прудочку. Третье поле - запасной фонд, берега прудочка, обе стороны по оврагу и немного заросль. Четвертое поле - дальнее. Пятое поле - среднее. Шестое поле - Ивлевское и Ширинки.

 

29 апреля 1926 г.

      Хорошо на жизнь смотреть со стороны: как будто кажется все хорошо и покойно, чего же лучшего желать? Но когда приходится сталкиваться с жизнью и участвовать в ней, тогда все радужные краски обесцвечиваются и перед тобой стоит в своей жестокости и неумолимости голая жизнь. Зная ход развития человеческого общества и все корни социального неравенства, приходишь к печальным последствиям, которые⁽⁶⁾ сильно действуют на нервы. Конечно, скрывать язвы нашей жизни нет смысла, их нужно разоблачать везде, где только возможно, лишь бы были улучшения в народной жизни. Сегодня мне брат Сергей сообщил несколько фактов из фабричной жизни, участником которой он в настоящее время является. Хорошо бы факты были положительного характера, нет, эти факты самые гнуснейшие, которые в среде рабочих подрывают всякую авторитетность к администрации фабрики, а рабочий работает под пятой зажима администрации.

     Директор фабрики Лепешкин, увидя, что в подвал пошла вода, не разберясь хорошо с делом, набросился на рабочих. Прогоню к черту, и давай костить на "все матушки", рядом с ним стояли рабочие, но он не обращал на них никакого внимания и продолжал пересыпать своими любимыми эпитетами. Тот же директор, когда к нему придет рабочий с какой-нибудь жалобой, не обращая на рабочего [внимания], говорит: "У нас вся вера мастерам, рабочим мы не доверяемся". Огорошенный таким ответом рабочий спешит в фабзавком, думая найти успокоение оскорбленному чувству, но, увы, и фабзавком говорит одно: "Тов[арищ], нужна дисциплина", - а какая дисциплина - фабзавкому дела нет. А эта дисциплина держит рабочего в ежовых рукавицах, чуть неугодно директору, так и на вечное [изгнание], а после судись и рядись. Такой произвол и чересчур строгая дисциплина постепенно подготовляют в рабочем ту злобу и ненависть к своему директору, которая в одно время может вылиться и смести директора с лица земли, если своевременно не будет уничтожена эта опасная зона трения. Как ни тяжело, но приходится сознаться, что это проделывает ответственное лицо, член партии, которому партия доверила ответственный пост, как выдержанному и сознательному тов[арищу], а здесь не только [не] укрепляется авторитет правительственной партии, но он топчется на все лады ее членом. Да, у нас в Союзе много таких несправедливостей, которые еще нескоро изживутся и долго будут давать себя чувствовать.

       Поэтому приходится не столько винить рабочих, которые за большинством являются слабо подготовлены к общественно-политической жизни, которая требует большой работы со стороны хорошо подготовленных тов[арищей], но у нас как раз часть этих тов[арищей] является не вполне соответствующей своему назначению и оттягивает общую работу по вращению нашего колеса вперед. <…>

 

Опять из деревенского быта

      Почти два года прошло, как наше общество приобрело сельскохозяйственные машины и использует их в работе, но до сих пор не догадается об одном, что нет сарая для хранения машин. Соберутся, поговорят, потолкуют, что нужен сарай, а дальше ни с места вперед, разговоры остаются разговорами, а сарая все нет и нет. Сельскохозяйственные машины до сих пор продолжают стоять на задворках и обильно освещаются солнечными лучами в жаркую погоду, а в ненастную омываются дождевой водой. Всякий посторонний человек скажет, что же это за общество, которое не бережет своего ценного имущества и оставляет его под открытым небом, а нашим мужикам хоть бы что. До сих пор среди наших крестьян крепко живет различие между твоим и моим: если мое, так нужно прибрать и содержать в порядке, а если твое и мое - ладно; пока работает и служит вещь - она наша, а кончила - тогда ни мне ни тебе не нужна, и вот это "ни мне ни тебе не нужна" и держит наших крестьян в небрежном отношении к своему общественному имуществу, они всегда отдадут предпочтение своему личному благосостоянию, чем общественному. С одной стороны, это очень хорошо, даже похвально, но не нужно забывать того, что мы живем не [во] времена натурального хозяйства, когда все необходимое каждый сам для себя добывал, а живем во времена капиталистического хозяйства, когда тесно зависит каждый друг от друга.

