ЛЕФ (литературная группа)

Левый фронт искусств (ЛЕФ)– литературная группа, возникшая в конце 1922 года в Москве и существовавшая до 1929 года. Возглавлял ЛЕФ В.Маяковский. Членами группы были писатели и теоретики искусства Н.Асеев, С.Третьяков, В.Каменский, Б.Пастернак (порвал с Лефом в 1927), А.Крученых, П.Незнакмов, О.Брик, Б.Арватов, Н.Чужак (Насимович), С.Кирсанов (начинал в Юго-Лефе, с центром в Одессе), В.Перцов, художники – конструктивисты А.Родченко, В.Степанова, А.Лавинский. Близок к Лефу был В.Шкловский, тогда теоретик ОПОЯЗа (Общество изучения поэтического языка).

       Формально ЛЕФ не был общественной организацией, не имел устава, закрепленного членства и не был зарегистрирован в соответствующих органах, однако рассматривался в качестве такового литературной общественностью.

        Леф, по мнению его создателей, был новым этапом в развитии футуризма. («Леф – есть объединение работников левого фронта, ведущих свою линию от старых футуристов», В. Маяковский; «Мы, „Лефы“ ведем свое начало от „Пощечины общественному вкусу“», С. Третьяков; «Мы – футуристы», О. Брик). Теоретики Лефа утверждали, что футуризм есть не просто определенная художественная школа, а общественное движение. «Желтая кофта» рассматривалась ими как своеобразный прием борьбы с буржуазным бытом. Футуристические требования революции художественной формы мыслились не как смена одной литературной системы другой, а как часть общественной борьбы футуристов. «Удар по эстетическому вкусу был лишь деталью общего намечавшегося удара по быту… Пропаганда нового человека, по существу, является единственным содержанием произведений футуристов» (С. Третьяков). Наиболее рьяные приверженцы футуризма прямо соотносили его с марксизмом. «Футуризм (революционное искусство) так же, как и марксизм (революционная наука) предназначен по своей природе питать революцию», – утверждал Н. Горлов, один из лефовских теоретиков. После октября 1917 года футуристы пересмотрели свой «инвентарь»: выбросили «желтые кофты», устрашающие маски – все, что было рассчитано на эпатаж старого общества. Авторы лозунга «стоять на глыбе слова „мы“ среди моря свиста и негодования» теперь заявляли, что с радостью растворят свое «маленькое „мы“ в огромном „мы“ коммунизма».

       «Искусство – это нарушение шаблона», – так понимали сущность искусства футуристы до революции. В лефовские же времена выяснилось, что дело было в том, что «шаблоном», «болотом» являлась дореволюционная действительность, которую и надо было всячески «нарушать». Теперь, после Октября – «практическая действительность» стала «вечно текущей, изменяющейся». Таким образом, полагали теоретики Лефа, была уничтожена вековая грань между искусством и действительностью. Теперь стало возможным принципиально новое искусство – «искусство-жизнестроение».

      Даже самые ортодоксальные лефовцы рассматривали теорию «искусства-жизнестроения» как программу-максимум. В качестве же программы-минимум предлагалось «искусство – делание вещи» или иначе «производственное искусство». Невозможно определить этот термин сколько-нибудь точно. Все лефовцы понимали его по-своему. Однако слово «производственное» рядом со словом «искусство» грело их сердца всех. Стать ближе к производству, найти свое место «в рабочем строю» – это одна сторона дела. Не менее, а быть может, и более важно было другое: «производственное искусство» – искусство рациональное, оно создается не по вдохновению, а «по чертежам, деловито и сухо». Показательна сама «литературоведческая» терминология Лефа: не «творить», а «делать» («Как делать стихи» – название известной статьи В. Маяковского), не «создавать», а «обрабатывать слова», не «художественное произведение», а «обработанный материал», не «поэт» или «художник», а «мастер». Наконец, «производственное искусство» было чуждо такому пережитку буржуазного искусства, как психологизм (в терминологии лефовцев «психоложество»). «Человек для нас ценен не тем, что он переживает, а тем, что он делает», – писал О. Брик.

     Именно в лефовской среде родился и другой, гораздо более распространенный термин – «социальный заказ», вскоре взятый на вооружение многими критиками и литературоведами 1920-х годов. Это понятие было нарочито противопоставлено «идеалистическому» представлению о свободной воле художника. Разумеется, лефовцы, «работники левого революционного искусства», собирались выполнять «социальный заказ» пролетариата.

      По мнению лефовских теоретиков, все старое искусство занималось «бытоотражательством», тогда как революционное искусство было призвано преобразовывать жизнь. «Пролетариат не может и не будет реставрировать художественные формы, служившие органическими орудиями изжитых исторических социальных систем», – с гордостью заявлял Б. Арватов.