     Сейчас для нашего общества имеется более благоприятный момент для постройки машинного сарая: лес имеется, нужно его очистить, что на каждый дом обойдется пустяки, в промежутки хороших дней, в ненастную погоду, в три дня обществом можно построить сарай. Будут убраны машины в надлежащее место, что повысит процент их годности и даст большую экономию обществу. Но все же до сих пор ничего не сделано для машин, если не натолкнешь мужиков на это дело, так оно и останется без внимания.

      Казалось бы, как домохозяевам крестьянам нужно давно обратить на это внимание, но домохозяева почему-то бездействуют. Это доказывает, что наши домохозяева плохие, не умеют беречь своего добра, а раз они не умеют беречь своего добра, то это отражается на развитии их хозяйства: оно не идет вперед, а стоит на одном месте. Без подсобного заработка нашему крестьянину кажется, что он не может прожить, хозяйство его не оправдает, да при том ведении хозяйства вряд ли оно и оправдает. Нужно взяться за хозяйство серьезно, подсчитать, что оно дает в год хозяину и сколько требуется на год для хозяина, подводя баланс, хозяин увидит, оправдает его хозяйство [затраты] или нет, если не оправдает, значит, что-то нужно сделать в хозяйстве, чтобы оно было прибыльнее, только тогда наши крестьяне могут обойтись без побочных заработков в случае, если таковых не будет. <…>

 

25 июля 1927 г.

       Прошел целый год, как я в своей тетради ничего не записывал, хотя в других тетрадях и книжках писал немало. Там больше я касался своей учебной жизни, а не деревенского быта, который у меня оставался неосвещенным. А за это время в нашей деревне кое-что произошло. Наконец проведен в жизнь переход на шестиполье, первый начин сделан, а дальше дело понемногу начнет продвигаться вперед.

 

16 апреля 1928 г.

       Деревня в связи решением XV партсъезда^[1] начинает шевелиться, заметна тяга к введению коллективного хозяйства. Делаю вывод из газетных заметок, а если брать единичные случаи, дело далеко будет отходить от той и другой стороны. Местами мы увидели усиленную тягу к коллективизации, местами - полнейший застой, а то - слабые намеки к коллективизации. Здесь намечается, во-первых, улучшить жизнь земледельца, к этому крестьянин стремится, но он еще не в состоянии побороть быт старой жизни, в нем нет веры в современный труд. "Как возможен совместный труд, когда отец с сыном не живет?" - частенько говорит крестьянин. А видно по всему, что жизнь деревенского мужичка горька, а подчас он еще не сможет слезть с трехполки и перейти к многополью. Его хозяйство, его производительные силы держат его своим рабом, не дают ему возможности перешагнуть к другой форме хозяйства. Но общее положение хозяйства таково, что оно толкает все хозяйства на более прибыльные и доходные, и в результате, что же будет? Будет происходить дифференцирование, мелкие хозяйства будут объединяться в крупные единицы, а крупные единицы будут расти и укрепляться. Тогда понемногу будет равновесие между ростом промышленности и ростом сельхоза восстановляться⁽⁷⁾.

 

23 апреля 1928 г.

Мои записки

       Ну и здорово меня третьего дня оттяпал гражданин С.А., правда, он был пьян, но его слова летели на всю улицу, достигали многих ушей и отражались неприятным отражением по моему адресу. Как и почему все это вышло? Постараюсь кратко рассказать.

      В тот вечер, когда меня порядочно оттяпал гражданин, мной с согласия докторицы была намечена беседа "Медицина и знахарство". Вечер. Народу в чайной много. Нужно было случиться такому курьезу, что докладчик шел на беседу и вернулся обратно. В чем же дело? Да наш скверный климат, вода, лед: докладчица споткнулась и упала, вымочилась и в таком виде на беседу явиться, конечно, не могла. Остался я один, народу много, распускать, ничего не поговоривши, неудобно, долго ждали. И вот я решил сам провести беседу, но тему взял другую - "Праздники". Говорил я не особенно много, слушатели стояли и каждый по-своему воспринимал. Кончил честь честью. Спокойно. Говорю: "Давайте вопросы". Некие два отозвались. Отвечаю. Вмешался третий М.Ф.Н., и угораздило же его коснуться слова "коллектив".

         Гражданин, до того сидевший тихо и спокойно, встает, набирает воздуха и обрушивается: "Зачем людям морочишь голову, зачем обманываешь? Зачем наш коллектив?.." - и давай меня поливать словесным потоком, только он кричит, а мне и сказать не приходится в свою защиту. "Молод меня учить, ты мне сын, а я тебе отец", - кричит тот же гражданин. Вижу, дело дрянь, с пьяным говорить нечего, хотя он и в хороших отношениях со мной в трезвом виде. Выхожу с М.Ф., и он выходит. А тот шутник его поджуривает, а он идет по улице и поливает меня словесным потоком, жалуется на свою тяжелую жизнь и т.д. Иду сам не свой, скрыться некуда, до школы идти. Итак, в тот вечер крепко мне досталось!

 

20 мая 1928 г.

Наши грешки

       Насколько еще сильны в нас переживания прошлого. На прошлой неделе наш маленький кружок рабпросовцев и медсантруд⁽⁸⁾ решил устроить маленький вечерок. Все было готово, но нужно было отрыгнуться старому, отгнившему. Боймтсон⁽⁹⁾, врач больницы, говорит: "Я с приказчиком сидеть не буду и компаний с ним⁽¹⁰⁾ не хочу. Я была с наркомами, а здесь извольте снизойти до приказчика". Я опешил и не решался что-либо сказать, заранее зная, что мои слова дела не поправят, а только еще раздражат врача. К этому же нездоровье одной учительницы повело к тому, что вечер не состоялся. Веселая компания была нарушена. Нехорошо и неприятно, когда у нас до сих пор не могут прийти к сознанию, что профессия не должна отделять людей друг от друга, каждый должен быть равен в среде других. Вот этого-то у нас нет. К горькому сожалению приходится сказать, что эта перегородка у нас еще не уничтожена до настоящих дней. Наши культурные работники: учителя, агрономы, врачи и другие в деревне чувствуют большую скуку только потому, что не могут найти одних путей жизни с крестьянином, а последний так же смотрит, как и раньше, что они люди ученые, что мы с ними будем говорить. Такое противостояние одних, просто сказать, по нежеланию, по традиции прежнего, а других по неосознанности, по неизжитии психологии рухнувшего строя ведет к замкнутости одних от других.

      Каждый живет сам по себе - следует такой вывод из всего вышесказанного. Все же такие грешки нежелательны, им не должно быть места в нашем быту, они должны так же исчезнуть, как рухнувший монархический строй в бывшей России. Профессия, специальность не должны из нас делать изолированных сословий, как было раньше. Мы должны помнить, что каждая профессия появляется в обществе только по требованию общественных форм, а раз это так, мы составляем частицу того большого общественного организма, где каждая частица имеет своей целью выполнять какую-либо работу при тесном союзе других частиц организма. <…>

 

26 мая 1928 г.

      Заканчивается учебный год, а вместе с тем и мой первый год работы в сельской школе. Прошла зима, вернее сказать, не зима, а осень, зима и почти вся весна в педагогической работе, той работе, к которой я стремился в прежние годы, как до педтехникума, а также и во время пребывания в педтехникуме. Год работы мне дал очень многое, он показал мои сильные и слабые стороны в методическо-педагогических вопросах. Я воочию познал, что у меня было слабо и что хорошо, и что я учел из слабого и изжил. Как ни избит вопрос - навыки, но в них частично я имел слабые стороны, что выражалось [в] недостаточной проработке урока, не всегда отчетливом представлении того, что давалось ученикам (отношу все к грамматическому материалу). Все такие недочеты мною изжиты, я получил много познаний в навыках, параллельно обучению учеников учился и сам. Но это мне дает хороший урок того, что никогда себя не нужно считать непогрешимым в знаниях той или иной дисциплины. Так оно было со мной в педтехникуме, я надеялся на свои знания и нисколько не сомневался в каких-либо препятствиях при проработке технических навыков, а на деле оказалось противоположное. Теперь, подводя итоги годовой работе, я вижу результаты своей работы. Так, из первой группы в количестве 24 человек переводятся 20 человек во вторую группу, а четыре остаются. Из третьей группы из девяти человек семь переводятся в четвертую, а двое считаются как выбывшие по неуспеваемости. <…>

 

25 июня 1928 г.