     На первый взгляд, подобные теории были продиктованы футуристическим прошлым лефовцев с их призывами сбросить Пушкина с корабля современности. Но вопрос о переоценке классического наследия поднимался не только «левыми» деятелями культуры, дискуссия об отношении к классике в периодике 20-х годов практически не прекращалась.

     В 1925 году В. Маяковский говорил: «ЛЕФ, разумеется, это не группка и не шайка, это Леф. Я уже товарищу Луначарскому сказал, что живой Леф лучше, чем мертвый Лев Толстой… Течение Леф это… всегдашняя борьба форм… постоянная борьба новых форм с формами отживающими, с формами отмирающими». В 1927 году он несколько смягчил и уточнил свою позицию: ««Лефистом» мы называем каждого человека, который с ненавистью относится к старому искусству. Что значит – «с ненавистью»? Сжечь, долой все старье? Нет. Лучше использовать старую культуру как учебное пособие для сегодняшнего дня»[i].

      К 1925 году группа распалась, а через два года возродилась под сенью журнала «Новый ЛЕФ», руководимого сначала В. Маяковским, а затем С. Третьяковым. Издание пропагандировало «литературу факта», выступало за отмену вымысла в искусстве в пользу документального репортажа и фотографии. Однако влияние этой возобновленной группы было гораздо меньшим. Многие критики и представители литературной общественности считали, что ее попросту не существует, а есть два поэта – Маяковский и Асеев и несколько примазавшихся к ним бездарностей.

      В конце 20-х теория «искусства-жизнестроения» была почти забыта, на смену ей пришла теория «литературы факта». Правда, лефовцы постоянно подчеркивали, что «литература факта» – это вовсе и не теория, а реально существующее явление, поддерживаемое ими. И в этом была доля правды.

         Искусство непременно деформирует реальный «материал», в то время как «сегодняшнему дню свойственен интерес к материалу, причем к материалу, подданному в наиболее сырьевой форме». Лефовцы вообще призывали похоронить сюжет и заменить его «монтажом фактов». Героями литературного произведения должны были стать реальные люди, а не вымышленные автором образы. Леф считал, что такие жанры, как роман, повесть, рассказ, безнадежно устарели и не могут быть использованы в деле строительства новой социалистической культуры. На смену им должны придти очерк, газетный фельетон, «человеческий документ». Вообще слово «литература» в теории «литературы факта» существует чисто условно, на самом деле большинство лефовских теоретиков предлагали заменить литературу журналистикой. «Мы не за литературу факта как эстетический жанр… а за литературу факта как метод утилитарно-публицистической работы над сегодняшними проблемами». (С. Третьяков). Искусство «услаждает» и «оболванивает человека», тогда как «литература факта» информирует и воспитывает.

     На смену утопическим призывам сделать искусством любой речевой акт теперь пришли утилитарные заботы о языке газет. Вместо приветствий конструктивистам (именно конструктивизм, как утверждали лефовцы в начале 1920-х годов, был призван заменить станковую живопись) – пришли «гимны» фотографии. Недавние глашатаи растворения искусства в жизни стали теперь попросту отрицать искусство.

      Любопытно, что приверженцы «литературы факта» и фотографии не задумывались над тем, что же такое «факт» и не догадывались, что этот самый «факт» искажается не только искусством, но любой семиотической системой (в том числе языком и даже фотографией). Вообще лефовцы очень любили теоретизировать, но не перегружали себя знакомством с научными теориями.

     «Работники» «левого фронта» (точно так же, как «работники» Пролеткульта и других «фронтов», с которыми они постоянно полемизировали), считали, что можно заставить искусство отказаться от исторически сложившихся жанров едва ли не теми же методами, которыми заставили капиталистов отказаться от частной собственности. Если в обществе существует «диктатура пролетариата», то в искусстве, утверждали лефовцы, должна быть «диктатура вкуса».

     Об искусстве, основанном на диктатуре, в свое время говорили итальянские футуристы. Они мечтали о новом искусстве, а создали идеологию, обслуживающую фашизм. «Отдельными лозунгами итальянского футуризма мы воспользовались и остались им верны до сего дня», – признавался О. Брик в 1927 году. В качестве лозунга, которым удобно было воспользоваться, он приводил высказывание Т.Ф.Маринетти, теоретик футуризма: «… мы хотим восхвалить наступательное движение, лихорадочную бессонницу, гимнастический шаг, опасный прыжок, оплеуху и удар кулака».

      «Оплеуха и удар кулака» прочно вошли в «инвентарь» Лефа. Ревностно охраняя чистоту рядов пролетарской литературы, они считали своей почетной обязанностью вовремя дать «оплеуху» тем, «кто пытается провести … сквозь плохо охраняемые „художественные" двери… всяческий вид художественного оппортунизма». Так, «оплеухой и ударом кулака» лефы встретили «Зависть» Ю.Олеши, рассказы М.Зощенко, романы А.Толстого и многие другие произведения, не соответствующие лефовским теориям.