      Снова перебой в муке. Снова появились хвосты у дверей лавок. Население, поддавшись панике, стремится скупить дефицитные товары на рынке. Имеющие и не имеющие запасов хлеба, все идут за хлебом. Недавно мне заявляли в лавке, что прибежал некоторый гражданин И.К. в правление и как зверь уставился: "Давайте мне хлеба!"

      Хорошо, что он попал последним в очередь, а не хвати бы муки ему, что бы он сделал? А другой прямо заявил: "Как только мне не дадут муки, так кинжалом запорю, будут помнить кооперативные работники". Перебой в муке идет вторую неделю, улучшения пока не предвидится, что затрудняет положение в товароснабжении, и без того пошатнувшееся⁽¹¹⁾. <…>

 

21 августа 1928 г.

      Читая⁽¹²⁾ "Учительскую газету" ^[2], я не верил своим глазам⁽¹³⁾, что мне говорили страницы газеты. Я переживал какой-то кошмар. Передо мной быстро мелькали "переводимые", "уволенные" не одиночками, а пачками. Видна была какая-то ни на чем не основанная придирчивость, чувствовалось, как разгуливались нервы пострадавших просвещенцев. Везде и во всем сквозила подлая грубость, учительство попиралось и затаптывалось. Далее газета приводит ряд фактов, кричащих о пересмотре учительства в отдельных республиках РСФСР. Где же здесь будет продуктивность работы, когда над каждым учителем висит дамоклов меч. А эта неопределенность, томление в корне убивают в учительстве всякое бодрое, смелое, идущее вперед, а порождает дряхлость, вялость, бессилие, подавленность. На основе этого вырастает новый тип, тип безвольный, подлизывающийся к власть имущим. В школе такой тип хуже "учителя в футляре", это тип заживо умерший для современности, но его тень, никому не нужная, скользит на фоне советской общественности. Этого мало, беззащитность учителя, вот что губит последнего. Сколько хозяев у просвещенца, и не сочтешь! Три: сельсовет, РИК, уоно⁽¹⁴⁾, население и т.д. Каждый вносит долю своего обвинения, и защитников раз-два и обчелся, только один профсоюз, но наши хозяйственники иногда с профсоюзом не считаются.

     Они чувствуют в этом свою безответственность, благодаря их головотяпской политике государство несет лишние расходы, падает производительность учебной работы. По одной Тверской губернии имеется таких расходов на ветер 5000 руб., и это только благодаря головотяпщине, засевшей в наших учреждениях. А если мы сюда возьмем другие профессии, то увидим, что тратятся громадные деньги впустую, только из-за некоторых подлецов, примазавшихся к партии. А в результате оказывается виноват тот же просвещенец. Ему приписывают: как не отвечающий своему назначению, как идеологически невыдержанный, как не принимающий никакого участия в общественной работе. Кругом винят нашего просвещенца, закидывают его кусками гнили, затаптывают в грязь. Вот что получается с учительством в настоящий момент.

      Все сознают, что такое отношение к учительству недопустимо, что нужно учительству дать выход из такого положения. Но этот выход затягивается, петля сжимается крепче на шее. Хочется бить и стегать виновных, но, увы, наши руки коротки. Дальше своих школ мы никуда не можем выскочить, как только если в кадр безработных. Жизнь предъявляет одинаковые права к просвещенцу, как и к остальным профессиям физического труда, но эта же жизнь от него отнимает и последнее - право защищаться. Есть у тебя начальство, есть у тебя глаза, об остальном не думай, все приложится тебе, по евангельскому сказу. Довольно сказано горького, нужно немного и сладкого. Да, бедна история нашего учителя дореволюционной и пореволюционной школы счастливыми минутами. Можно сказать с уверенностью, что таких минут в жизни нашего учительства и не было, несмотря на то что он нес на себе большую ношу на ниве народного просвещения. В старой школе учитель отдавался под опеку попа, попечителя и урядника. Эта троица зорко смотрела за учителем и во всякий момент без всяких улик снимала его с работы. О зарплате говорить не приходится. Она была нищенским пайком, но все же школа жила и учитель жил, но жил не своим мнением, а мнением, чуждо втиснутым в его сознание. Большинство, конечно, этого и не сознавало, оно жило лишь ради жизни, а не ради облегчения быта трудящихся. В современной школе благодаря различным выкрутасам учитель попадает под жестокий обстрел, из-под обстрела летит: идеологически невыдержанный, не общественник и т.д. Насколько правилен такой вызов? Больше чем на 75 % такой вызов ничем не обоснован. Нужно быть слепым и не знать современности, чтобы кинуть такой вызов.

 

12 сентября 1928 г. ⁽¹⁵⁾

       Только что пришел из Шарапова. Три дня заседал наш учительский коллектив перед началом учебного года. Три дня нас накачивали и критиковали и твердили одно: "Поднимай продукцию производительности!" Начиная с предвика⁽¹⁶⁾ и кончая месткомом, все возлагали на нас целый ряд общественных заданий. Сидя в стороне от словесного потока, хватаешься за голову и кричишь: "Хватит ли меня, черт побери!" А в голове плывут длинной вереницей: участие в комиссиях сельсовета, проведение реализации второго индустриального займа, участие на сельских сходах, работа по организации красных уголков, организация кружков; а где же время основной работе - учебе, хватаешься вторично за голову и находишь нуль целых времени. А нам говорили, что нас здорово ругают везде и всюду за то, что мы слабо подготовляем ребят, даем песчаный фундамент, который от напластания вышележащих слоев рассыплется и рухнет. И у всех оправдание одно: не заложено твердого фундамента. Вуз недоволен второй ступенью^[3] и говорит: "Вы слабо подготавливаете своих учеников", а второступенцы ссылаются: "Нам выпустили неподготовленных ребят первоступенцы". И оказывается, кто же виноват - первоступенец. Правильно ли? Как будто так. Почему это, нужно порыться. Может быть, первоступенцы никуда не годны? Нет, дело не в том, а оказывается, виновата та обстановка, которая окружала первоступенца. А сейчас дело как бы меняется, говорят, больше продуктивности, не загружайся лишней работой, а с другой стороны, эта загруженность усиливается. Конечно, учитель не может пройти молчанием события современности дня, которые во всю ширь встают перед государством. Уже сейчас слышны голоса о недостаче хлеба, о частичном недороде, о гибели озимых посевов от улиты в Московской, Тверской и Вятской губерниях.

      А люди очень осторожные, опасаются даже за курс падения червонца. Все такие явления в деревне истолковываются на всякие лады, иногда принимающие нелепую форму, которая вредно отражается не только на самом населении, но и на отдельных частях государственного аппарата. Эта работа, работа постоянная по рассеянию всяких слухов в деревне, является первой обязанностью сельского учительства. На этом останавливаться нельзя, деревня предъявляет и культурные запросы. Но немногочисленная культурная сила деревни с этой задачей не в состоянии справиться, из книги лезет вон, а толку мало. Причин неудачи много: 1) распыленность в работе; 2) иногда неудачный подход; 3) недостаток средств. А отсюда вывод один: не распыляться в работе, меньше, да лучше. Где возможно, практическую работу возлагать на передовую часть деревни, только оставив руководство над работой. Частично как бы выход находится, но к этому выходу нужно приложить целый ряд усилий и найти полный выход.

 

13 сентября 1928 г.

      Наступивший новый учебный год для многих учителей был чреват большими неприятностями. В каждой волости и в городе подробно разбирался каждый учитель. ВИК и волком⁽¹⁷⁾ были решающими участь учителя. При разборе принималось во внимание: степень общественности, степень продуктивности производственной работы, марксистское мировоззрение (идеология). В нашей волости была сокращена одна учительница Шарпанова, жена священника, на сокращение которой все отозвались как один - неподходяща для нас.