       «Кулак» ударил и по самим лефам. Сгинул в ГУЛАГе С.Третьяков, застрелился В.Маяковский. Прочно канули в Лету все теории Лефа. Их несостоятельность выявилась раньше, чем Леф окончательно перестал существовать. Именно по этой причине порвал с Лефом Б.Пастернак, перестали печататься в лефовских изданиях И.Бабель, А.Веселый. А в 1928 году вышел из Лефа и его вождь – В.Маяковский.

      В 1929 году объединение было переименовано в РЕФ (революционный фронт искусств). А после того, как из ЛЕФа вышли В. Маяковский и О. Брик, в 1930 году он распался, ослабленный внутренними противоречиями.

Печатные органы Лефа.В начале 1923 года В. Маяковский подал в агитотдел ЦК РКП(б) докладную записку с просьбой разрешить выпускать журнал. В ней подробно излагались цели задуманного издания: «а) способствовать нахождению коммунистического пути для всех родов искусства; б) пересмотреть идеологию и практику так называемого левого искусства, отбросив от него индивидуальное кривляние и развивая его ценные коммунистические стороны… е) бороться всяческим образом с соглашателями в области искусства, подменяющими коммунистическую идеологию в области искусства старыми, затрепанными фразами об абсолютных ценностях и вечных красотах».

      План журнала был принят Госиздатом. В марте 1923 года вышел первый номер «Леф». В редакционную коллегию вошли: Н. Асеев, Б. Арватов, О. Брик, Кушнер, В. Маяковский (ответственный редактор), С. Третьяков, Н. Чужак. Все, кроме Арватова, – бывшие футуристы, сотрудники и авторы футуристических изданий – газеты «Искусство коммуны» и журнала «Творчество».

     «Леф» состоял из пяти разделов: 1) Программа; 2) Практика; 3) Теория; 4) Книга; 5) Факты.

     Основным и ведущим отделом был, несомненно, отдел «Теория». Кроме многочисленных статей по общим проблемам искусства, работ, посвященных вопросам литературы и языка, «Леф», считая себя объединением всех левых сил, уделял много внимания и вопросам живописи, кино, театра. Наиболее активными авторами этого раздела были Чужак, Арватов, Третьяков, Брик. Из авторов, не входивших в редколлегию, чаще других печатались М.Левидов и В. Шкловский. Журнал публиковал работы и других «опоязовцев» (Б.Эйхенбаума, Ю.Тынянова, Б.Томашевского, Л.Якубинского), а также лингвиста Г.Винокура, близкого к ОПОЯЗу.  Журнал предоставлял свои страницы «левым» режиссерам, художникам и т.д. Так, в разделе «Теория» была напечатана декларация Д.Вертова о перспективах развития киноискусства, статья С.Эйзенштейна «Монтаж аттракционов». Теоретический отдел был «площадкой», на которой «обкатывались» все теории левого фронта, начиная с «искусства-жизнестроения» и кончал обсуждением приемов «делания искусства».

      Отдел «программа» обычно состоял из 2–3 декларативных статей. Передовые, написанные чаще всего Маяковским, кратко и броско формулировали то, что подробно и обстоятельно излагалось в отделе «теория». Они должны были «вгрызаться» в сознание, отсюда – парадоксальность построений и лихость стиля.

       Принципы лефовской критики (отдел «Книга») были изложены в статье Асеева, открывавшей этот раздел в первом номере журнала: «Нам абсолютно чуждо беспристрастие в оценке литературных явлений». Статья состоит из трех частей: первая – «мы рекламируем», вторая – «мы поощряем», третья – «мы гильотинируем». Все литературные явления с легкостью разносены автором по этим трем рубрикам.

        Рецензии на книги по теории литературы и эстетики в лефовском «книгозоре» явно преобладали над рецензиями на беллетристику.

      В отделе «Факты» помещались сообщения почти исключительно о фактах художественной жизни. Как правило, это факты «левого» искусства (юбилей В.Мейерхольда, положение во ВХУТЕМАСе и т.д.). Беспристрастие чуждо и этому разделу. Даже стилистически материалы резко отличались от справочно-информационного тона, принятого в новостных сообщениях. Отдел регулярно освещал устные выступления лефовцев, диспуты о «левом» искусстве, здесь публиковались заметки о работе провинциальных группировок Лефа, а также о положении левого искусства за рубежом.

       В отделе «Практика» заметно явное (количественное и качественное) преобладание стихов над прозой. Почти в каждом номере выступали В. Маяковский, Н. Асеев, А.Крученых и В.Каменский. Печатался в журнале и Б. Пастернак. Значительное место в «Практике» журнала занимала публикация наследия В.Хлебникова, некоторые произведения которого впервые увидели свет именно на страницах «Лефа».