      По сообщению, в других волостях процент сокращаемости был слишком велик. Все эти переброски, сокращения оставили после себя у многих тяжелый след. Немногим лучше дело обстояло и в городе. Там была сокращена одна школа, и школьные работники последней были намечены к посылке в деревенские школы. И что же, городские учительницы воем и плачем заявили в кабинете зав[едующего] уоно против посылки в деревню. Чем вызывается такая обстановка? Разбираясь глубже в этом вопросе, можно сказать, на 80 % виноваты наши административные организации, которые слишком поусердствовали в этом деле. На 20 % виновато учительство, скрывать не приходится, есть среди нас и ненужные люди, но все же в конце концов хочется ругать поусердствовавших администраторов.

       Правдива пословица "Везде хорошо, где нас нет". Как никогда в текущем учебном году школе предъявляется усиленный спрос по проведению общественной работы: выявление общественно полезного труда в школе, введение антирелигиозного воспитания, реализация второго индустриального займа.

         Тут же не забывается и о поднятии квалификации учителя. Все это является тяжелым и трудным путем в работе сельской школы. Слишком предъявленный большой спрос, почти всякое отсутствие навыков в массово-методической работе с населением ставит 3/4 нашего учительства в затруднительное положение. Учительство оказывается между двумя жерновами: с одной стороны, партийно-советские организации, а с другой, окружающее население. Одни дают целый ряд поручений, а вторые, неподготовленные к этому, чешут в затылках и говорят: "Вы много говорите, а мало нам помогаете". Истина ясна, мужики по-своему будут правы, а мы не всегда сможем выйти из такого положения. Почему? Потому что мы говорим государственным языком, а это для крестьянина темный лес. Нам в первую очередь нужно перевести государственный язык на простой мирской язык, понятный большинству нас окружающих. Только тогда мы сможем рассчитывать на успешность возлагаемых на нас поручений, иначе будет непонятная говорильня. Такая говорильня крестьянам надоела, они ее слушают с кислой усмешкой. Им по душе своя мужицкая речь. Конечно, на крестьянской речи мы остановиться не можем, но мы должны подготовить крестьянина к пониманию наших слов и затем говорить с ним на простом легком языке.

 

20 сентября 1928 г.

        Читая "Учительскую газету", я вижу, как ругают нашего брата учителя. И за что? За то, что он безграмотный. За то, что он не пишет в периодические издания и если напишет, то, в крайнем случае, когда над ним висят сто бед. Учитель, по выражению автора, делается человеком узким и скрытным. Безграмотность учителя - беда большая. Если учитель пишет с ошибками, как приведено автором, "праграмм", "учавствовать", то ученик напишет "праграм", "учавтвовать". За безграмотность учителей стегать нужно. Нужно каждому быть у своего дела и свое дело крепко знать. Я не сомневаюсь, что это небольшая часть учительства, остальные в этом неповинны. Там же указывается, что учителя никакой самообразовательной работы не ведут, в полемике слабы, так что перед парнем рабочим, комсомольцем, они стушевываются. Единицы из них занимаются на заочных курсах.

 

20 сентября 1928 г.

      Учебный год начался. Наша школа к работе еще не приступала. В снятом помещении под школу еще ремонта не было, хотя мастер уверяет, что к сроку все сделает. По нашему предположению, занятия начнутся с 24 сентября, заведующая сомневается в заверениях мастера и опасается, что мы начнем 24-го. Приводит ряд примеров, как ее тянули с ремонтом в прошлый год, обещая каждый день сделать, но не делали. "Завтра" наступали, но мастера не являлись. Вообще у нее частенько чувствуется слабость, конечно, слабость свойственна большинству женщин. <…>

 

<…> 12 октября 1928 г.

      Маленькая вещица, а пропустить не хочется, так [и] быть, уж запишу. Иовливская учительница сообщила: "У меня в школе ребята провели протоколом не пускать взрослых обучаться в школу, они безобразничают и пишут похабные слова на стенах школы". Это слова малышей, которые против вторжения в их жизнь взрослых. А взрослым это хороший урок, как нужно себя вести. А поведение каждого говорит за то, каков он есть человек.

Думаю много, но делаю не так-то уж много. Чувствую всегда чего-то недоделанное, а противные минуты и четверти говорят: "Не делай, все равно не успеешь". А того в толк не примут, что из минут и четвертей и жизнь наша составляется. Так зачем отрывать частицы от нашей жизни, и без того короткой?

 

14 октября 1928 г.