      Проза «Лефа», как правило, «сделана» в соответствии с теориями «левого фронта», и потому мало художественна, мало интересна и ныне прочно забыта. То же самое можно сказать и о драматургии. Пьесы Третьякова, иллюстрация лефовских теорий, звучали как смешная абракадабра. Однако ни проза, ни драматургия журнала не исчерпывались произведениями самих лефовцев. Здесь были напечатаны многие рассказы И. Бабеля, отрывки из романов А. Веселого, публиковались пьесы и рассказы зарубежных авторов. Большое место в «Практике» занимали очерки. Они-то зачастую и были самой интересной прозой номера. Художественные произведения нередко предварялись теоретическим комментарием.

        «Практика» журнала не ограничивалась произведениями литературы. В этом отделе регулярно помещались фотографии работ художников-конструктивистов, архитекторов, прикладников. Все это также сопровождалось комментариями, в которых теоретики Лефа подчеркивали, что придают такой «практике» первостепенное значение.

        Все обложки журнала выполнены А.Родченко в соответствии с лефовскими представлениями об оформлении книг. Фотомонтаж, индустриальные снимки – все это предупреждало читателя о «производственном» уклоне лефовского искусства.

       «Леф» просуществовал недолго. Последний, седьмой, номер вышел в январе 1925 года. Будучи задуман как периодическое издание, «Леф» уже с 1924 года выходил крайне нерегулярно. Официальная причина закрытия журнала – его нерентабельность. Действительно, тираж падал с каждым номером. Однако «были причины и более глубокие. Журнал все больше внутренне расслаивался», – вспоминал впоследствии О. Брик. «Леф», по словам В.Маяковского, объединял более двенадцати различных групп: «заумники», производственники, конструктивисты, футуристы, формалисты, группа газетных работников, «драмщики», «теоретики искусства» – и это еще не полный список.

       Маяковский, ответственный редактор «Лефа» не хотел рассматривать журнал как некий штаб «левого» искусства, призванный руководить теми, кто считал себя «работником левого фронта». Однако такого принципа придерживались не все сотрудники редакции. Несовместимость основных теоретических положений внутрилефовских группировок, а главное – расхождение лефовских теорий с «практикой» наиболее талантливых авторов – вот главные причины, обусловившие раннюю «смерть» журнала.

       Однако журнал «умер» не навсегда. В 1927 году появился «Новый Леф» и ежемесячно выходил в течение двух лет. Если «Леф» – «толстый» журнал, то «Новый Леф» по виду напоминал еженедельник (48 страниц). Ответственным редактором по-прежнему был В. Маяковский. Состав редакционной коллегии значительно расширился и пополнился такими именами, как С.Кирсанов, А. Лавинский, Б. Пастернак, А. Родченко, В.Степанова, Б. Шкловский, С. Эйзенштейн. В то же время круг авторов значительно сократился, практически ими были только члены редколлегии.

       «Новый Леф» не имел столь четкой организационной структуры, как его предшественник, но по-прежнему оставался журналом по преимуществу теоретическим. Однако круг проблем значительно сузился. «Ближе к факту» – вот по существу вся теория «Нового Лефа». Отсюда и практика: почти исключительно очерки, путевые заметки, «человеческие документы» (письма и т.д.). Стихов немного. Несколько раз журнал печатал стихотворения Маяковского, Асеева, П.Незнамова, Кирсанова. Столь характерная для «Лефа» «заумь» ни разу не публиковалась в «Новом Лефе».

      Если «Леф» стремился объединить все «левые» течения, то «Новый Леф» оказался узкогрупповым изданием. На его страницах можно обнаружить и выпады против ранее дружественных группировок. Те, в свою очередь, не приняли «Новый Леф». Заглавия статей и рецензий о «Новом Лефе» красноречиво говорят об их содержании – «Леф или Блеф»,  «Дело о трупе».

      Когда в августе 1928 года порывает с Лефом и «Новым Лефом» Маяковский, вместе с ним покидают журнал Асеев, Брик, Кирсанов, Родченко, Жемчужный. «…мелкие литературные группировки изжили себя…», – так объяснил свой поступок сам В.Маяковский.

       Несколько месяцев журнал еще выходил под редакцией Третьякова, но хирел и «умер» – уже навсегда.

Литература:

В.Маяковский. Полное собрание сочинений, т. 12. М., 1959           
Мазаев А. Концепция «производственного искусства» 20-ых годов. М., 1975          
В.Катанян. Маяковский. Хроника жизни и деятельности. М., 1985

Литература факта. Первый сборник материалов работников ЛЕФа. М., 2000