      Все наши вопросы, все наши работы упираются об одно - жизнь. Всякие изобретения, всякие нововведения, все вводится для улучшения жизни. А жизнь так требовательна, так всепожирающа⁽¹⁸⁾, что большинство нововведений и усовершенствований не касаются большинства населения, а они есть лишь достижение немногих. Однако жизнь на этом не замирает, она также пышно расцветает в убогой лачуге и в богатом доме. Жизнь лишь видоизменяет свой облик под влиянием труда человека.

       Моя учительская работа мне не трудна, знаний моих достаточно, но одно пока еще не изжито мной - это вольность ребят. Да и изжить это почти невозможно при тех условиях, при которых я работаю. У меня учится 23 человека, которые по группам распределяются так: во второй - 20 учеников и в четвертой - 3 ученика. Наемная крестьянская изба, стесняющая движение учеников. Малочисленная четвертая группа является сильнейшим раздражителем всего детского коллектива. Применение каких-либо мер воздействия вредно отразится на всей группе. В данном случае придется продумать методы и ввести такие методы, которые не дадут школьникам распыляться.

 

29 октября 1928 г.

       Никак не могу записать свои впечатления. Вечно в хлопотах и работе. Как только приходит осень и зима, так некогда оглянуться назад. Тут и учеба, тут и общественные организации, тут и работа в месткоме. Я за последнее время выбран в местком и работаю казначеем. Состою председателем подрайона и⁽¹⁹⁾ членом совета райшколы. Этим, конечно, моя работа не исчерпывается. Не упоминал о ревизионной комиссии, которой иногда приходится уделять по целым дням. Скоро приспеет и партнагрузка. Вертись, как белка в колесе. А работа производственная должна быть на высоте своего положения, иначе у меня будет дутый человек, мало дающий обществу.

        Жизнь нашего просвещенца зависит от целого ряда обстоятельств, обстоятельств, складывающихся вне поля зрения просвещенца. Недавно мне пришлось услышать такую историю со слов З.И. Гладышевой⁽²⁰⁾: "Приходит ко мне комиссия в составе: секретаря волкома партии и предсельсовета и говорит: "Разрешите нам на часок поговорить с вашими ребятами". "Можно", - сказала, а сама думаю, что бы такое это значило, по каким делам пришла комиссия. Сижу, а время тянется долго-долго. Наконец входит комиссия в комнату и секретарь говорит: "Посмотрите, что написано". Вижу заявление. Да от кого? От учеников моей группы. Читаю: "Мы, ученики А-кой школы, просим уоно снять учительницу с работы, так как она на нас кричит, грубо обращается с нами. Вместо нее просим нашу прежнюю учительницу Л.И. Ш-нову". С заявлением иду к ученикам: "Ребята, вы подписывались к этому заявлению?" "Мы подписывались, но не знаем к чему. Мы не хотим, чтобы вы уходили". Слушаю. Некоторые из учеников всхлипывают. Неловкое положение. "К нам приходили по домам, ну, мы и подписывались, а не думали того, чтобы вас от нас переводили"". На этом история закончилась. Но эта история сильно потрепала нервы бедной учительницы. Обвинение, ни на чем не основанное, было адресовано в уоно и случайно попало в руки секретарю волкома, который хорошо знает некоторых учительниц и учителей.

 

14 ноября 1928 г.

      Недавно был в педтехникуме. Поражен развитием и ростом учащихся. Не так давно сам был в педтехникуме, а разница за каких-нибудь полтора года огромная. Если в наши дни хрипел неисправный громкоговоритель, так в настоящий момент чуть ли не в каждой комнате имеется по нескольку радиоприемников. Радиолюбительство в педтехникуме сделало огромный шаг вперед. Культурная жизнь учащихся тоже продвинулась вперед, нередко у них бывают хорошие вечера, постановки. Да и сама организационная жизнь намного опередила жизнь нашего пребывания в педтехникуме. Не говоря о том, что улучшился быт учащихся, не говоря о том, что техникум широко развернул свою работу, а только лишь взяв то, чем живет учащийся. И эта жизнь учащегося говорит ярко за то, что учеба поставлена хорошо и работа техникума стоит на твердых ногах. <…>

 

27 апреля 1929 г.

     Позавчера ходил в село Иовливо на родительское собрание Иовливской школы. Насмотрелся на то, что родители были извещены повестками о явке на родительское собрание к шести часам вечера, все же за ними приходилось посылать еще два раза нарочного. Результат ниже всякой критики. Собрались из родителей только пять человек из числа 17, да и то женщины, из них только один мужчина. Пришла и молодежь, большинство девушки, тоже жидковато.

      При такой-то аудитории я сделал краткий доклад "О занятиях в школе в пасхальные дни". Когда я дошел до того, что родители не должны препятствовать детям [посещать школу] в пасхальные дни, если они хотят своим детям хорошего, при этих словах получилось ряд откликов говорящих, что школьников в Пасху не отпустили, нужно им дать отдых; нам не нужно, чтобы наши дети были конторщики и т.д. Не поверим Вам, что Бога нет, а кто же дает дождь, молнию, урожай. После приведенного мною примера с кипящим самоваром, а затем такого же сопоставления с природой, несколько поутихло, но выступает "бывший человек", девушка - дочь просвирки и начинает: "А почему Вы празднуете свои праздники, а наши не хотите? А мы не хотим праздновать Ваши, а будем праздновать наши. Что нам ни говорите, для нас есть Бог". Дальнейшие мои доказательства очень мало разубедили немногочисленную публику, за исключением молодежи, остальные остались при своем решении. Отсюда вывод: как темны наши крестьянки, не видят того, что их тащат в яму, и за это же стоят горой и даже готовы пострадать. Вот как сильно въелись корни религии. <…>

ЦГАМО. Ф. 2112. Оп. 1. Д. 5. Л. 2-3 об., 7-8, 10 об.-11, 15-16, 18 об., 19 об., 20 об., 21, 26 об.-30 об., 32-34 об., 37об.-38, 60-60 об. Автограф.

 

^[1]XV съезд ВКП(б) состоялся в Москве 2-19 августа 1927 г. Провозгласил курс на коллективизацию сельского хозяйства, принял директивы по первой пятилетке (1929-1932 гг.) развития народного хозяйства, осудил троцкистско-зиновьевский антипартийный блок, объявил принадлежность к троцкизму несовместимой с пребыванием в партии.

^[2]В "Учительской газете" 24 августа 1928 г. под рубрикой "Против массовых перебросок и увольнений" опубликованы: постановление Цекпроса от 21 августа, статьи "Больше чуткости и внимания!", "Шиворот-навыворот", "Чей это инспектор?", информации и сообщения "Новая вспышка перебросок", "Правда ли?", "Не член профсоюза", "До конца", "Мы спрашиваем", а также консультация "Необходимое разъяснение".

^[3]В 1920-х гг. советская школа была двухступенчатой.

⁽¹⁾Далее зачеркнута частица "не".

⁽²⁾Далее опущен текст с рассуждениями об умственном и физическом труде.

⁽³⁾Далее два слова не читаются из-за выцветших чернил.

⁽⁴⁾Далее опущен текст, вписанный 25 июня 1945 г.

⁽⁵⁾Местные торговцы, зажиточные крестьяне.

⁽⁶⁾Вписано над строкой.

⁽⁷⁾Так в документе. Первоначально написано: "установляется", а затем исправлено на "восстановляться".

⁽⁸⁾Кружок работников просвещения и медико-санитарного труда.

⁽⁹⁾Далее зачеркнуто: "доктор".

⁽¹⁰⁾Написано над строкой.

⁽¹¹⁾Далее опущена часть текста с рассуждениями о таланте и его необходимости писателю.

⁽¹²⁾Далее зачеркнуто слово.

⁽¹³⁾Вписано над строкой.

⁽¹⁴⁾РИК - районный исполнительный комитет, уоно - уездный отдел народного образования.

⁽¹⁵⁾Далее зачеркнуты две строки.

⁽¹⁶⁾Председатель волостного исполнительного комитета.

⁽¹⁷⁾Волостной исполком и волостной комитет ВКП(б).

⁽¹⁸⁾Окончание слова зачеркнуто.

⁽¹⁹⁾Далее зачеркнуто начало слова "совета".

⁽²⁰⁾Фамилия вписана над строкой другими чернилами.